Набат-3

Коза козой, дома домами, а депутаты съезжать не спе­шили. И это понятно: до новых домов еше добраться надо, где автобусом ехать, где пеше, где и морду набьют, а дома приевшиеся жены и семейные проблемы, а от «России» до Белого дома накатанная дорога, харч, условия плюс де­путатская неприкосновенность, и раз решено: «Россия» — вотчина депутатов, — так тому и быть.

Хулой мир лучше доброй ссоры. Терпеть мерзавцев Рос­сии пс привыкать. Челядь притихла, гадая промеж себя, в каком наконец месте.свершится поле Куликово, насту­пит избавление от супостатов, а мерзавцы в ус не дули, славя разгул демократии и евоего бесстыжего батьку- президента.

Супостат Захребетный-баба по заведенной привычке коротал вечер в своем номере на седьмом этаже. Умерен­но перекусив семгой и бужениной, он валялся на покры­вале, почесывая то живот, то задницу, сладостно зевал, прикидывая, чем бы развеяться до сна. Может, кроссвор- дик разгадать? Мысль хорошая. Только тянуться за ним надо до тумбочки. Трудно. И Захребетный-баба дожидал­ся какого-никакого звонка, дабы соединить приятное с полезным. Телефон пока не звонил, создавая томление. Телевизор работал, но не радовал. Сказывалось засилье попов, поп групп и сраной интеллигенции. Последних как прорвало, они скопом доказывали с экранов свою исклю­чительность в никчемности, оставаясь сраной интелли­генцией. Другой так и не вывели, как ни бился с опытами железный селекционер Сталин.

Сам Захребетный-баба относился к ярко выраженной породе гомо советикус. Он имел круглый живот и обшир­ную задницу, имел высшее образование и не помнил, чему его там учили. Он умел самозабвенно врать, сам погру­жался в это забвение и отлично понимал, что ни хрена не разбирается в том, о чем говорил, и не собирался осваи­вать порученное дело. Но руководил уверенно.

Гму что синхрофазотрон, что кормовая репа. Где-то o:i задержался на старте, а когда уразумел, что слаще всего было бы пробиться в партийное руководство, портфеля ему не досталось и подобных дундуков даже в райком не брали. Как верного ленинца его перебрасывали с места на место, держали сколько Можно, стало от его глупости со­всем невмоготу, а до пенсии целая пятилетка. Уж кто-кто, а его бывшее начальство должно было з ножки Горбачеву поклониться — спасла от свояка перестройка. Захрсбет- ный поспешил наверстывать упущенное. Заклеймил быв­ших начальников за разгильдяйство, за пособничество бал­бесам, обратил на себя внимание журналистов и сраной интеллигенции, дважды выступил по областному телеви­дению, снискал аудиторию благодаря речи не по бумажке, где через слово «тудыть» вставлял, и в избранники про­шел без сучка и задоринки. Клеймил он партократов и разгильдяев, страшен был в гневе Захребстный еще не баба. Сильный, тудыть, мужик пополнил, тудыть, ряды демок­ратии. Л вроде простой. Как Ленин, тудыть. Не дали ему тихо выйти на пенсию, в тихое время и в тихом месте, вот он и разбушевался в мутной водице.

В новом окружении разобрался быстро. За малым ис­ключением, Захребстный оказался среди таких же, как он, дундуков совкового кроя. Это радовало. Свои в обиду не дадут. Из десяти дундуков сколотили фракцию «Наша кампф». Десять дундуков — сила. Тотчас осмотрелись, от­почковались от демократов, сошлись с прочими дундука­ми на платформе партии «Дай-дай». А это - силиша: свое кровное дайдайцы отслаивали намертво, тудыть.

Жилось супостату Захрсбстному сытно. Умение водить за нос начальство пригодилось в полном объеме, однако чутье подсказывало, что пятилетний срок — еше не по­жизненная лафа, нужен случай, способный воздать на всю оставшуюся жизнь. Молодежь, от которой Захребетного- бабу корчи брали, была шустрее. Покрасовавшись у мик­рофонов, втиснулась в правительство, в коммерческие структуры, а ему пока fie везло. И мучила оттого вред­ная мысль, как грудная жаба: чего бы продать, на чем бы заработать? Эх, грамотешки маловато, годочков бы сброси ть. Что же ты, демократия, запоздала?! Еще баба, а уже такой старый!

На этом из-под сердца восклицании зазвонил телефон, и Захребетный-баба перекатился к прикроватной тумбочке. В который уж раз думал, что послание судьбы, а оказалось, мужики из его фракции добивают утренний мерзавчик.

— Баба, а баба, ты мерзавчик одолел? — сквозь тамош­нюю ржачку донеслось до него.

— Не до того, браты, над законопроектом бьюсь, — с от­тенком усталости отвечал Захребетный-баба.

Опять ржачка.

— Кому запиваешь! Все ведь свои. Ты лучше закусон- чик прихвати и чеши сюда. А то ты последнее время как не родной стал...

— Это можно, — подхватился с покрывала Захребет­ный-баба. И впрямь, карауля свой шанс, от стада отбился. Прихватив кусок сыра и кусманчик оставшейся бужени­ны, он отправился скоротать вечерок с мужиками за мер­завчиком.

Молва приписывает создание первых мерзавчиков Бубу- рину-заде, до того как не пробился тот в лидеры марксис­тов-уклонистов. Сидел умный мужик, слушал очередную глупость, да и разродился с пользой для парламента: со­ставил кроссворд на злобу дня из жизни хамландских кор­тесов. Выдумка пришлась всем. Едва па табло загораюсь приветствие «Доброе утро!», спикер-пахан провозглашал: «Начинаем работу», весь корпус секретутки обносили от­ксеренными новейшими мерзавчиками. Повеселела жизнь, наладилась, сучастые телевизионщики не могли найти спя­щую физиономию — все корпят над заданием. И назва­ние кроссворду сложилось само собой. Едва в первом по­пался вопрос «депутат?», весь корпус разом согласился: «мерзавец». Такое, тудыть, даже детишки знают.

Нынешний мерзавчик оказался заковыристым, на вечер­нем заседании не успели добить. Многое давно известно и понятно: «президент», ясное дело, «мудак», «съезд» — «бата- ган», «сессия» — «междусобойчик». Даже с «особым каче­ством депутата» разобрались, не подкопаешься - «бесстыд­ство»! А споткнулись на совсем простом — «утреннее заседа­ние кортесов». Из девяти букв. Перебрали все стоящее, даже «болтовню» пытались пристроить — не вписывается, иначе пятнадцатое по горизонтали, «законопроект» - «замороч­ка», неправильно, а это как раз самое то. Тогда-то главный кроссвордист из блока «Истинные демократы» предложил оставить трудное слово па потом.

— Давай, Захребетный-баба. включайся, мерзавец.

— «Избиратель»? Пять букв.

— Дурак, конечно!

— Не подходит. Пять букв, четвертая «о». Но очень верно.

— Да «народ» же! — осенило Болтянко-оглы.

— Во, тудыть! Сходится! заглядывал через плечо За­хребетный-баба. — Сроду б не догадался!

— Головастый ты, мерзавец Болтянко! — похвалил Хмырько-сан угадчика. Переходи на пашу платформу, нам скоро опять новые машины пахан давать будет.

— И дачи приватизируем под Красногорском, — доба­вил Шибский-кун, которому завтра добавляли титул «али» и переводили в аппарат пахана. Мерзавцы с завистью смот­рели на счастливчиков Еще бы: особые льготы, частые загранкомандировки, двойной оклад, якобы за вредность, а по истечении срока полномочий — теплое место в гос­структурах.

— У нас кормушка не хуже, — не польстился Болтян­ко-оглы и был прав: он числился советником пахана по коммерческим структурам. Уже всю родию в столицу пе­ретащил, снабдил жильем, иномарками, надежно пристро­ил в прочные конторы. — Читай дальше, а то до утра не разойдемся.

— «Процесс количественного слюноотделения, перехо­дящий в качественную ахинею»? — доложил Хмырько-сан.

— Во, тудыть, — не сработали шарики в голове Захребет- ного-бабы. — Бубурин-заде выкрутасничает, его почерк.

— Л вот и нет, — вмешался Болтянко-оглы. - Этот мерзавчик составил лично Копсяидзы-куп. Последнее вре­мя он спит и видит, как бы от демократов перемахнуть к марксистам-уклонистам, вот пробные шарики и катает.

— Будет служить истово — пристроим, — пообещал Болтянко-оглы. — Толковый мужик, время зря упустил, якшаясь с лрихлебаями Ельцина. Ему еше дачу строить? Пусть подумает над этим.