Набат-3

Такие вот раскладки.

— Вы чудОдействепница, — зачарованно произнес Ва- вакин-оглы, возвращаясь в настоящее из будущего. — Сколько это стоит?

— Я профессионал, — ответила дама без нарочитости. — Гадание — это четкое действие плюс интуиция.

— И что она подсказала вам?

— Я же все показала, - сделала жест рукой над веером карт она. — Когда шарлатаны берутся руководить стра­ной, значит, вам и карты в руки. - Сверкнули камушки па пальцах гадалки, и Вавакин не понял за шарлатана она принимает его или за того, кому, умному, среди шар­латанов самый кайф пробиться наверх. Шевелить в себе чувства он не стал.

— Ну. спасибо, — поднялся Вавакин. — Вы меня ой как просветили и обрадовали.

За спасибо не живут, золотите ручку по таксе, — ответила она, также подымаясь.

— Да-да! оживился Вавакин-оглы. — И сверх того за блестящий поворот в моей судьбе!

— А сколько не жалко? — прищурилась блондинка.

Мерзавец Вавакин добыл из портмоне оговоренные

пять тысяч. Прибавил две, потом расщедрился и вывалил ей остальные пять тысяч. Гулять на радостях, так гулять!

Щедро, — оценила жесг и пустоту кошелька после расчета ясновидящая. — На сколько больше передали, на­столько быстрее исполнится гадание. На несколько лет быстрее, — закончила она, и Вавакин пропустил мимо ушей это пророчество. — И цена выше...

От прилива чувств Вавакипу хотелось поговорить с дамой, смутить ее своей родовитостью, что он оглы и со дня на день станет заде, и он не прочь пригласить ее в ресторан, но приятная во всех отношениях дама как-то исподволь и элегантно выжала его из кухоньки в коридор, где стоял наготове с его пальтецом и шапкой десантник, и

Вавакин-оглы неожиданно для себя очутился и промозг­лой сусте и темени. Настала реальность.

— Дай закурить, — напомнила она о себе тремя шало­паями с мрачными рожами без предупреждения.

Я не курю, - ответил мерзавец Вавакин, отпрыгнув сразу на приличное расстояние.

— Ты чё, больной? — удивился один из шалопаев.

— Я депутат! — защитился мерзавец Вавакин. Про оглы смолчал. Но его вычислили:

— Оглоед...

Остальные захихикали. Вавакин предупредительно су - пул руку в карман. Ничего там не было, ничего другого и не оставалось. Хихиканье напоминало вжиканье ножич­ков по точилу.

— Не подходите ко мне! — прикрикнул Вавакин, сры­ваясь на фальцет. — Ответите перед законом!

Кому заливаешь, чучело? Депутат, — передразнили его. — Депутаты на «мерсах» катаются!

— И не по нашей улице!

— В Свиблово депутат не полезет!

Шалопаям было весело. Их боялись, а кружков по ин­тересам давно не водилось.

— А вот я приехал! По делу! Депутатский запрос! А машина уехала! — от обиды и страха выкрикивал Вавакин. Для верности он отступил еще па шаг и завалился в тран­шею. Показалось, в тартарары. Ой как жутко стало от не­предсказуемости!

Падение состоялось с малыми потерями. Ударился он локтем и затылком, и почудилось вдруг ни с того ни с сего, что на дворе девяносто восьмой год, лето, и сам он нежится на шикарных постелях. В темноте, которая стала на некоторое время союзником против шалопаев.

Союз длился недолго. Сверху посветили фонариком.

— Влип, депутат сраный? — спросили сверху въедливо и со значением. — Ну, бляха-муха, держись...

Хотелось выть от жути и беспричинной боли. Траншея стала разрытой могилой, чавкаюшей от предвкушения жи­вой плоти.

— Я настоящий! Народный! почти выл мерзавец Ва­вакин. Трясущимися руками он кое-как достал удостове­рение и сунул его в сноп света. — Нате! Нате!

Прошла вечность, прежде чем у шалопаев настроился процесс мышления, хоть и с ударением на первом слоге. Они поверили ему. Они не поверили себе, какое счастье привалило в этот вечер: живой депутат в яме! И все же наши шалопаи — лучшие в мире: забивать камнями на­родного избранника, суку и мерзавца, они не стали, чув­ство сочувствия взяло верх над низменным.

— Перемазался, гат, — участливо сказал один шалопай.

— Обделался, сука, — пожалел другой.

- А кликиу-ка я отца, — оживил всех третий. — Он давно грозился всех депутатов перевешать!

— Точно! — поддержали его. — Всех надо с нашего дома позвать, пусть мерзавец траншею зарывает.

— А че траншею! Пусть матери пенсию прибавит, отцу зарплату!

~ А подвал у нас отняли? Качаться теперь негде... По­шли, всех позовем, будет ему встреча с избирателями!

— Пошли! — донеслись до Вавакина удаляющиеся голо­са, и он отчетливо, может быть, в первый раз понял, что выпал ему козырной случай — и другого такого не предста­вится — проявить свою прыть и с величайшей поспешнос­тью не сделать ноги из этой разрытой специально для нею могилы. Разом отошли в сторону спецмашины и спецпай- ки, счастливое гадание и грядущий успех, зато отчетливо прорезались нужные рефлексы: хватательный и бежагель- ный. Умело, как альпинист-профи, не заботясь о мани­кюре на ногтях, английских ботинках и шведском пальто в елочку, мерзавец Вавакин-оглы лез к белому свету.

Он покорил свой Эвересте рекордным временем. По­том без передышки стартовал, спуртовал и сделал стомет­ровку к шоссе за такое время, о котором и говорить не хочется. Не поверят.

Вообще мир немного знает смелых мужчин. Ганниба­ла со своим альпийским переходом, Суворова с альпий­ским походом, третьим стал мерзавец Вавакин со своим свибловским наездом.

Собравшиеся по тревоге люди из ближних и дальних домов никого, разумеется, в траншее не нашли, хотя с лопатами, пилами и вилами добросовестно ощупали каж­дый сантиметр канавы. Даже участнику штурма Зимнего не повезло, а он гак старался, так спешил на встречу с обычной скалкой...

1-2

Свинский случай с Вавакиным не повлиял на мирное течение вечера в гостинице «Россия». Несмотря на цены, ее рестораны ломились от алчущих, и хотя висела таблич­ка «Мест нет», страждущие канючили любой номер за любые деньги.

В прежние времена, битком набитая лицами кавказ­ской национальности и мордами по протекции мини­стерств и ведомств, «Россия» неплохо прикармливала свою разномастную челядь от фирменных жриц любви до пос­леднего полового заработками, чаевыми и объедками. С приходом демократии отлаженный ритм нарушился. Со­всем не потому, что убавилось половой жизни и бурления кабацких страстей, но челядь стали обносить законным приварком, по их мнению, за незаконные услуги. И все из-за ввода ограниченного контингента депутатов демок­ратической власти по безналичному расчету.

Внешне мерзавцы демократы выглядели бесполыми, будто бы в нескончаемых бумажках и заседаниях теплится их незаметная жизнь, а дряни от безналичных постояль­цев выгребали больше, ленок водили не своих, а бог знает с каких помоек, что оскорбляло достоинство российской челяди. Оно и понятно: по безналичному расчету даже в Африке не дают, а депутаты с наличкой расставались не­охотно. Рядовой кавказец битую посуду оплачивал по цене ракет «стингер», за изувеченный унитаз платил как за танк, а депутаты за разор платить отказывались, еще и грозили разбирательством. Разбившись на группы и группки, они строчили возмущенные письма президенту о самоуправ­стве челяди, утреннее заседание в кортесах, то бишь в Вер ховном Совете, посвящали неизменно защите чести и до­стоинства депутата. Родился тогда иремиленький документ, за который проголосовали единогласно: «Считать «Рос­сию» вотчиной депутатов, проживание, питание и физи­ческие излияния их относить на счет светлого будущего». Столичная мафия крепко обеспокоилась. Состоялась рас­ширенная сходка представителей всех мафиозных струк­тур, и решение было категоричным: «Поскольку Россия знача две страшные напасти — татаро-монгольское иго и нашествие Гитлера, — третьей не допустить и спешно от­строить дома для депутатов». Главари кланов раскошели­лись, наняли расторопных прорабов и сами не считали за стыд потрудиться простыми каменщиками. Многие, к сло­ву, выбились потом в прорабы перестройки и так позже рядились в фартуки благопристойных граждан, что сици­лийцы диву давались. Им от рядового вора до солидного мэра за три года не дойти, подобного Клондайка даже «Коза Н остр с» не снилось.