Евангелие отца

Вы оба становитесь глухи к шуму улицы, который только раздражает. Раздражает опасностью оказаться среди тех, кто тебе близок. Потому что и ты, и твоя верная твоему благосостоянию спутница, знаете: чем выше ваш номер в отеле, тем меньше времени осталось до того дня, когда вы оба поймете, что выше уже нельзя. Вас там не ждут – вам там не рады, потому что вы никогда не станете теми, кем хотели стать в детстве – счастливыми. Потому что это только номер в отеле, это только ваша визитная карточка, это только оплаченная улыбка стюардессы бизнес-класса, и это не вы. Вам не дотянуться до неба, а внизу вас уже никто не ждет. И когда вы упадете, вас встретят только журналисты – и вряд ли их можно назвать друзьями.

Что дает нам выполненный проект, кроме денег и пустоты? Секунду удовольствия на пресс-конференции? Статью в глянцевом журнале? Она сначала вырезала эти статьи и складывала в папку – она гордилась тобой. Даже однажды она вырезала обложку и вставила в рамочку, которая висит на стенке в гостиной, чтобы гости видели ваше счастье тиражом в полмиллиона. Теперь и это не сближает вас. И каждый день со стены смотрят на вас два человека, которыми вы были совсем недавно. Когда? Когда горы казались большими? Когда море радовало просто тем, что оно есть? Когда за первую свою квартиру вы заплатили своими деньгами, а не своей совестью? Кто они – это двое на стене? Просто напоминание о времени, когда у вас был шанс стать ближе к небу, оставаясь на земле. Получая удовольствие только от того, что просто есть море, а не роскошный дом у моря. Это большая разница. И море теперь раздражает, потому что шумит по ночам, потому что соль и влага разъедают дорогую краску на стене дорогого дома. И потому что у тебя всего неделя отдыха, а море не спокойно. Ты заплатил за все, а на море волны не дают выпить «Дом Периньон» из пластикового стаканчика, покачиваясь на надувном матрасе желтого цвета с Мики-Маусами, зачем-то привезенного из Бразилии. Раздражение не дает тебе спать – все не так, все не то.

О чем я? Почему такие мысли? Злость на собственную жизнь? Зависть? Не думаю. Думаю, что не это причина. Одиночество и страх? Да. Один. А за окном шум и не вырваться. У дверей сидит человек и не даст выйти. Сейчас хочется убежать. А ведь шанс был…. Тупость. Повестись на приключение и попасть в самую глупую ситуацию, которая вообще возможна! Как я здесь оказался? Бедный французский мальчик по имени Люсьен. А может быть они правы? Может быть, все так и есть – я наследник проклятого рода. Ведь жизнь действительно была странной: я жил и не задумывался, откуда все бралось и почему моя жизнь никому не нужна. Никто не приходил и ничего не спрашивал. А потом пришли и все забрали. И почему-то не важно сейчас кто они. Важно, что будет потом, потому что сон не отпускает.

А во сне выжженная земля и одинокое оливковое дерево. И сидит на земле у дерева молодой человек и плачет. И никого вокруг – только одно большое горе. Все сжалось в один комок, и комок этот в горле застрял. Как случилось так, что большая радость превратилась в беду? Я слушал его слова и был неизъяснимо счастлив: солнце грело, а не жгло, птицы пели, а не кричали, и хватало куска хлеба и глотка вина, чтобы быть сытым и пьяным. От счастья? Да! И от любви. А слухи – что? Пусть говорят блудливые псы, что тебя Он любит меньше всего, что ты не первый, что не достоин, что горд и злобен, что ненасытен и жаден в Его любви. Да! Еще раз – да! Я ненасытен в ЕГО чистой любви – все остальное тлен. Я сердцем чую, что Он только для меня. Как может Он быть для всех? Как может Он раздавать любовь всем без разбора: и шлюхе и вору? Какая же это любовь, если она для всех! Нет. Нет. Так не бывает – любовь конкретна. Она для того, кто достоин ее. А грязные и оборванные глупцы – стая собак - они достойны только жалости. Вот пусть берут ее. Мне не надо! Я отдаю ее вам. Он знает: мне жалость не нужна – я беру любовь. Но, я беру ее всю и без остатка. И я забрал ее – теперь она во мне. Я сохранил Его любовь. Я спас ее! Я – любовь. Другим осталась Его тень – мне Его жизнь. Я забрал ее, потому что она принадлежит мне. Ибо, сказал праведник: «Любовь – есть жизнь. Забирая любовь, ты забираешь жизнь. Отдавая любовь, ты умираешь в том кого любишь». Так почему же так больно? Значит, любовь – это просто боль и ничего более. И в этом нет ни капли счастья, как в капле крови еще нет всей жизни. Хочешь убить человека – подари ему свою любовь. Но, только всю и без остатка, и тогда он станет тобой, как я стал Им. Я освободил Его от боли, я спас Его от боли – Он свободен и я стал Им: Его кровь на мне. Так заведено – каждый дарит свою жизнь кому-то: Он отдал ее мне. Я стал им. Им? Стал? Стало больно и ничего более. И ничего не изменилось, кроме взглядов, кроме злобы, окружающей меня. Так вот что чувствовал Он, когда пришел? Злость и ненависть? Презрение и жалость? И это все? Так стоит ли отдавать эту любовь кому-то еще, обрекая следующего на мучения…. Может быть, стоит отдать мою любовь этой оливе? И хватит об этом. Пусть прервется род мучеников. Пусть только дерево знает, сколько слез и боли в человеке – пусть дерево знает, что это зовут любовью и пусть оно теперь попробует выжить….

Сон – это просто сон. И нет доказательств того, что происходит во сне. Но! Это было так, иначе - откуда этот сон? Кто нашептал тебе во сне, как и почему, и ты поверил? И я поверил. Куда-то делся страх. Все кончилось, когда тот, кто похож на священника, наконец, сказал, что от него ждут. Он сказал, что Иуда не умирал так, как написано в Книге. Он умер в своей постели, оставив наследников, и прожив мирную жизнь мудреца и изгоя. Он знал то, что знал Он – другие знали другое. Как спорить с теми, кто придумал твою историю? Зачем? Иуда был проклят и непонят, и это справедливо. Как понять предательство? Но, предательство ли или замысел? Что для одних одно, для других другое. И, наверное, это закон жизни. У каждого своя ноша: Иуда – мой крест. А страха теперь и нет, потому что нелюбовь – это не самое страшное. Хуже – любовь. За нее надо платить жизнью. Готов ли? Нет. Иуда жил долго, значит, выполнил Завет: дарована жизнь – живи. И прочь сомнения. Он все рассказал в своей Книге. А поймут ли ее – не важно. Примут ли – не важно. Важно, что было так, как написано тем, кто единственный понял, что такое любовь и принял ее всю без остатка. Вместе с ложью, ненавистью, завистью, болью и несправедливостью тех, кто был обделен ею. Тот, кто строил из камня храм, думая, что камень поможет ему подняться, стать выше и увидеть…. Увидеть. Но, не услышать. На высоте все видно, но ничего не слышно – все звуки остаются внизу. Он строил храм, но построил дом, который назвал храмом. Но храм веры не строят из камня – его строят из чувств. И Ему не нужны следы, оставленные на стене: иначе после человека останется не любовь, а кусок мрамора, пригодный только в качестве доказательства в суде. И идут в ход могильные плиты, как доказательство номер один, таблички на дверях, как доказательство номер два и если доказательств нет: на что можно рассчитывать перед присяжными? На их веру? Без доказательств нет веры никому: и тащат в суд камни, и бросают ими в подсудимых. Чем больше брошено камней, тем больше доказательств и тем больше греха на том, в кого брошены камни. Все просто. Сон был добр к предательству, но жизнь имеет свои законы.

А я? Что делать мне? Они сказали, что все будет так, как было. Как было, или как было рассказано? Есть разница, потому что есть выбор: или я есть, или меня нет. Меня такого, каким они считают меня. Они говорят, что есть. Значит, не было осины и не было предательства и все ложь. Или ложь – это они? Был крест, была толпа разъяренных и веселых людей, которые пришли смотреть представление. Он смотрел на них с высоты – они смотрели на него снизу. Шакалы и глупые дети одновременно. Шакалы тоже могут любить и нельзя их презирать за то, что они хотят есть: им надо кормить своих детей. Он смотрел на них сверху: вы не шакалы – вы львы, которым в пасть засовывают головы дрессировщики в цирке. Как хочется сомкнуть челюсти, что бы навсегда закончился этот позор. Но, останавливает гарантированная ежедневная еда и желание просто выжить, пусть даже в грязной клетке. А дрессировщик, который истинно верит в свою силу и в то, что его день еще не настал, боится вас больше, чем вы боитесь его кнута. Но, публика ждет! Аттракцион объявлен и уже прихватывает где-то в районе живота от возможной трагедии. У зрителей всегда на секунду мелькнет надежда: что, если сегодня лев закроет пасть и будет, что рассказать соседям. Но, лев не глуп: этот дрессировщик кормит его – пусть живет. А толпа? А толпа пусть ждет каждый день – вдруг когда-нибудь настанет час и этого человека. Ожидание! Вот смысл шоу. А само по себе действие ничего не значит.