Евангелие отца

Сидящим напротив Крестителя показалось, что изменилось выражение его глаз. Сидящим напротив Иисуса показалось, что он вздохнул с облегчением. Сидящим по обе стороны зала показалось, что сказанные слова сказаны не были, что это просто Рим вернулся на две тысячи лет назад и льется кровь и Константин сидит с Петром за столом. Льется вино рекой, и танцуют обнаженные наложницы, и рабы безучастно смотрят на веселящихся патрициев, уставшие от ежедневных оргий, когда вряд ли что может уже возбудить. Когда смешались вино, кровь, пот и соки жизни в одной чаше. Когда звери готовы стать людьми – столь восхитительны молодые женщины, а люди давно уже стали животными, и этим спасли себя. Когда наступило время смерти, и только она есть избавление от усталости быть человеком. Когда день стал равен ночи…

Петр слушает Константина и понимает его замысел. И молча, в углах зала и по его стенам скользят тени египетских жрецов, убедивших Константина в правильности политического выбора. И слушает Петр, назвавшийся камнем по воле Иисуса.

Симон! Бедный Симон! Как прекрасна доля рыбака – пусть даже его ожидает смерть в бушующем море: у него всегда есть выбор. Можно переждать бурю и остаться на берегу. Можно лечь на дно лодки и держаться за нее крепко-крепко: может статься, что выбросит на берег. У рыбака есть все, что надо для счастливой жизни - нет только одного – нет шанса стать царем. Но, ведь и слава Господу? Нет. Все не так. Когда сети приносят не рыбу, а что-то другое. Когда рыбак встречает на берегу за стаканом вина кого-то. Когда, сидящая глубоко внутри у каждого человека, отвратительная, но такая заманчивая и приятная мысль о своем превосходстве над другими получает свой шанс на жизнь – тогда наступает время танца прекрасных дев в глазах, и застучит по-другому сердце, и уши услышат звуки сладких слов и лживых песен. Такое время наступило для тебя, Симон, и ты стал Петром по воле того, кто испытывал тебя. Ты все понял не так. Или?

Петр слушает Константина. Заманчивые слова! Святая Вера и Святой Престол. И пусть не было этого. И пусть не Константин говорил Петру эти слова! Но, ведь кто-то говорил? Кто говорил? Чей голос он слышал в ушах своих? И он поверил. И человек захотел стать святым, но разве это та дорога? Разве Господь хотел, чтобы ты забыл о своей жизни, дарованной им, и пошел на смерть во имя того, кто назвал тебя камнем? Бедный Симон…

Надо было что-то говорить, и кардинал ди Корсо посмотрел на Великого Магистра Ложи, которую он предал.

- Ты святотатствуешь. Пусть так. Ты или слишком глуп, или слишком самонадеян. Ты пришел сюда, чтобы оскорбить нас и Господа нашего Иисуса Христа. Ты угрожаешь нам и это не ново. Не ты первый делаешь это. Что ты ждешь от нас?

- Видишь, мой дорогой брат, ты говоришь не о том Господе. Две тысячи лет не пошли на пользу церкви. Я сделал то, что должен был сделать – вам решать, что делать с этим дальше. Мое сердце успокоилось, и я могу уйти. – Дайс Ледуайен повернулся и пошел к выходу. Дверь перед ним открылась и молодой монах, почтительно склонив голову, пропустил его. Тринадцать человек молчали и не смотрели друг на друга. Через несколько минут двенадцать из них как по команде повернули головы к кардиналу ди Корсо, и он ответил на их взгляд тем, что встал.

Не первый год он возглавляет Малый Конклав. Не первый год он видит эти взгляды и понимает мысли двенадцати избранных кардиналов. Не первый год он ждал того, что только что случилось. Пусть говорят они – настало время отнестись серьезно к тому, что всегда было рядом, и от чего Церковь пыталась отвернуться две тысячи лет.

А кардиналы думали только об одном: «Кто ты, кардинал ди Корсо? Ты первый среди нас, или ты тринадцатый Апостол? Тот, кто предал Иисуса и имя кому – Иуда? Или тот, кто спас Его».

Гл. 27

Итак, я все-таки сел. Глупо стоять, когда на твоих глазах сидят и собираются выпить.

- Люсьен, Вы слышали, что я Вам сказал? – Голос из преисподней. В смысле, снизу, и как раз в том момент, когда я садился.

- Нет. Я был далеко. Общался с предком.

- И как? – Молчавший рыцарь поставил на стол пустой стакан с когда-то прекрасной «Кровавой Мэри».

- Нормально. Говорит, что вы оба психи, и пора заканчивать концерт. Он боится, что второе отделение будет скучнее первого.

- Это вряд ли, мой дорогой Люсьен. Второе, как раз, может оказаться динамичнее и веселее. – Теперь этот масон молчал. У них что – все расписано по ролям?

- Все. Мне надоели тайны. Говорите начистоту – что Вам от меня надо. – Мне и в самом деле надоело не понимать.

- Мы остановились на том, что…

- Я уже понял: я родственник Иуды, который зачем-то должен встретиться с родственником папы Иисуса, чтобы что? Папа не знает чего-то о собственном сыне?

Они переглянулись, и я хотел бы, чтобы это было в последний раз.

- Вы должны, если захотите, конечно, встретиться с ним для того, чтобы он остановился. Вы должны ему рассказать о документах, которые мы Вам покажем. Вы должны сделать все, чтобы он прервал свои связи с теми, кто обещает ему то, что ему не принадлежит. – Рыцарь вроде бы много сказал, но я, ни черта не понял. Мне, наверное, можно употреблять это нехорошее слово? Я все-таки из команды нехороших? Так?

- Давайте уже поступим со мной по-человечески: вы мне все-все рассказываете, а я постараюсь вам помочь в обмен на мое возвращение к нормальной жизни. Идет? – Если все так далеко зашло - надо как-то выпутываться. И я готов сделать почти все, что они попросят, лишь бы вернуться в старый дом в предместье Парижа. Но, что-то мне говорит, что возврата к прежнему не будет. Все закончиться как-то по-иному. Надеюсь, что они готовы сделать мне предложение, ведь это просто бизнес? Если они предлагают мне работу – они должны предложить оплату, верно? Я согласен: то время прошло. Ветчина, сыр, дешевое вино, нескончаемый счет в банке и деревенская тишина остались в прошлом. А в будущем? Может быть хотя бы программа «защиты свидетелей»? («Иеговы» - кто-то подленько захихикал в левом ухе.)

- Если Вы, Люсьен, думаете о своем будущем, то оно зависит только от Вас. – Рыцарь словно услышал его мысли.

- Каким образом?

- Вы делаете то, что зависит от Вас – мы, в свою очередь, делаем то, что можем сделать для Вас. А можем мы достаточно много, чтобы Вы никогда не жалели об этой сделке.

- Так мы выходим на бизнес отношения, мсье?

- Что в этом плохого? История – это бизнес. И занять в этой истории правильное место, значит, занять хорошее положение в нашей земной жизни. – Рыцарь перестал меня убаюкивать и, кажется, перешел к делу.

- А можно немного подробнее… про историю, в которую я попал?

- Наконец, Люсьен, Вы заговорили правильно.

- А что мне остается? Вы же не отстанете.

- Увы, у нас нет выбора.

- А у меня?

- Есть. Но он так себе, если честно говорить. Вы или выигрываете, или проигрываете. Есть два пути: Вы или все-таки есть, или Вас никогда не было. В первом случае мы сделаем то, что мы должны – с Вашей помощью, конечно. Во втором случае, мы проиграли, а это значит, о Вас никто не должен знать. Слухи и досужие сплетни: Вас никогда не было.

- Весьма внушительно и откровенно. Я подумаю немного…. Я подумал. Знаете, мне как-то по душе первый вариант, когда я есть. Все-таки, привычнее себя ощущать живым. Да и ветчину я люблю – жаль отказываться.

- Правильный выбор. Теперь можно и по делу поговорить или сначала выпьете немного?

- Теперь можно. И не немного.

- Вино?

- Как бы не так. Вы пили «Мэри»? Соорудите мне большой стакан, пожалуйста.

- С удовольствием. Итак, пока я буду Вам делать Ваш напиток, слушайте меня и многое станет понятно, хорошо? Только слушайте, а не перебивайте.

- Мне почему-то кажется, что одним стаканом дело сегодня для меня не обойдется. – Я сдался. Как ни глупо было мое существование до этого дня, как ни прелестно, как ни спокойно – все меняется. Я, конечно, понимал, что когда-нибудь придет кто-то (я вам говорил об этом) и скажет, что пора платить по кредиту. Не хотелось. Как не хотелось! Но, по-другому не бывает – они обязательно приходят, и меняется отражение в зеркалах. И смотрит на тебя уже другое лицо, которое почему-то не улыбается в ответ на твою улыбку. Может быть, потому что она становится жалкой и не настоящей?