Под псевдонимом «Мимоза»

– Нам, девочки, надо прежде всего понять, кто за сценой «кукловодит». Недавно случилось самое страшное – начались тайные переговоры о передаче наших урановых запасов Штатам. Об этом вчера сообщил Вадим. Представляете, что это значит?! Эта ельцинская свора собралась наш уран американцам отдать, гм… ясно?!

– Не совсем, Трофим. Неужели это так запросто возможно? Это же – государственная измена!!! – с ужасом воскликнула Ивлева.

– Да, Машенька, и Верховный Совет допустить такое не должен – ведь тогда Россия потеряет свой ядерный щит! А Ельцину в данный момент, чтобы Америке угодить, необходима единоличная власть. И чтобы захватить ее полностью, он пойдет на уничтожение парламента, ясно?

– Не совсем, Трофимушка! Депутатов всех перестреляют, что ли? – недоверчиво спросила Аля.

– А что здесь такого невероятного, а, девицы? Битва-то будет не на жизнь, а на смерть! Корф сказал, что Запад дал Ельцину гарантию о полной его поддержке – всеми силами, даже военными, если понадобится. Так что мы в сей момент ни-че-го изменить не можем. Вот шеф и приказал – каждый ваш шаг вы обязаны обговаривать со мной. Возражения есть?

– Но Корф же далеко, а по телефону всего не скажешь! – воскликнула Алевтина.

– Успокойся, дорогая! Мы с Вадимом о ваших с Машей устремлениях знаем, да и сами понимаем: патриотам помочь надо.

– Я так и знала, что шеф одобрит наш замысел насчет Фронта спасения! – радостно встрепенулась Алевтина.

– Ну что ж, я разузнал и о Сатинове: он как раз из тех шести депутатов, кто голосовал против уничтожения СССР – а это, согласитесь, уже мощный козырь в его пользу! Но пойдем к нему мы с Алей – каждый по отдельности, не раскрывая карт. А вот фрау Кирхов в народ ходить – права не имеет! – так уж приказал Вадим Ильич.

– Но, Трофимушка! Я ведь могу инкогнито, в платочке. А по части грима я вообще…

– Стоп! Инкогнито? Ты уже сидела прикованная к батарее «инкогнито» – ха-ха! Не вздумай даже ни на йоту в политику соваться. Это тебе не Лопатинск! Прости за резкость, Маша!

Потом они долго обсуждали положение дел на фирме, засиделись за полночь. У всех слипались глаза, когда огонь в печи погас. На минуту им стало как-то не по себе в тиши глухой зимней ночи…

Мимоза долго страдала от разочарования в Удальцове, продолжая обвинять себя: как могла я с первой же встречи не заметить хищные искорки в его глазах? Как могла подпасть под чары этого «коршуна»? А все, пожалуй, случилось из-за «Града царского» – он заворожил меня: что-то такое в нем неземными лучами пронзенное, словно ореолом каким-то, от Царствия Небесного исходящим. Да, это, конечно, глупо – связывать картины художника с ним самим. Такие монастырские дали – и волчья хватка охотника за «золотым тельцом». Готовность прийти на помощь – и жесткая расчетливость.

По воскресеньям она ездила вместе с Алей на Литургию в Хамовники. Но исповедоваться все же незнакомому священнику не решалась. И ранней весной во время Великого поста отправилась в Озерное к отцу Артемию. Когда в сумерках ступила на монастырский двор, Всенощная уже началась, и Маша просочилась сквозь строй прихожанок в дальний угол храма. А ранним утром после исповеди и Причастия долго ждала архимандрита.

– Давненько, матушка Мария, не наведывалась. Идем-ка в трапезную – ты ведь там еще ни разу не была!

И они спустились в длинное полуподвальное помещение. Стены его были отделаны деревом, а мраморный пол отливал темно-бордовым матовым блеском; резные стулья и красивые подсвечники перед иконами – все отражало добротно отлаженную жизнь восстанавливающейся обители.

Постепенно разговорились о недавних событиях, всколыхнувших всю Россию, о том, что президент собирается ввести чрезвычайное положение.

– Жаль, что среди депутатов – столько приспособленцев! – взволнованно сказала Маша, – иначе бы мастодонта этого в отставку отправили. И тогда б возможность открылась к мирной смене власти. Как вы думаете, отец Артемий?

– Нет, матушка Мария, о мирном пути нечего и думать! Сей мастодонт ради власти на все пойдет со своей камарильей. Это бесспорно. Но ведь причина-то наших бед – не в нем, не в Ельцине сокрыта! Он, безбожник, – только следствие, да-да, всего того, что после семнадцатого года происходило. А сегодня особенно после августовского переворота, как никогда, ясно, в чьих руках власть: все сверху донизу христоненавистники-то заполонили! Здесь такое бесовство закручено, разве не чуешь? К худшему готовься! Надо молиться, чтобы Господь поскорее изгнал бесов из России. Но скоро-то вряд ли выйдет, ведь милость Божию надо народу нашему за-слу-жить! А как, спросишь ты? Что можем мы, малое стадо Христово посреди разгула злобной нечисти сделать? Как силам зла противостоять? – Только силой Христовой! Но чтобы нам обрести ее в себе, мы должны до конца сохранять верность Богу, церкви нашей. Вот тогда только возможность нам откроется – православного царя себе вымолить! Пока люди не одумаются, не вернутся к вере православной, не начнут жить по-божески – до тех пор мы к лучшей жизни не придем, и не мечтай! – сурово произнес монах.

– Но мне кажется, отец Артемий, народ-то должен понять – кто именно эти христоненавистники! Пора уж назвать вещи своими именами! Под чьим игом мы живем вот уж семьдесят лет? Врагов надо знать в лицо, – тех, кто несет в себе духов злобы поднебесной! И если раньше они все-таки гримировались под демократов и всяческих радетелей за народ, то теперь вообще не считают нужным, все эти березовско-авены-гусинско-познеры! Они и не сомневаются, что победили нас окончательно. Считают себя избранными, призванными господствовать над миром – открыто и нагло!

– Да, Мария, верно. Русские должны представлять, что талмудисты ненавидят православие. И давно уж – не только у нас, но и во всем мире они насаждают ненависть к нам. Но не забывай, что евреи сами-то по себе – не просто национальность, а действительно «избранный народ», мессианский. Вот отец Сергий Булгаков говорил, что иудеи между собой связаны единой судьбой – мистически, ведь они принесли при казни сына Божия страшную клятву! И кто только из великих мыслителей не пытался разгадать их судьбу. Но даже Достоевский наш признался, мол, «вопрос этот не в моих размерах».

– Ах, отец Артемий, так тяжело говорить на эту тему… Вот Игорь Шафаревич считает, что иудеев объединяет вовсе не язык, не культура, не государство и сегодня даже – не религия, а… нечто такое, чего они сами рационально объяснить не в состоянии. Поразительно, не правда ли?

– Верно, по поводу «избранников зла» давно пора прозреть нам, матушка Мария. Мало кто теперь знает, что еще накануне Первой мировой архиепископ Никон призывал к беспощадной духовной борьбе с ними. Но не услышали его, увы! – к великой трагедии народа русского. Кто же и когда осмелится их судьбоносную роль отменить?! Может, сейчас наконец-то пришла пора? Тогда дерзай, дщерь…

Потом, тяжело вздохнув, Маша поведала отцу Артемию о Вадиме Ильиче, об их общем деле, о том, что работает в Москве под чужим именем. И о том, что Корф хотел бы при Покровском монастыре основать специнтернат для одаренных мальчиков и наладить их обучение по особой программе. Фирма «Лайерс» могла бы вкладывать в этот проект значительные средства. Архимандрит дал свое согласие без промедления, а напоследок спросил об Алевтине:

– Дочь-то, наверное, уже в школу пойдет? Помню, как крестил их. Приезжайте-ка все вместе, когда сможете! – и благословил Машеньку на дорогу…

Тем временем Алевтина усиленно искала подходы к Савве Сатинову. И человека, лично знакомого с Саввой, она, наконец, нашла из числа своих бывших сокурсников. Им оказался депутат Иван Гусаров, близкий патриотическим кругам.

Слегка волнуясь, она впервые переступила порог штаб-квартиры Фронта Национального Спасения и, чуть помедлив, решительно заявила молоденькой секретарше, что ей срочно нужен господин Сатинов.

– Он не может принять вас сию минуту. Вы по какому вопросу? – воскликнула та удивленно.