Убить Зверстра

— Этого тоже не говорила. А почему вы спрашиваете? Я только вам… вот как услышала сейчас по телевизору, так сразу к вам ноги и понесли.

Она бы вновь говорила долго, но Ясенева уже завладела инициативой.

— Хватит, — мягко нажимая ей на плечо и затуманенным взором вглядываясь в темноту за окном, стоя вполоборота к нему и лицом к Дубинской, сказала Дарья Петровна. — Об этом хватит. Но почему тогда, раз вы только что узнали эту трагическую новость и не виделись несколько дней с дочерью, утверждаете, что Николай Антонович был неотлучно возле нее?

— Так ведь это случилось третьего дня… так? — уточнила она у нас.

Ясенева вопросительно посмотрела на меня, и мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть.

— Так, — перевела Ясенева мой кивок на язык человеческой речи.

— Ну вот. А Аля с ним накануне ко мне приезжала, — Жанна Львовна вновь скуксилась и залилась слезами. — Все щебетала о своем счастье, все радовалась. Поймите, она с первой встречи поняла, что это ее человек.

— Допустим.

— Да он никуда от нее не отлучался! Его жена работает на улице Гоголя, в двух кварталах от дома Алины. Она запросто могла столкнуться с ним, если бы он высунулся на улицу.

— Так-таки все время в квартире и сидел?

— Почему? Нет, конечно. Алина брала его с собой, когда выезжала по делам. Но тогда он все равно находился при ней.

— Может такое быть, что, возвращаясь от нас, он все-таки покинул Алю и решил наведаться домой? Допустим, взять что-то из одежды.

— Может, что же тут невозможного. Но, думаю, Алина подвезла бы его к дому, подождала в машине, пока он соберется, и увезла бы к себе. Во всяком случае, сейчас, если бы он был не рядом, она давно приехала бы ко мне.

— Да. Похоже.

Ясенева наклонилась к Дубинской.

— Вы твердо уверенны, что никому об этом ни слова не сказали?

— Я, конечно, сразу впала в панику, но ни единой живой душе не успела ничего сказать. Бог миловал.

— Надеюсь, вы поняли, что благоразумнее и впредь молчать и молчать по сему поводу?

— Да. Что за вопрос?

— А еще лучше — вообще забыть, что что-то знаете об этом человеке.

При этих словах Дубинская резко отстранилась от Ясеневой, с минуту смотрела на нее дикими глазами, а потом обреченно наклонила голову и начала рассматривать свои руки, слегка массируя их.

— С первым вопросом разобрались, — мягко продолжала Ясенева. — Теперь вопрос второй: когда к вам должна приехать Аля?

— Давно уже должна, так ведь не едет. Она ко мне через день-два приезжала.

— А вы ей звонили по вечерам?

— Да. И сейчас звоню, но их нет дома.

— С момента последнего их приезда к вам вы с нею разговаривали по телефону?

— Да.

— Когда?

— На следующий день, вечером.

— В котором часу?

— Точно не помню, перед программой «Время».

— Ничего не путаете?

— Алина не любит отвлекаться от этой передачи. Она просто не берет трубку. А после нее звонить уже поздно.

— Та-ак.

Я позволила себе встрять в разговор.

— Трагедия произошла в ночь перед этим днем, о котором она говорит, — естественно, я обращалась к Ясеневой. — До программы «Время», в которой прозвучало о преступлении, Алина Ньютоновна и Николай Антонович еще ничего не знали о нем.

— О чем вы говорили с дочерью? — не отреагировав на мои слова, обратилась она к Жанне Львовне.

— Ни о чем. Как обычно.

— Вам ничего не показалось странным? Ничто не насторожило?

— Абсолютно. Алина была спокойна, в хорошем настроении.

— Она не говорила, что Сухарев куда-то отлучался?

— Не говорила, но если б отлучался — сказала бы. Ведь это была бы новость, а Алина говорит мне обо всех новостях, вплоть до самочувствия соседской кошки. Поговорить-то хочется. А что в нашей жизни так уж часто меняется? Ничего. Вот и говорим обо всем подряд.

— Сколько времени он живет у вашей дочери.

— А вот столько, сколько я тут лечусь. Две недели.

Все выговорились, и на нас упала тяжелая тишина, прерываемая доносившимися из коридора голосами больных и грохотом водопроводных труб, возникающем тогда, когда в соседней палате открывали кран. Затем ее горестным вздохом прервала Дубинская.

— Что делать? Ума не приложу.

— А вы зачем ко мне-то пришли?

— Так ведь… Как зачем? Вам виднее со стороны. Может, чего подскажете. Вы меня извините. Я знаю, что вам волноваться нельзя, а я… — она сделала попытку встать и уйти.

— Подождите, — остановила ее Ясенева. — Мы еще чайку не попили. Ира, сегодня чай за тобой.

Я промолчала, что он и вчера был за мной, и позавчера. Кому повем печаль свою?

— Если вам угодно прислушаться ко мне, то вспомните, что я вам сказала — никому ни слова. С дочерью будете говорить, делайте вид, что вы ничего не знаете. Хорошо бы мне с нею поговорить, — мечтательно произнесла Ясенева.

— Как мне ей об этом сказать?

— Познакомьте нас.

— Вы думаете, все будет хорошо?

— Я думаю, вас не обманывает интуиция.

Гостья сидела у нас еще часа два. Дарья Петровна плела небылицы к случаю, пока не убедилась, что нервное напряжение Жанну Львовну отпустило совсем.

Я откровенно клевала носом и удивлялась, что женщины старше меня возрастом так долго бодрствуют. Не забывайте, что нам регулярно вдувают в вены всякую муть, от которой хочется спать.

Но я напрасно надеялась, что с уходом Жанны Львовны, мой рабочий день завершится.

— Выкладывай, — миролюбиво предложила Ясенева сразу же после ее ухода.

В запасе у меня было только то сообщение, которое я услышала в новостях в первый вечер после совершения преступления. Я запомнила его почти дословно и теперь добросовестно повторила вслух. Нет, какие способности я скрыла от школьных учителей! А чего пряталась? Могла бы вместо троек иметь пятерки, и сейчас не сидела бы здесь, а… занималась бы, например, поимкой маньяка. Тем более что юридический и театральный институты уравновешивались на весах моих желаний.

— И больше ничего? — уточнила неутомимая больная Ясенева, прервав цепь моей досрочной переоценки ценностей. Может, она и права. Говорят, это с возрастом приходит само собой и не надо напрягаться и мучиться, чем я только что пыталась заняться.

— Не знаю. Я же все последующие вечера просидела возле вас.

— Сегодня, выходит, информацию опять повторили.

— Конечно, если объявлен розыск, — я судорожно зевнула.

Уснули мы поздно.

***

Наутро события сгустились. Может быть, нам повезло, хотя, думаю, скорее, повезло Дубинской.

Речь вот о чем. Ясеневой опять приснился сон. Она утверждала, что помнит его абсолютно отчетливо, во всех деталях делиться со мной она не стала, считая это бесперспективным занятием. Что я могла ей сказать или предсказать?

Прихлебывая чай с медком — редчайшее явление, мед Ясенева не любит, — она то и дело посматривала на часы.

— Вы куда-то торопитесь? — осведомилась я, делая на всякий случай спортивную стойку: ну как придется сопровождать ее куда-нибудь.

— Не придется, — ответила моя ясновидящая на еще четко не обозначившийся у меня вопрос.

— Что?

— Ехать никуда не придется, не напрягайся. Я жду Гоголеву, хочу перехватить ее до оперативки.

— Зачем, рассказать сон? Вы думаете, она вам его растолкует?

— Не думаю, потому что ничего толковать не надо. Я должна предупредить, что сегодня у нее будет тяжелый день, случится какая-то сложная коллизия. Она должна быть во всеоружии, не расслабляться.

— А я? — до меня дошло, что именно с этим и связан сон, о котором Ясенева упомянула сразу после пробуждения.

Тогда она потянулась, по-кошачьи выгнулась, закинув руки за голову и повернув на бок согнутые в коленях ноги.

— Сегодня мне было видение, — сообщила интригующе.

Я не всегда задаю вопросы об интересном или непонятном мне, даже те, которых от меня ждут, намекают, мол, спроси, пожалуйста. А чего? Сколько можно мной манипулировать? И я промолчала. Но она все-таки добилась своего и поймала меня на куче вопросов. Хоть они впрямую вещего видения и не касались, но дело было, как оказалось, именно в нем.