Убить Зверстра

— Поняли уже, — пробасил Эдик.

— Узнали по голосу, — добавил Игорь.

— Вот и хорошо, — обрадовано, с облегчением в голосе сказал Дебряков. — Минуточку, — вдруг заторопился. — Простите, — он повернулся к Лене. — Можно тебя на два слова?

— Что случилось?

— Ничего, но… Пойдем сейчас ко мне. Я приехал за тобой.

— Ты чего? — удивилась она. — Что с тобой?

— Ничего. Понимаешь, ничего. Если ты сейчас же не поедешь, случится ужасное. Я чуть не умер, пока ждал тебя.

— Давай зайдем в дом, — предложила Лена.

— Что ты? Нет. Оставь этот дом.

— Мам, — потянул ее за рукав незаметно приблизившийся Гоша. — Мы с Эдом все понимаем, мы уже взрослые.

— Да, мам, — подошел к ним и старший сын. — Ты иди с дядей Игорем. Мы ведь уже дома.

Она растерялась, молчала, переводя взгляд с Дебрякова на сыновей, с сыновей на Дебрякова.

— Вот и славно, — заторопился мужчина. — Спасибо, мальчишки. Мать у вас не очень решительный человек. А завтра мы встретимся и обо всем поговорим серьезно. Идет?

— Да ладно вам, — покровительственно тронул его за рукав Эдик. — Разбирайтесь без нас. А со стариками мы все уладим, а то сами они никогда не решатся.

— Что ты себе позволяешь? — возмутилась Елена Моисеевна, интуитивно пытаясь сохранить «приличия». — Что за намеки?

— Пока, мама. Утром не звони рано. Дай отоспаться, — он чмокнул ее в щечку, стыдливо, стесняясь привычки, оставшейся от детства.

Игорь лишь помахал на прощанье рукой, не допуская мысли, что мать, получив их благословение, не воспользуется этим. Сыновья забрали сумки, и пошли к подъезду: рослые, стройные, уверенные в себе.

— Пошли, — подтолкнул ее в другую сторону Игорь Сергеевич.

— Ты считаешь, что так будет лучше?

— Пошли, — повторил он.

***

Квартира Игоря Сергеевича располагалась на восьмом этаже дома для малосемейных, где преобладали однокомнатные секции. На каждом уровне в коридор выходило по восемь дверей с каждой стороны.

Сложная система переходов с закрытой со всех сторон лестницы на площадки практически не работающих подъемников, делала мучительно опасным даже днем отрезок пути от входа в подъезд до порога квартиры, не говоря уже о ночном времени.

На первом этаже, как и на всей лестничной клетке, царила кромешная темень, не разбавляемая даже отчаянным сиянием безлунного звездного неба. Настрадавшись от множества треволнений, Игорь Сергеевич и Елена Моисеевна робко взглянули друг на друга, прежде чем отважиться войти в подъезд. Оставалось сделать последний рывок к теплу и свету, к привычным, милым вещам — ему, и к новым впечатлениям, о чем мечталось давно, — ей.

Они взялись за руки и со смешанным чувством стыда за страх и самого страха стали подталкивать друг друга вперед. Затем остановились. Он приоткрыл входную дверь и прислушался к звукам внутри. Там было тихо. Тишина не дышала присутствием живого, была спокойной и равномерно рассредоточенной по узкому длинному коридору с дверями лифтов по обе стороны. Ощупью он отыскал ближайшие из них и включил вызов.

Им повезло. Лифт, запрограммированный работать только на подъем, неожиданно выдал на кнопку тусклый огонек отклика и затарахтел откуда-то сверху. Спасительно распахнулись двери, предоставив им пустую кабину, в которой — о, чудо! — горел свет. На восьмом этаже они, снова нырнув во тьму, повернули направо и пошли по коридору.

— Моя дверь последняя в правом ряду, — сказал Игорь Сергеевич. — Там светится лампочка. Не бойся, попадем правильно, — заверил он.

— У тебя квартира на сигнализации?

— Нет, — понял он смысл ее вопроса. — Я специально выбрал маленькую лампочку и просто прикрепил к отверстию в дверном косяке, чтобы и освещение иметь и воров отпугивать.

— Они сейчас пугливостью не страдают.

— Все равно спокойнее. Собственное спокойствие тоже не последнее дело, верно?

— Да уж. Имеешь три пользы.

— Ах ты, милый мой бухгалтер, — обнял он ее у самой двери.

Квартира ей понравилась. Встроенные в прихожей платяные шкафы позволили не загромождать лишней мебелью небольшую комнату с нишей для кровати. Напротив ниши располагалось окно и выход на длинную лоджию, что была общей для комнаты и кухни. Обстановка комнаты свидетельствовала о пуританском образе жизни хозяина. Кроме спального дивана в комнате стоял журнальный столик с двумя креслами по бокам и телевизор. На свободных стенках висели книжные полки.

Столь же крошечная кухня со стандартным интерьером поражала почти стерильной чистотой, и Елена Моисеевна не сразу поняла, в чем тут дело.

Она опустилась на стул, стоящий между окном и обеденным столиком, и облегченно вздохнула, как путник, что после долгой дороги, прибился, наконец, к родному порогу.

— Нравится? — спросил хозяин.

— Хорошо, чисто.

— Чисто? — переспросил он. — Я давно не убирался. Но у меня же нет собак.

— И газовой плиты.

Мелькнуло неясное мгновение, принесшее ей понимание того, что у нее никогда не будет такого уюта и благоухания в квартире. Стало жалко себя, ее взгляд сделался обреченно-затравленным.

— Давай, удивляй дальше, — сказала, чтобы скрыть нахлынувшее настроение.

— Лена, — он поставил свободный стул рядом с нею. — Давай сегодня все решим. Давай поговорим серьезно.

— О чем ты беспокоишься весь вечер?

— О нас с тобой. Сколько можно? Мы уже не так молоды, чтобы продолжать встречаться в рабочем кабинете, пусть это и кабинет врача.

— Но там удобнее! — перебила она его, имея в виду, что живут они далеко друг от друга, от центра города, где оба работают.

— Не перебивай. Не уводи разговор в сторону. Оставь этот тон.

— Игорь, ну о чем ты говоришь? У меня дети, их надо выучить, устроить. А как быть с Сухаревым?

— А как с ним быть? Разведитесь.

— Не знаю, — устало развела она руки. — Сразу возникнет масса проблем.

— Это сейчас у тебя масса проблем, а тогда их, наоборот, станет меньше. Мы оставим ему квартиру, собак.

— Не говори, — мечтательно произнесла она. — Собаки и Сухарев меня действительно добивают.

Он решил, что сегодня хватит муссировать эту тему. Пусть она привыкнет к его предложению.

— Помоешься?

— Устала я сегодня, — виновато намекнула Елена Моисеевна. — Надо было чухнуть домой да отоспаться до утра.

— А чем тут хуже? Падай и отсыпайся.

— А ты?

— И я с тобой.

Он достал чистое белье и отнес в комнату. Затем поменял в ванной полотенца и повесил на крючок еще один махровый халат.

— Давай, не засиживайся, — шутливо шлепнул ее по ягодицам, отправляя мыться.

Елена Моисеевна преодолела первую неловкость. О ней давно никто так не заботился. И это лишь добавляло к ощущениям новизны места, мужчины и отношений новизну самоощущения. Вдруг показалось, что она совсем девчушка, и о ней печется кто-то родной — мама, бабушка? Пока стояла под теплыми, ласкающими струями, почувствовала себя любимой, очень дорогой другому человеку и это наполнило ее особой значительностью в собственных глазах.

Так устроена жизнь: если тебя любят — обращаешься памятью к родителям, если любишь ты — вспоминаются дети. Сегодня любили ее, и она купалась в потоках внимания, вскоре, однако, как и должно быть, забыв родителей, но и не вспоминая о детях. Елена Моисеевна насыщалась нежностью, излучаемой на нее мужчиной, не веря его словам и сомневаясь, что такой вечер повторится когда-нибудь еще. Хотелось взять из него побольше, так, чтобы этого счастливого ощущения хватило надолго.

Но сомнение было подспудным, наяву же ее быстро заполонила иллюзия, что это счастье с нею уже давно, как будто и не было долгих лет женского сиротства, тяжких трудов в одиночку и изнуряющего чувства долга перед детьми. Эти годы исчезли из памяти, уступив место ощущению свободы, сердечной незанятости, бесконечно долгого светлого будущего. Как было в юности.

Она быстро освоилась с этим ощущением и вышла из ванной совсем другой — легкой, молодой, уверенной в собственной неотразимости. Игорь Сергеевич успел приготовить легкий ужин, состоящий из гренок, подсушенных в тостере, абрикосового варенья и чая.