Чемодан из Гонконга (Межавт. сборник)

На нем было шесть или восемь пар ботинок двенадцатого размера, и все они колотили меня со всех сторон. Несколько ударов пришлось по голове и плечам. Я барахтался в гравии, цеплялся за него и, наконец, ухватился за его ботинок. Я рванул его, и ботинок оказался в моей руке. Он отполз. Я упал на колени. Стало еще темнее, как будто потухла фара.

Я улучил момент и огляделся. Глыба, переваливаясь, двигалась к «седану». Фары нашей спортивной машины все еще горели, но в седане свет был выключен. Я увидел другогобугая в обоих ботинках, направляющегося к Патриции. Она стояла у передка машины, которая отделяла его от нее. Шарф болтался у нее на спине, а хорошенькая русая головка была взлохмачена. Но похоже, она не очень пострадала.

Я поднялся на ноги, никто не обратил на это внимания. Здоровяк вернулся от седана с фонарем в руках и стал искать ботинок. Я отступил поглубже в тень и начал подкрадываться к маленькой машине. Другой верзила подходил к ее фарам. Я ненавидел эти горящие фары. Мне казалось, если бы я мог оттолкнуть его от машины, Куколка могла бы сесть в нее и уехать. Я и сам мог бы уехать. Я погладил переносицу, где меня достали кулачищем. Та была ушиблена, но не сломана.

Я скользнул к кромке освещенного круга перед спортивной машиной. Сейчас я находился у ее борта, здоровяк стоял возле переднего колеса, а Патриция — на противоположной от него стороне у открытой двери. Дело осложнялось тем, что верзила был где-то позади нее. Я видел мелькающий свет его фонаря.

Я подкрался к нему раньше, чем он меня услышал. Когда он повернулся, я ударил его по яйцам. Но болван оказался проворнее, чем первый. Он удержался на ногах и нанес мнеудар по голове своей тяжелой ручищей.

Падая, я схватил его за ноги и рванул. Он упал, и я крикнул Куколке:

— Беги!

В следующий миг машина взревела и умчалась, а на меня обрушился смертельный удар. Я так и не узнал, нашел ли верзила свой ботинок, но для драки он ему не был и нужен.

Шквал ударов обрушился на мои бока. Верзила приподнял меня и швырнул на скалу. Моя голова трижды ударилась о нее. Мой позвоночник едва не сломался, когда два здоровяка начали играть с ним в перетягивание каната.

Судя по всему, моя внешность изрядно пострадала. Мне хотелось вопить, но я не мог даже вздохнуть. Это была не просто боль. Все внутри у меня началось рваться на части. И моей последней мыслью было:

«Это же не может длиться вечно. Куколка приведет кого-нибудь на помощь… на помощь… На помощь!..»

Глава 5

Но на помощь никто не пришел. Когда я очнулся, мое лицо было зарыто в гравий, а руки перекручены подо мной. Они онемели. Было холодно, как в могиле. Я не чувствовал своего тела. В мозгу гудело осиное гнездо. Я с усилием открыл глаза.

«Она задерживается, — подумал я. — Я подожду. Кто-нибудь придет и поднимет меня».

Но никто не пришел. Пришлось подниматься самому. Это было очень трудно сделать. Я медленно раскрутил руки, испытывая пронзительную боль в голове. Пять минут я их массировал, разгоняя кровь. А потом пятнадцать минут поднимался на ноги.

Я испытывал сильнейшее желание снова лечь и забыться, но боялся замерзнуть до смерти. Я не боялся самой смерти, но боялся умереть, не рассказав никому о том, что случилось. Я прислонился к скале, постоял немного, потом осторожно оттолкнулся и сделал несколько шагов. Упал. Подполз к скале и снова поднялся. Сделал несколько шагов и снова упал. Но на этот раз на колени. Так я ушел с этого места и заставил свои ноги двигаться дальше. Я дошел до горной дороги. Потом я окончательно вспомнил, где нахожусь, и подумал о ранчо, где тренировался Баки Фарелл. Оно было неподалеку, в паре миль отсюда, но в холодную ночь, с осиным ульем в голове — или с чем-то еще, в чем живут осы, — предстояла долгая прогулка.

Выбора не было. Нужно было куда-то идти, а Баки был ближе, чем Лос-Анджелес. И был шанс, что меня кто-нибудь подберет. Но чем дольше я думал об этом, тем сильнее беспокоился. Меня мог подобрать седан.

Было интересно — куда они делись. Сначала я не думал об этом, я думал о другом. Почему Куколка не вернулась с подмогой? Я представил ее в каком-нибудь чистом, хорошо освещенном заведении, где она ела и пила, пока я лежал на холодной пустынной земле.

Я страдал от этой мысли, но не очень. Черт с ней. У меня была другая задача, и я должен ее обсудить с Баки Фареллом.

Кроме того, я подумал, может быть, она не смогла вернуться. Может быть, они схватили ее, во что я не особенно верил. Может быть, были другие причины.

Шатаясь, я брел по кювету. Я аккуратно ставил одну ногу перед другой, но не был уверен, что не упаду. Казалось, они шли в разные стороны. Неважно, как я шел, но каждый раз, когда нога касалась земли, голова моя гудела, а зубы стучали. Но главное — они были целы. Во рту была кровь. Я решил — от контузии. Мне было тепло и приятно от нее. Яудержал ее во рту.

Я несколько раз падал. В каждой проезжающей машине я видел ищущих меня бандитов и замирал. Ноги цеплялись за многочисленные камни. Я падал, ударяясь о них. Невидимые в темноте кактусы цепляли меня.

Меня мучали галлюцинации. То Куколка с развевающимся на ветру шарфом возле колеса десятитонного грузовика, едущего прямо на меня. То Дженни, лежащая на кушетке в кабинете в безразмерных перчатках, из которых капала кровь. Сентиментальное путешествие. *

Ранчо, где жил Баки Фарелл с подручными, которые готовили его к бою, находилось в четырех милях от города. Все его постройки прятались позади горы, которую надо былообойти кругом. Потому ферму не видно до тех пор, пока не подойдешь к главным воротам. На воротах не было ни освещения, ни телефона. Надо войти в них и идти к главному дому. Если повезет — можно доехать, но только на лошади. Что касается меня, я шел, казалось, три года. И чувствовал себя не лучше, чем вначале.

У ворот, которые были открыты, я остановился и прислонился к косяку. Но дул сильный ветер, и стоять было слишком холодно. Я снова пошел. Мои ноги были, как палки. Теперь в голове у меня постоянно стучало, словно осы сбились в кучу и спорили. Спор становился жарче, и голова моя звенела, как баллон. В желудке как будто взбивалось масло. Я видел огни, но не мог поверить, что они настоящие. Мои ноги подгибались, потом я перестал их чувствовать. На то были причины: я упал без сознания.

Очнулся я все еще несчастным, но в тепле. Было много света. Я лежал на спине и мог видеть только белый потолок. Слышал низкие мужские голоса, но не мог сказать, откудаони доносились. Голоса затихли. Несколько минут стояла абсолютная тишина. Затем я услышал, как открывается дверь.

«Пришли за мной, — подумал я, лежа с закрытыми глазами, не шевелясь, как мертвый. — Может быть, так лучше».

Дверь тихо закрылась. Ко мне приближались легкие шаги. В них не слышалось угрозы. Однако я лежал, не подавая признаков жизни. Кто-то коснулся меня. Мой разбитый нос учуял аромат бульона и напитка из лепестков роз. Я досчитал до десяти и открыл глаза. Два широко открытых, глубоко посаженных печальных зеленых глаза смотрели на меня. Они мигнули. Затем я услышал голос:

— Как вы себя чувствуете, мистер Шофилд?

Я услышал свой голос как будто издалека:

— Уже лучше. Благодарю.

Зеленые глаза долго изучали меня. Я увидел поднятую руку и сжался. Но она опустилась на мой лоб. Рука была такая теплая и приятная…

— Все хорошо, мистер Шофилд. Не бойтесь.

— Ты меня знаешь?

— Я — Линда.

Она сняла руку и отступила на шаг. Теперь я мог видеть ее почти всю. Линда Дарби — это ее матери Веронике принадлежало ранчо, где тренировался Баки Фарелл. Но последний раз я видел Линду, когда та была маленькой девочкой в джинсах и с косичками и, представьте себе, на лошади. Теперь она была взрослой девушкой с зелеными глазами. Нос у нее был как нос, а не пуговица. И косички выросли в прекрасный черный конский хвост, который свисал с левого плеча. Ей было лет восемнадцать-девятнадцать.

— Вспомнил. Как поживаешь, Линда?