Смерть на выбор

Здравый смысл и чисто европейский довод победили.

— Они не ушли. — Хусейн, точнее, вождь в Хусейне напряженно хмурился. — Они не ушли, значит, они знают, что мы здесь. Но и войти сюда они не могут.

— Еще бы. — Максим многозначительно продемонстрировал всем присутствующим кулак. Кулак, познакомившийся пять часов назад с входной дверью.

Хусейн продолжал, словно его не прерывали:

— Я не знаю, почему они уверены в том, что мы спрятались именно здесь.

— Может быть «джип»? — на этот раз вмешалась Нина.

— Мало ли кто может спрятать в пустыне машину. — Хусейн упорно не обращал внимания на их замечания.

— Тем не менее они ждут. И мы должны ждать. Как только они начнут действовать — мы уйдем.

— Почему не уйти сейчас?

Хусейн вздохнул. Ему, очевидно, не нравилось быть воспитателем в детском саду.

— Они бездействуют, но они внимательны, и нам не ускользнуть незаметно.

— Ну, так и будем сидеть до второго пришествия.

Хусейн мрачно кивнул. И добавил, чтобы как-то подбодрить приунывших от его слов приезжих:

— Попробуем уйти, как стемнеет.

Темноты они не дождались. Преследователи вдруг зашевелились. Сначала кто-то вновь заглядывал в окно-бойницу и долго, заунывно спрашивал по-узбекски:

— Эй, кто там есть, отвечай, эй, есть кто, выходи.

Поначалу было странно и страшно, а на пятой минуте Нина с трудом сдерживала смех. От укоряющих взоров Хусейна приступы смеха только усиливались. Нина жевала кулак, делала серьезное лицо. Толку от этих надежных при других обстоятельствах антисмеховых снадобий было мало. Вероятно, непреодолимый смех, захватывающий человека во время официальных заседаний или в кабинете начальника, отличается от смеха в темной пыльной постройке, которую осаждают воинственные бекташи.

Заунывные вопросы прекратились.

— Он прямо как муэдзин на минарете пел. — Нина все же справилась с собой.

— Сейчас молитва будет. — Хусейн старательно принюхивался, вертел носом, как пустынная лисица.

— А дело пахнет керосином, — пошутил Максим.

— Бензином, — назидательно поправил его их предводитель.

— Они что затеяли? — Девушка тоже почувствовала запах.

— «Белое солнце пустыни», вторая серия. — У Максима много недостатков, но умение шутить в трудную минуту аннулирует многие из них.

Нина включилась в игру:

— Что, будем гореть, как в курятнике?

— Гореть погодим, — решил успокоить свою полуинвалидную команду Хусейн.

— Лично я в бойницу не пролезу, — уверенно заявил журналист. Коренастый, широкий, почти начинающий полнеть, Максим здраво оценивал свои шансы.

— В экстремальных обстоятельствах человек способен на многое, — утешила его девушка.

— Только не рассказывай мне про гражданку, которая остановила грузовик. И про ниндзей не рассказывай.

Пока они пикировались, Хусейн озабоченно паковал вещи и продукты. Рюкзаки (они тоже нашлись в этой хорошо оборудованной руине) получились довольно увесистые.

— Все, пошли. — Хусейн жестом волшебника откинул один из спальных мешков. Люк.

— Боже, еще и подземный ход, кому рассказать — не поверят! — закричал журналист и закашлялся. Дышать становилось все труднее. Высушенный солнцем кирпич-сырец горел, конечно, не так весело, как березовые дровишки, но горел. В оконцах под потолком замелькали языки пламени.

— Пошли. — Хусейн опять распоряжался лаконично и уверенно.

Первым в люк спрыгнул Максим, поймал сброшенную Хусейном Нину. За ними последовал их спаситель. Он умудрился не только захлопнуть за собой люк, но и приземлился мягко и бесшумно.

— А спальником люк прикрыл? — озабоченно поинтересовался журналист.

— Пошли. — Хусейн пригнулся и нырнул в узкий лаз.

Этот подземный ход строили либо люди низкорослые, либо любители ходить на четвереньках. Они шли согнувшись в три погибели. Объемистые вещмешки цеплялись за своды тоннеля, выложенного все тем же саманом. На головы сыпались пыль и песок. Максим толкнул Нину:

— Теперь ты должна чихнуть, чтоб все как в фильме.

— Не отставать. — Хусейн продолжал командовать.

— А долго еще? — спросила его спину девушка и лукаво добавила: — А то действительно чихну.

— Прекратите разговоры. — Их предводитель упорно шагал вперед.

Строили подземный ход на совесть, своды крепкие, ни завалов, ни рытвин, только шли они все равно медленно — Нина заметно отстала от впереди идущего. Хусейн не останавливался и не оборачивался.

— Суров, но справедлив. — Максим брел почти так же медленно, как девушка.

Впереди забрезжил свет — выход близко. Свет четко обрисовывал стройную фигуру Хусейна. Он казался худым и высоким, как кипарис, даже шагая согнувшись в три погибели. Потом выпрямился и прыгнул. Одно мощное движение, взмах руками, этакий скачок барса — и его уже не видно.

Насколько трудно так вот прыгнуть, Нина поняла, когда они добрались до выхода из тоннеля — довольно узкое отверстие, никаких ступенек, ручек, крюков. Не на что опереться, не за что ухватиться. Нининым трамплином стал Максим. Он, кряхтя и проклиная судьбу, опустился на четвереньки, девушка ступила на его спину и выглянула на волю.

От того, что она увидела, их «прижизненный памятник себе» чуть не рассыпался. Совсем рядом с лазом Хусейн бился с каким-то мужчиной в просторных белых штанах и белой же рубахе. Это традиционное одеяние в Азии называют «камис-о-шальвар» (рубаха и штаны — в переводе). Вначале незнакомец не походил на одного из боевиков бекташи, но дрался не хуже, если не лучше тренированного Хусейна.

Нина ошеломленно глядела на битву мастеров. Мелькали руки, ноги, спины, лица. Звонкие шлепки и хрусткое дыхание мужчин доказывали, что обоим нелегко. Оба ловко уворачивались от ударов, только не от всех. На щеке Хусейна под глазом пламенел кровоподтек. У его противника сочилась кровью нижняя губа.

Это был не бокс, не каратэ, не дзюдо и не джиу-джитсу. Это была серьезная драка, в которой все средства хороши. Нина зачарованно наблюдала за Хусейном.

Чары рассеялись, когда Максим сдавленным, словно на него поставили земную сферу, и оттого тихим голосом поинтересовался:

— Ты еще долго будешь любоваться пейзажем, я уже верю, что он дивный.

Вопрос прозвучал, как из подполья.

Нина очнулась и не раздумывая бросилась помогать Хусейну. Подручными средствами. А под руку попался только рюкзак. Она без труда скинула мешок и изо всех сил ударила мужчину в шароварах по голове. Противники были абсолютно поглощены друг другом, и ее вмешательство произвело впечатление. Сильное впечатление. Враг Хусейна рухнул на песок и затих, хотя удар тряпичным узлом (благородный Хусейн не стал нагружать девушку тяжестями типа консервов или бутылок) вряд ли причинил существенный ущерб. Хусейн тоже пошатнулся, но устоял. Тут же бросился к поверженному противнику, ударил начавшего подниматься мужчину ребром ладони по шее и заломил ему руки:

— Дай веревку!

— Что?

— У тебя в рюкзаке должна быть веревка.

Конечно, узел, стягивающий вещмешок, не развязывался, а ремни клапанов застревали в замках. Нина возилась с рюкзаком не просто долго, а очень долго. Победить непослушный мешок все же удалось. Хусейн упаковал врага надежно, с гарантией. Тот был опутан капроновой тонкой веревкой с ног до головы и с головы до ног.

— Вот и хорошо. — Пожалуй, впервые Нина увидела на лице их благодетеля такую светлую и радостную улыбку.

— Кто это? — Девушка решила, что имеет право задать вопрос и услышать ответ. Ведь победа была общей.

— Сейчас узнаем. — Хусейн носком высокого шнурованного ботинка ударил обездвиженного мужчину.

— Эй, а я? Где вы там все? — Только теперь Нина вспомнила о забытом под землей репортере.

Она было бросилась к узкому лазу, но ее удержал Хусейн:

— Погоди, сначала его расспросим, — и тут же начал задавать вопросы, по-узбекски и очень быстро. Нина знала язык вполне прилично, только сейчас не могла разобрать ни слова. Впрочем, и разбирать особо было нечего. Хусейн тараторил как оглашенный (в нормальном состоянии он говорил разборчиво и даже степенно). Мужчина молчал. Его неподвижная нижняя челюсть свидетельствовала об отсутствии желания говорить.