Дело о пеликанах

— Нет, но я слышал, что кормят здесь великолепно. Вы опять перекрасились. — Волосы у нее имели светло-каштановый оттенок, ресницы слегка подкрашены, а щеки подрумянены. На губах — помада.

— Если я и дальше буду видеть этих людей, то волосы вовсе повыпадают.

Принесли напитки.

— Мы ждем, что утром в «Таймс» появится что-нибудь. — Он не стал упоминать новоорлеанскую газету, потому что в ней были фотографии Каллагана и Вереека. Он предполагал, что она ее видела.

Было похоже, что это ее не заинтересовало.

— Что, например? — спросила она, оглядываясь по сторонам.

— Мы точно не знаем. Но нам не хотелось бы оказаться побитыми нашими старыми соперниками из «Таймс».

— Меня такие вещи не интересуют. Я ничего не знаю про журналистику и не собираюсь этому учиться. Меня держит здесь одна-единственная идея — найти Гарсиа. И если она не осуществится, причем в ближайшее время, я убираюсь отсюда.

— Простите меня. О чем бы вы хотели поговорить?

— О Европе. Что вам больше всего нравится в Европе?

— Я не люблю Европу и не люблю европейцев. Я езжу в Канаду, в Австралию и иногда в Новую Зеландию. Чем вам нравится Европа?

— Мой дедушка был выходцем из Шотландии, и там у меня целая куча тетушек. Я дважды бывала у них.

Грэй выжал лимон в джин с тоником. Компания из шести человек вышла из бара, и она внимательно их рассматривала. Когда она говорила, ее глаза непрерывно обшаривали помещение.

— Мне кажется, вам надо выпить и расслабиться, — сказал Грэй.

Она кивнула, ничего не сказав. Шестеро вошедших уселись за соседним столиком и заговорили по-французски. Язык звучал мелодично и ласкал слух.

— Вам доводилось слышать каджунский диалект? — спросила она.

— Нет.

— Это диалект французского, который исчезает так же быстро, как и наши поймы. Говорят, что французы его не понимают.

— Вероятно, каджуны тоже не понимают французов.

Она сделала большой глоток белого вина.

— Я рассказывала вам о Чаде Бруне?

— Не думаю.

— Он вырос в бедной семье каджунов из Ониса. Семья существовала охотой и рыболовством в дельте реки. Он был очень смышленым парнем и во время учебы в университете штата Луизиана получал высшую академическую стипендию. Затем он поступил в юридический колледж в Стэнфорде, который окончил с наивысшими показателями за всю историю колледжа. В двадцать один год он получил право адвокатской практики в Калифорнии. Он мог бы работать в любой адвокатской фирме страны, но избрал небольшое природоохранное учреждение в Сан-Франциско. Он был блестящим адвокатом, настоящим гением в области права, который много работал и вскоре начал выигрывать крупные судебные процессы против нефтяных и химических компаний. В возрасте двадцати восьми лет он был высокопрофессиональным судебным адвокатом. Его боялись крупные нефтяные и другие корпоративные отравители окружающей среды. — Она отпила вина. — Он заработал состояние и создал группу, ратующую за сохранение болот Луизианы. Как было известно, он хотел участвовать в деле о пеликанах, но имел слишком много других обязательств перед клиентами. Он внес в «Зеленый фонд» крупную сумму на судебные издержки. Незадолго до начала суда в Лафайетте он объявил, что возвращается домой для оказания помощи адвокатам «Зеленого фонда». В новоорлеанской газете появилась пара статей о нем.

— Что с ним случилось?

— Он покончил жизнь самоубийством.

— Что?

— За неделю до суда его нашли в автомобиле с работающим двигателем. От выхлопной трубы в салон был протянут садовый шланг. Еще одно элементарное самоубийство в результате отравления угарным газом.

— Где находилась машина?

— В лесной полосе вдоль рукава Ляфурш, возле города Галлиано. Местность он знал хорошо. В багажнике находилось кое-какое туристское снаряжение и рыболовные снасти. Никакой предсмертной записки. Полиция разбиралась, но не нашла ничего подозрительного. Дело закрыли.

— Это невероятно.

— У него были некоторые проблемы с алкоголем, и он лечился у психиатра в Сан-Франциско. Но самоубийство явилось неожиданностью.

— Вы считаете, что это было убийство?

— Многие так считают. Его смерть была большим ударом для «Зеленого фонда». Его пристрастие к болотам могло изменить весь ход судебного процесса.

Грэй допил свой стакан и загремел кубиками льда. Она придвинулась к нему. Появился официант, и они сделали заказ.

Глава 35

В шесть часов утра в воскресенье вестибюль отеля «Марбери» был пуст, когда Грэй спустился, чтобы купить «Таймс». Воскресный выпуск был толщиной пятнадцать сантиметров и весил около пяти килограммов. «Интересно, — подумал Грэй, — до каких размеров они собираются догнать его в будущем». Он быстро вернулся в свой номер на восьмом этаже, развернул газету на кровати и, склонившись, стал просматривать ее. На первой полосе не было того, что он искал, и сразу все стало ясно. Если бы они вышли с сенсацией, она была бы здесь, безусловно. Он боялся больших фотографий Розенберга, Джейнсена, Каллагана, Вереека, возможно, Дарби и Камеля, и, кто знает, может быть, они имели прекрасный снимок Маттиса, — и все эти действующие лица могли появиться на первой полосе, и тогда бы «Таймс» вновь их обошла. Он видел такую картину во время своего непродолжительного сна.

Но ничего подобного не было. И чем дальше он продвигался, тем скорее пробегал страницы, пока не добрался до спортивного раздела и объявлений. Он, пританцовывая, подошел к телефону. Набрав номер Смита Кина, который уже не спал, спросил:

— Ты ее видел?

— Все прекрасно, — сказал Кин. — Интересно, что у них случилось?

— У них просто ничего нет, Смит. Они копают как черти, но пока не заполучили дела. С кем говорил Фельдман?

— Он никогда не рассказывает об этом. Но предполагалось, что это был надежный источник.

Кин был разведен и жил один в квартире неподалеку от «Марбери».

— Ты занят? — спросил Грэй.

— Как тебе сказать, не очень. Тем более в шесть тридцать утра в воскресенье.

— Нам надо поговорить. Ты не можешь подобрать меня возле отеля «Марбери» через пятнадцать минут?

— Отель «Марбери»?

— Это долгая история. Я объясню.

— Ах, девушка. Ты везучий, бродяга.

— Хотел бы я быть таким. Она — в другом отеле.

— Здесь? В Вашингтоне?

— Да, в пятнадцати минутах.

— Я подъеду.

Грэй нервно пил кофе маленькими глотками из бумажного стакана и ждал в вестибюле. Она сделала его шизофреником и почти заставила верить в головорезов, прячущихся на улице с автоматическим оружием. Это выводило его из равновесия. Он увидел «тойоту» Кина, подъезжавшую по М-стрит, и быстро подошел к ней.

— Что бы ты хотел посмотреть? — спросил Кин, отъезжая от обочины.

— Ох, я не знаю. Прекрасный денек. Как насчет Виргинии?

— Как скажешь. Тебя что, выкинули из квартиры?

— Не совсем. Я следую указаниям, полученным от девушки. Она мыслит как фельдмаршал, и я здесь, потому что она мне так сказала. Я должен находиться здесь до вторника или до той поры, пока она не занервничает и не переселит меня опять. Я остановился в номере 833, если понадоблюсь, но никому об этом не говори.

— Я полагаю, ты хочешь, чтобы «Пост» оплатила тебе проживание, — сказал Кин с улыбкой.

— Я не думаю сейчас о деньгах. Те же самые люди, что пытались убить ее в Новом Орлеане, объявились в Нью-Йорке в пятницу или где-то около этого, как она считает. Они обладают поразительным талантом преследования, и она болезненно осторожна.

— Что ж, если кто-то следит и за тобой, и за ней, тогда она знает, что делает.

— Слушай, Смит, она точно знает, что делает. Настолько точно, что становится не по себе. В среду утром она уносит отсюда ноги. Так что у нас есть всего два дня, чтобы найти Гарсиа.

— А что, если вы переоценили Гарсиа? Что, если вы найдете Гарсиа, а он не захочет говорить, или окажется, что он ничего не знает? Ты думал об этом?