Замок на Воробьевых горах

— Бред! — четко произнес чей-то голос.

Мария повернулась и столкнулась взглядом с Ковалевым. Он был, как всегда, растрепан и плохо выбрит, однако во взгляде его сейчас не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало «рассеянного молодого ученого». Взгляд был устремлен на Марию, и в нем не было ничего, кроме гнева.

— Что вы сказали? — переспросила Мария.

— По-моему, у нас хватает проблем и без мистической чепухи. — Ковалев поднялся. — Я хочу сказать, что мы, преподаватели, должны отвечать за то влияние, которое оказываем на студентов. А влияние наше может быть как благотворным, так и пагубным. Лично я считаю: мы должны…

Голос Ковалева ритмично и гулко стучал по барабанным перепонкам Марии. Он говорил про то, что университет наводнили шарлатаны, что на место дисциплины пришла вседозволенность, и еще кучу вещей, от которых на душе у Марии стало тяжело.

Слушая его обличающий голос, Варламова впала в оцепенение. Она чувствовала, что сидящие за столом преподаватели смотрят на нее, но не находила в себе смелости встретиться с кем-нибудь из них взглядом.

Наконец Ковалев умолк, и раздался ровный, холодноватый голос Завадского:

— Игорь Иванович, вы предлагаете устроить чистку?

— Не совсем, — ответил Ковалев. — Но я считаю…

И снова голос его, обличающий, желчный, застучал по барабанным перепонкам Марии.

Дальнейшие двадцать минут она не произнесла ни слова. Казалось, все забыли про ее заявление и занялись привычным делом — изгнанием бесов из коллективного тела кафедры.

Мария с трудом дождалась завершения совещания. Наконец услышала:

— Спасибо, что согласились поговорить. Все свободны.

Преподаватели стали подниматься с мест. Задвигались стулья, забормотали голоса. Пришла в себя и Варламова. Тяжело опершись на трость, она поднялась на ноги и двинулась к выходу.

— Мария Степановна! — окликнул ее Завадский.

Мария обернулась.

— Не могли бы вы задержаться на пару минут? Мне нужно с вами поговорить.

Завадский откинулся в кресле, положив руки на стол. Руки у него были смуглые, а лунки ногтей лиловатые, как у мулатов. Мужчина сидел прямо. Какие-то мысли блуждали на его лице. Некоторое время он просто смотрел на Варламову, затем спросил:

— Мария Степановна, вы знаете, что у нас с Викой была связь?

— Да. — Лицо ее сохранило отсутствующее выражение.

Завадский вздохнул:

— Я так и знал. Тогда, в коридоре, когда мы столкнулись с Викой, вы нас видели. И я заметил, как заблестели ваши глаза.

Он замолчал, чтобы перевести дух. Мария воспользовалась возникшей паузой и сухо осведомилась:

— Мы будем говорить об этом?

В течение нескольких ударов сердца оба молчали. Наконец Завадский прервал молчание, голос его был тих и неуверен:

— Я запутался. Сильно запутался.

Завкафедрой посмотрел на преподавательницу, чтобы убедиться, что ее не покоробило от этих слов, и, встретив лишь спокойную заинтересованность, продолжал:

— Теперь все узнают, что она была беременна и…

— Она не была беременна, — перебила его Мария. — Девушка придумала все это, чтобы удержать вас.

Завадский долго молча смотрел на нее, обдумывая то, что услышал. Потом тихо спросил:

— Откуда вы знаете?

— Вчера вечером я встретила Вику в коридоре. Она была пьяна. Я отвела ее к себе в комнату и уложила в постель. Во сне девушка бредила. Я два часа сидела у постели и слушала ее бред.

— Значит, она…

— Да, все придумала. Ей льстило, что такой человек, как вы, крутит с ней роман.

Завадский вздохнул, провел рукой по лбу. Он был потрясен.

— Скажите, когда вы встретили Вику в коридоре… она была одна?

— Нет. — Мария усмехнулась, словно бы самой себе. — С ней были Стас Малевич и Денис Жиров. У Жирова имелся с собой фотоаппарат. Вижу, фотографировать ничего не подозревающих девушек — самое популярное развлечение в вашем заведении.

Завадский медленно покачал головой — медленно и осторожно, будто опасаясь, что резкое движение может разрушить видимость доверия, возникшего между собеседниками.

— Это я их подговорил, — произнес он тоном человека, которому не остается ничего иного, кроме как признать очевидное. — Я хотел… — Мужчина провел ладонью по широкому смуглому лбу. — Я поступил как мерзавец.

— Возможно, — кивнула Мария. — Но я уже давно не сужу людей. С тех пор как поняла: подонок сидит в каждом из нас. А вырвется он наружу или нет — зависит от сущих мелочей.

Завадский взглянул на нее с мрачноватым любопытством. Заметил тихо:

— Тяжело жить с таким взглядом на мир.

Мария пожала плечами:

— Не тяжелее, чем с любым другим.

Завкафедрой снова вздохнул.

— Я не знаю, как это получилось. Была факультетская вечеринка… я слишком много выпил. А потом… Потом она держала меня на коротком поводке, угрожая, что расскажет всем о нашей связи.

— Зачем вы мне рассказываете?

— Сам не знаю. Вероятно, потому, что мне не хочется, чтобы вы считали меня мерзавцем.

Мария больше не могла его слушать и поднялась со стула.

— Пожалуй, мне пора.

— Да… Конечно.

Когда она уже была у двери, Завадский негромко окликнул ее:

— Постойте.

Варламова остановилась.

— Какой у вас рост? — спросил он вдруг. — Метр шестьдесят?

— Метр шестьдесят четыре, — ответила Мария удивленно. — А что?

— Вы всего-навсего маленькая женщина в мире больших мужчин, — неожиданно мягко проговорил Завадский. — Будьте осторожны.

Варламова пожала плечами и вышла из кабинета.

Стены здания давили на нее. Она не смотрела на них, боясь, что от одного их вида у нее снова начнутся галлюцинации. Внутри у Марии все онемело. Она шла, низко опустив голову и ни на кого не глядя. В висках стучала кровь. Еще чуть-чуть — и она выйдет на свободу. Почему в этом здании все так гнетет ее? Неужели из-за видений? Но ей приходилось видеть и кое-что пострашнее, и она всегда находила в себе силы успокоиться, принять все как данность, одержать над своими страхами верх.

Но с этим зданием что-то было сильно не в порядке. Она шла к выходу, и ее не покидало чувство, будто что-то (или кто-то?) хочет вырваться из ГЗ вместе с ней. У самой двери Мария остановилась и огляделась, словно желая убедиться, что рядом на самом деле никого нет. Затем двинулась дальше.

В холле теперь висело два портрета. В остальном же ничего не изменилось. Те же черные ленточки, тот же столик, та же ваза и, кажется, те же самые цветы. По крайней мере, такие же. Огромные белые каллы, похожие на бледные уши, выросшие на стеблях из земли и настороженно прислушивающиеся к тому, что происходит в мире.

Постояв немного возле портретов, Варламова повернулась и пошла в кафе. Она надеялась, что чашка крепкого кофе поможет ей прийти в себя.

В кафе было людно. Мария сидела за столиком, пила черный сладкий кофе и просматривала газету, которую купила в киоске.

Житель Архангельской области убил и расчленил свою любовницу…

В США двое пятнадцатилетних подростков (один из которых — старший брат жертвы) забили до смерти семилетнюю девочку, играя в Mortal Kombat и «отрабатывая» приемы боевых искусств. «Я словно опьянел», — признался позже один подросток…

Бритни Спирс объявила, что ее грудь — настоящая…

Варламова сложила газету. Вести из безумного мира. Страшные и обычные. Ничего нового.

— Здравствуйте, Мария Степановна!

Она подняла взгляд. Возле стола остановился худощавый парень с длинными черными волосами. В руках у него был поднос.

— Привет, Антип. Присаживайся.

— Спасибо!

Антип уселся за стол. Мария внимательно вгляделась в его лицо. И не заметила в нем даже тени печали или заботы.

— Ну, как ты? — тихо спросила Мария.

— Да ничего, — в тон ей ответил Антип. — А вы?

— Тоже неплохо. — Она усмехнулась. — Кажется, на кафедре меня считают ведьмой. А один мой коллега по фамилии Ковалев предложил устроить что-то вроде чистки преподавательских рядов.