Над пропастью во ржи

старика, мистера Спенсера. Жена его
всегда угощала нас горячим шоколадом, вообще они оба милые. Но ты бы
посмотрела, что с ними делалось, когда старый Термер, наш директор,
приходил на урок истории и садился на заднюю скамью. Вечно он приходил и
сидел сзади примерно с полчаса. Вроде как бы инкогнито, что ли. Посидит,
посидит, а потом начинает перебивать старика Спенсера своими кретинскими
шуточками. А старик Спенсер из кожи лезет вон - подхихикивает ему, весь
расплывается, будто этот Термер какой-нибудь гений, черт бы его удавил!

- Не ругайся, пожалуйста!

- Тебя бы там стошнило, ей-богу! - говорю. - А возьми День
выпускников. У них установлен такой день, называется День выпускников,
когда все подонки, окончившие Пэнси чуть ли не с 1776 года, собираются в
школе и шляются по всей территории со своими женами и детками. Ты бы
посмотрела на одного старикашку лет пятидесяти. Зашел прямо к нам в
комнату - постучал, конечно, и спрашивает, нельзя ли ему пройти в уборную.
А уборная в конце коридора, мы так и не поняли, почему он именно у нас
спросил. И знаешь, что он нам сказал? Говорит - хочу посмотреть,
сохранились ли мои инициалы на дверях уборной. Понимаешь, он лет сто назад
вырезал свои унылые, дурацкие, бездарные инициалы на дверях уборной и
хотел проверить, целы ли они или нет. И нам с товарищами пришлось
проводить его до уборной и стоять там, пока он искал свои кретинские
инициалы на всех дверях. Ищет, а сам все время распространяется, что годы,
которые он провел в Пэнси, - лучшие годы его жизни, и дает нам какие-то
идиотские советы на будущее. Господи, меня от него такая взяла тоска! И не
то чтоб он был особенно противный - ничего подобного. Но вовсе и не нужно
быть особенно противным, чтоб нагнать на человека тоску, - хороший человек
тоже может вконец испортить настроение. Достаточно надавать кучу бездарных
советов, пока ищешь свои инициалы на дверях уборной, - и все! Не знаю,
может быть, у меня не так испортилось бы настроение, если б этот тип еще
не задыхался. Он никак не мог отдышаться после лестницы. Ищет эти свои
инициалы, а сам все время отдувается, сопит носом. И жалко, и смешно, да к
тому же еще долбит нам со Стрэдлейтером, чтобы мы извлекли из Пэнси все,
что можно. Господи, Фиби! Не могу тебе объяснить. Мне все не нравилось в
Пэнси. Не могу объяснить!

Тут Фиби что-то сказала, но я не расслышал. Она так уткнулась лицом в
подушку, что ничего нельзя было расслышать.

- Что? - говорю. - Повернись сюда. Не слышу я ничего, когда ты
говоришь в подушку.

- Тебе вообще ничего не нравится!

Я еще больше расстроился, когда она так сказала.

- Нет, нравится. Многое нравится. Не говори так. Зачем ты так
говоришь?

- Потому что это правда. Ничего тебе не нравится. Все школы не
нравятся, все на свете тебе не нравится. Не нравится - и все!

- Неправда! Тут ты ошибаешься - вот именно, ошибаешься! Какого черта
ты про меня выдумываешь? - Я ужасно расстроился от ее слов.

- Нет, не выдумываю! Назови