Беги, Люба, беги!

— Ничего, — тихо сказала я, — поговорю с ней завтра...

- Соня залилась канарейкой, предлагая в случае крайней нужды разыскать

разыскать Жанну по домашнему телефону. Я смотрела На нее чуть отрешенно, с мягкой улыбкой на губах. Наконец медсестра обратила на этот факт внимание.

— Любовь Петровна, вам нехорошо?

— Голова немного болит, — мужественно улыбнулась я и посмотрела на охранника. Тот ответил сочувствующей улыбкой. — Сонечка, ты не нальешь мне водички, таблетку запить?

Поставив сумочку на стойку охранника, я принялась копаться в поисках таблеток. Соня встала и отошла к аппарату с водой. Я сделала неловкое движение, и из сумочки вывалилась груда дамских безделушек: пудреница, помада, флакон духов. Все это свалилось со стойки и запрыгало перед охранником по столу... Я раздосадованно охнула, всплеснув руками. Сумка упала набок, и из нее веером брызнула денежная мелочь. Охранник пытался поймать все одновременно, глупо хлопая по столу ладонями. Большая часть добра свалилась со стойки на пол. Призвав меня к спокойствию, охранник встал и принялся шарить по полу. Оставив стаканчик с водой, к нему присоединилась Соня. Я перегнулась, через стойку, собирая свои вещи со стола.

— Ничего, ничего, Любовь Петровна, — затараторила Соня, возвращаясь с полными горстями, — не волнуйтесь! Мы все понимаем! Вот, возьмите воду!

Свалив свое имущество в сумку, я запила таблетку, поблагодарила и пошла по коридору. Ключ от кабинета триста двадцать один покоился в моем правом кармане.

Дойдя до кабинета невропатолога, я аккуратно оглянулась — пост отсюда был еще виден, охранник и Соня оживленно беседовали. В кабинет терапевта зашел очередной пациент. Не спуская косого взгляда с поста, я отперла дверь с табличкой «кардиолог».

Вероятно, бессонная ночь давала о себе знать, иначе бы я никогда не решилась проделать ничего подобного. Руки тряслись, и сердце дрожало как осиновый лист. Но заниматься собой времени не было. Я выдвинула стул и села за компьютер.

— Вот оно, — прошептала я, залезая в файлы, заполненные в мое отсутствие. — Целое столпотворение... Факультет инженерно-строительного колледжа. По договору, льготная категория.

Списки мелькали, студентов было много. Соня вчера именно так и сказала: «Тут было целое столпотворение». Пошарив в ящике Жанны, я разыскала чистую дискету и начала копировать... Времени на это ушло изрядно. Подумав пару секунд, я распечатала несколько листов и, сложив, сунула в карман.

Когда вставала, ноги подгибались, как резиновые. Но мне все еще везло. Я спокойно вышла и заперла дверь. Никто из пациентов даже не повернул головы.

— Пудреницы тут моей нет? — озабоченно спросила я, подойдя к посту— Может, на полу осталась?

Соня с охранником дружно сунулись под стол. Я повесила ключ на место.

— Нет? Ну, ладно. Наверное, потеряла.

Вернувшись на уровень «Б», я столкнулась с Березкиной.

— А я тебя ищу, — обрадовалась Светка и захихикала, — без тебя как без рук, вся работа стоит! Ну, ладно, пойдем, там девочка одна хорошенькая, вчера вечером положили, посмотришь сердчишко... А потом дяденька один веселый!

Зря Березкина старалась. Сделать мне сюрприз у нее все равно не получится.

До обеда мы занимались той самой девушкой. Сердчишко у нее было никуда не годным. Куда смотрел господь бог, награждая таким сердцем похожую на принцессу из сказки красавицу, было известно ему одному.

В столовую я пошла одна. Сидя над супом, машинально шевелила ложкой в тарелке, напряженно размышляя о дискете, которая лежала у меня в кармане. Сама по себе она не много стоила. На ней всего лишь имена клиентов, результаты исследований и анализов, занесенные в разные файлы и не имеющие на первый взгляд ничего общего. И нельзя было исключить, что все, о чем я сейчас думала, было лишь плодом моей растревоженной фантазии.

— Приятного аппетита, Люба... — шепнул кто-то мне на ухо. Я встрепенулась и увидела Тигрина. — О чем задумалась?

— Максим! Ты меня напугал! Присаживайся...

— Спасибо, я отобедал... Слушай, есть у тебя свободное время?

Я посмотрела на часы.

— Сейчас мне нужно вернуться, дяденька один дожидается. А что ты хотел?

— Часа через полтора освободишься? Есть у меня мысли кое-какие, надо поговорить... Сможешь?

— Ладно, постараюсь, — кивнула я. Мне тоже было о чем спросить Тигрина.

Максим ушел. Я осталась одна, гадая, что же он хочет сообщить такого, о чем нельзя поговорить в столовой. Однако вскоре я бросила об этом думать, сосредоточившись на предстоящей встрече с господином Анайзи. Какой леший занес богача из Европы в наш центр, я могла только гадать. Надеюсь, все-таки это случилось не только из-за его скверного характера.

Но прежде, чем вернуться в отделение, я решила забежать в химлабораторию, куда сегодня утром после разговора с Ферапонтовым на всякий случай оттащила образцы всех назначенных Лидке лекарств, пакеты с физрастворами, кислородный баллон и даже остатки завтрака. В лаборатории царствовал Семен Михайлович Блумов, личность настолько же оригинальная, сколь и гениальная. Женат он был, что называется, на пробирке, и для него самым большим счастьем было, если лаборантки забывали выгнать его на обед. С Сеней мы подружились едва ли не с первого дня. Я страшно уважала его за гениальность и зато, что даже в условиях почти казарменной дисциплины он нарушал запреты, какие только мог.

Увидев меня в дверях, Блумов обрадованно фыркнул:

— Ну, наконец-то! Давай забирай свое барахло! — он двинул по столу пузырьки и ампулы. — Вот, я тут все тебе написал! — и он протянул мне лист, криво исписанный корявым почерком, и тут же ухватился за какую-то мензурку.

— Сеня! — Я выдрала мензурку у него из пальцев. —

Ну, пожалуйста, расскажи на словах! Есть тут что-нибудь... плохое?

— Плохое? — хрюкнул Сеня. — Надеюсь, вы этим не пользовались? — он тюкнул мыском лежащий возле стола баллон. — А вот это зачем, скажи на милость? — Он поманил меня, раскрыл энциклопедию лекарств, заложенную фантиком; и ткнул пальцем в название препарата.

— Его ей не колют! — затрясла я головой. — И никогда не кололи!

— Да? А почему он в капельнице? Дозы, конечно, не смертельные, но в сочетании с тем, чем вы ее пользуете... — и он указал на раскатившиеся по столу ампулы. — Остается только недоумевать, почему вас удивляют приступы удушья. А еще говорят, что ты, Платова, хороший врач, прямо-таки от бога! Ну а за это... — он снова катнул баллон по полу, — ты, моя радость, в тюрьму можешь загреметь. Где вы его взяли? Вот поставили бы его после одного из приступов, и привет!

— В каком смысле?

— А в таком! Ты девушка умная, знаешь такое слово — коматоз? Необратимая кома... И никто не узнает, где могилка моя!

— Сеня, ты что, с ума сошел? О чем ты?

— Любочка, козочка моя, что ж здесь непонятного? Ну, что, к примеру, будет, если пациенту вместо кислорода подключить угарный газ? Вот то-то и оно!

Я вышла из лаборатории, ничего не видя вокруг. Кто-то провоцирует у Лидки приступы, рассчитывая убить ее чужими руками? В больнице был лжеврач, и здесь, за семью замками, происходит то же самое... Значит, он здесь? Но кто он? И кто принес этот баллон? Медсестра? Санитар? Дьявольщина... Все это слишком сложно, для такого убийства необходимы определенные медицинские познания, дозу надо довольно точно рассчитать. Проще убить сразу, хотя бы передозировкой. Но... просто, да не безопасно. Вот в чем хитрость!

Мне необходимо увидеть Максима! Только он может помочь найти здесь убийцу. Я взглянула на часы. Сейчас не успеть — меня ждет мусульманский бизнесмен. Подойдя к ближайшему посту, я набрала телефон травматологии.

— Мария Андреевна, проследите, пожалуйста, чтобы в палату к Вельниченко никто не заходил. И не давайте ей никаких лекарств! Ну и не кормите на всякий случай!

Представшее глазам зрелищ заставило меня на некоторое время позабыть о том, что сказал Блумов. С плохо скрываемым любопытством я рассматривала затянутую алым покрывалом кровать, где царственно возлежал гражданин средних лет в ослепительно белой чалме, гордый, как лев, и грузный, словно бегемот. Темные пронзительные глаза его смотрели из-под нависших бровей неодобрительно, а холеные крепкие пальцы привычными размеренными движениями перебирали четки из синего камня. Если кто-то в этой палате и выглядел больным, так это желтушный субтильный переводчик, понуро ютившийся на банкетке, стоящей за тумбочкой. Насмотревшись на меня вволю, господин Анайзи задал переводчику какой-то вопрос.