Беги, Люба, беги!

— Уважаемая госпожа, господин Анайзи хочет знать, кто вы?

— Я кардиолог, — ласково улыбнулась я, не испытывая никакого желания вступать с афганцем в конфликты. — Я буду проводить исследование сердца господина Анайзи...

Пока я распиналась перед надменным бегемотом, молодой человек синхронно переводил. Бегемот меланхолично кивал, потом снова что-то спросил. Переводчик выслушал его со вниманием.

— Господин Анайзи спрашивает, нет ли тут врача-мужчины?

«Начинается!» — с досадой подумала я— Нет. Кардиолог — это я.

Афганец заговорил снова.

— Господин Анайзи хочет знать, замужем ли вы?

Меж тем господин Анайзи, глядя на меня, игриво шевельнул лохматыми бровями и на мгновение вытянул губы трубочкой. Я невольно смешалась.

— Нет... Я вдова.

Произнесенные вслух, эти слова показались мне несуразной дичью. Как выяснилось, господин Анайзи был другого мнения. Он закудахтал снова, и я услышала:

— Господин Анайзи предлагает вам стать его женой... — Я подумала, что ослышалась, и, не удержавшись, распахнула рот. Решив, что я от счастья потеряла голову, переводчик уточнил: — Господин Анайзи предлагает вам руку и сердце!

Мне показалось, что я сейчас начну икать. Но я справилась и, насколько позволяла сложившаяся ситуация, вежливо ответила:

— Я очень благодарна господину Анайзи за предложенную чести. Но с меня вполне хватит одного сердца. Пересадка, если она будет необходима, очень сложная операция, и у меня должна быть полная уверенность в его выносливости. Вместе с коллегами мы подготовим.

Господин Анайзи не дослушал, прервав мое выступление высокопарной сердитой тирадой. Я заткнулась, вслушиваясь в непонятную арабскую речь. И вдруг насторожилась, подобно овчарке, заметившей мелькнувшую серую тень подле овчарни.

— Что он сказал? — хмурясь, повернулась я к переводчику.

— Господин говорит, что в груди Фаруха Анайзи бьется могучее сердце молодого тигра, и ему не нужна никакая...

— Что? — воскликнула я, вдруг ощутив, как закружилась голова. — Повтори, что ты сейчас сказал?

С господина Анайзи махом слетела вся спесь. Оба афганца смотрели испуганно.

— Что ты сказал? — зарычала я, шагнув к переводчику:

Перепуганный, тот позеленел:

— Он... бьется... в груди тигра...

— Все повтори!

— У господина Фаруха Анайзи могучее сердце, которое бьется...

— Фаруха... Что это?

—.Это? Его имя... Господин Фарух... значит, тигр.

Земля поплыла у меня под ногами, и в прострации я плюхнулась на банкетку рядом с переводчиком. Господин Тигр, не переставая таращить глаза, вытянул шею, чтобы лучше видеть, что происходит за тумбочкой.

Пошатываясь, я оперлась о плечо совершенно обалдевшего переводчика и встала. Ноги отказывались слушаться. Я добралась до двери, усилием воли вспомнив, что давала клятву Гиппократа, оглянулась и строго погрозила обоим пальцем:

— Сидите тут! Мне надо... проконсультироваться...

Я вышла в коридор, не соображая, куда иду. Навстречу попалась Светка. Глянув мне в лицо, она захихикала:

— Ну, что, познакомилась? — Я глянула на нее отрешенным невидящим взглядом, и она охнула: — Боже мой... что он сделал?

— Собрался на мне жениться, — проронила я и, не тормозя, двинулась дальше.

Добравшись до лестничного пролета, я остановилась, тупо глядя в стену.

Погоди... Ничего еще на случилось... Фарух... Тигр... Глупости! Возможно, никакого наемного убийцы с такой кличкой никогда и не было.. Ну кому могло понадобиться меня убивать? Я не президент, не бизнесмен... денег и тех нет...

Постояв так пару минут, я развернулась и пошла обратно. Вот тут-то,выходя из-за угла, и налетела на Максима.

— Ты ко мне? — остановил он меня, поймав за плечи. — Посмотрела своего дядьку?

— Ме-е... э-э... — сказала я,тараща глаза.

— Ну-ка, пошли!

Он потянул, и я потащилась за ним, словно Овца, тщетно стараясь выговорить что-нибудь членораздельное и одновременно уговаривая себя: «Не будь идиоткой! Это совпадение... Тигрин... это не Фарух. Просто такая фамилия — Тигрин».

Кабинет Максима располагался в конце коридора. За неприметной дверью, схожей с десятком других серых дверей, следовал небольшой квадратный холл, куда выходили три двери: от самого кабинета, туалетной комнаты и чего-то вроде кладовки. Открыв кабинет, Максим любезным жестом предложил:

— Будь как дома! Присаживайся!

Глупо угукнув, я вошла, оглядываясь по сторонам. Ближе всего оказалось кресло Максима, там-то я и пристроилась. Тигрин удивленно моргнул, но промолчал. Он, видимо, имел в виду диван. Но мне нужно было время, чтобы прийти в себя.

— Хочешь вина, Люба?

— Угу... — не поднимая глаз, повторила я, смущенно оглаживая столешницу.

Максим отошел к стеллажам. Под пальцами у меня вдруг оказалась книга. Я машинально подтянула ее и раскрыла на странице, заложенной полоской белой бумаги. В первую секунду я не поверила своим глазам — час назад Блумов тыкал пальцем в ту же самую страницу. Я перевела взгляд на листок, Мелко исписанные карандашом строчки расчета дозы препарата на массу тела. Того самого, что показал мне Сеня.

Закрыв энциклопедию, я аккуратно отодвинула ее на место и медленно подняла глаза. На столике возле дивана уже стояла ваза с фруктами и два бокала. Тигрин достал бутылку и повернулся...

«Я знаю, что он сейчас скажет, — вдруг подумала я. — Он вычислил того, кто вводит Лидке препарат... Значит, он видел его на мониторах...»

— Здесь будет удобнее, — улыбаясь, сказал Максим и показал на диван. — Поверь на слово!

Я молча моргала. Он подошел и, мимоходом сунув энциклопедию в ящик стола, протянул мне руку:

— Пойдем...

Не веря в происходящее, я поднялась. '

— Что с тобой, Люба? — заботливо осведомился Максим. — Что-то случилось?

— В общем, нет, — опускаясь на диван, пожала я плечами и даже изобразила нечто вроде улыбки. — У меня сосед сильно заболел... Я немного беспокоюсь.

— А-а! — усмехнувшись, кивнул Тигрин и разлил вино. Тот самый, с кем ты приехала сюда сегодня ночью?

Отметив мой удивленный взгляд, он пояснил:

— Ведь я же говорил, что знаю обо всем, что здесь происходит: кто уходит, кто приходит... Кто включает компьютер, открывает файлы... Это моя работа. — Повисла пауза. — Расскажи мне про своего соседа, — вдруг попросил Максим, откидываясь на спинку дивана. — Ферапонтов, кажется?

— Да... Ферапонтов...

— Ну и кто он?

— Он...— бездумно начала я, не особенно соображая, что говорю. — Коля мой сосед... Он очень хороший... добрый... Иногда только выпивает лишнего. То есть раньше. А сейчас не знаю.

— Прекрасная характеристика! — воскликнул Тигрин, поднимая бокал. — За это надо выпить! Где теперь найдешь такого соседа: доброго, хорошего и непьющего?

Издевательский тон вполне мог навести на мысль о том, что Максим ревнует к замечательным качествам соседа, но вот только к чему этот разговор? Трудно поверить, что он позвал меня обсуждать Ферапонтова.

— Ты хотел о чем-то поговорить? — Я пригубила вино.—Ты передумал?

— Нет, я и говорю... О том, что всегда знаю, что происходит в моем центре.

— А что происходит? — Разговор принимал странный оборот, и я решила, что немного наивности и детской открытости ему не повредит.

— Любонька, — улыбнулся Максим ласково и терпеливо, — ты помнишь, что я говорил тебе здесь в прошлый раз? — Я кивнула. — Нет, не помнишь! Что все доступы в компьютер фиксируются... особенно в файлы архива. Зачем тебе понадобилась папка пациента, у которого не было ни. малейшей надобности в кардиологе?

Я все еще изображала вежливое внимание, но в голове бешеной чайкой заметалась мысль: «Бобиков! Он говорит о Бобикове!» И меня как током стукнуло — боже мой, так вот почему ко мне в столовой тогда подсела Шушана! Она просто предупредила, что мой интерес к Бобикову замечен!

— И зачем тебе понадобилось ездить к нему домой? — добил меня Максим.

— Откуда ты знаешь? — вырвалось у меня, на что Тигрин снова улыбнулся: