Над пропастью во ржи

приняли у меня десять долларов. И все время спрашивали, могу ли я
себе это позволить. Я им сказал, что денег у меня достаточно, но они
как-то не верили. Но деньги все же взяли. И так они обе меня благодарили,
что мне стало неловко. Я перевел разговор на общие темы и спросил их,
куда они едут. Они сказали, что они учительницы, только что приехали из
Чикаго и собираются преподавать в каком-то интернате, не то на Сто
шестьдесят восьмой, не то на Сто восемьдесят шестой улице, - словом,
где-то у черта на рогах. Та, что сидела рядом, в металлических очках,
оказывается, преподавала английский, а ее спутница - историю и
американскую конституцию. Меня так и разбирало любопытство - интересно бы
узнать, как эта преподавательница английского могла быть монахиней и
все-таки читать некоторые книжки по английской литературе. Не то чтобы
непристойные книжки, я не про них, но те, в которых про любовь, про
влюбленных, вообще про все такое. Возьмите, например, Юстасию Вэй из
"Возвращения на родину" Томаса Харди. Никаких особенных страстей в ней не
было, и все-таки интересно, что думает монахиня, когда читает про эту
самую Юстасию. Но я, конечно, ничего не спросил. Я только сказал, что по
английской литературе учился лучше всего.

- Да что вы? Как приятно! - обрадовалась преподавательница
английского, та, что в очках. - Что же вы читали в этом году? Мне очень
интересно узнать!

Приветливая такая, добрая.

- Да как сказать, все больше англосаксов - знаете, Беовульф и
Грендель, и "Рэндал, мой сын", ну, все, что попадается. Но нам задавали и
домашнее чтение, за это ставили особые отметки. Я прочел "Возвращение на
родину" Томаса Харди, "Ромео и Джульетту", "Юлия Це..."

- Ах, "Ромео и Джульетта"! Какая прелесть! Вам, наверно, очень
понравилось? - Она говорила совсем не как монахиня.

- Да, очень. Очень понравилось. Кое-что мне не совсем понравилось,
но, в общем, очень трогательно.

- Что же вам не понравилось? Вы не припомните, что именно?

По правде говоря, мне было как-то неловко обсуждать с ней "Ромео и
Джульетту". Ведь в этой пьесе есть много мест про любовь и всякое такое, а
она как-никак была монахиня, но она сама спросила, и пришлось рассказать.

- Знаете, я не в восторге от самих Ромео и Джульетты, - говорю, - то
есть они мне нравятся, и все же... сам не знаю! Иногда просто досада
берет. Я хочу сказать, что мне было гораздо жальче, когда убили Меркуцио,
чем когда умерли Ромео с Джульеттой. Понимаете, Ромео мне как-то перестал
нравиться, после того как беднягу Меркуцио проткнул шпагой этот самый
кузен Джульетты - забыл, как его звали...

- Тибальд.

- Правильно. Тибальд. Всегда я забываю, как его зовут. А виноват
Ромео. Мне он больше всех нравился, этот Меркуцио. Сам не знаю почему.
Конечно, все эти Монтекки и Капулетти тоже ничего - особенно Джульетта, -
но Меркуцио... нет, мне трудно объяснить. Он был такой умный, веселый.
Понимаете, меня злость берет, когда таких убивают, - таких веселых, умных,
да