Беги, Люба, беги!

— Исмаилян сказал, что тот парень уже у нас, — глядя на коллегу ясными глазами, сказала я. — У тебя есть время? Может, ты меня проводишь, чтоб я других не дергала?

Вероятно, я зря старалась с улыбками и ясными взглядами, потому что задумываться над моими словами Посколец и не помышлял.

— Конечно! — легко согласился он. И только уже направляясь к палате, мимоходом уточнил: — А на кой он тебе нужен?

— Ну, что ты?! — ласково удивилась я. — Такой интересный случай!

Комод кивнул, принимая мое любопытство как нечто само собой разумеющееся, и распахнул дверь в узкий коридор. Здесь никого не было. Посколец поманил меня за собой, и мы подошли к двери с табличкой «Бокс № 3». Палата представляла собой небольшое помещение с одной койкой. На ней лежал человек, высоко затянутый простыней, сзади стоял работающий аппарат искусственной вентиляции легких.

— Ну и что? — по возможности спокойно спросила я, неожиданно поняв, что осматривать тело категорически не хочется.

— Ничего, — махнул рукой Посколец. — Полный овощ. Мозги в минусе. Хоть сейчас акт составляй.

Пересилив себя, я подошла к кровати и, немного оттянув простыню, окинула взглядом бледное лицо с характерно заострившимися чертами лица.

— Но почему он здесь? — Вопрос вырвался нечаянно. Я поняла, что Поскольцу он не очень понравился, и поправилась: — Я имею в виду, у нас...

— А где ж ему быть? Его наша машина подобрала, в реанимации лежал.

Я понятливо кивнула.

— Ну, пошли... Меня в отделении ждут. — Посколец глянул на часы.

— Да, да, меня тоже.

Я вернулась к себе за пару минут до конца «окна». Жанна хихикала с охранником, вызывая тем самым неодобрение дежурной. У дверей кабинета уже сидела пациентка — дородная усатая дама по фамилии Модестова. Каждые две недели она изводила меня жалобами на одышку и рассказами о количестве съеденных пирожных.

Когда настало время второго перерыва, я дала Жанне небольшое поручение. Дождавшись, пока она выйдет, переставила клавиатуру и развернула к себе монитор. Попытка сразу разыскать интересующий меня файл успехом не увенчалась. Пару минут я смотрела на экран, не в силах сообразить, по каким параметрам искать то, что нужно. Сложность заключалась в том, что я далеко не была уверена в правильности своих догадок. И уже начала нервничать, поскольку не хотела посвящать в поиски медсестру, но тут, как часто бывает в последнюю минуту, пришло озарение. Я торопливо набрала код группы

крови и через минуту читала данные... одного из своих пациентов.

— Бобиков Илья Демидович. Тридцать лет. Черт, как же я могла забыть!

В коридоре послышался звонкий перестук каблучков.

Я закрыла файл и торопливо записала домашний адрес пациента...

Уже смеркалось, когда я снова заглянула в Лидкину палату. Здесь произошли изменения: кровать стояла напротив двери — видимо, для того, чтобы Вельниченко сразу видела входящих. Меня она, правда, не увидела, поскольку спала.

— Так она спокойней себя чувствует, — пояснила Мария Андреевна. — Нервы, конечно, у бедняжки. Ну, ничего, мы ей укольчик сделали, чтобы отдохнула. Завтра посмотрим, что у нее с левой рукой. Вы с ней посидите? Я пока пойду...

Я кивнула. Мария Андреевна вышла в коридор, но на пороге спохватилась:

— Скажите, Люба, у нее нет аллергии?

— Нет, — удивилась я. — А что?

— Сестра обратила внимание, что моментами у нее возникает затрудненное дыхание. Вроде ничего страшного, но если есть аллергические реакции, мне надо знать.

— Насколько я знаю, ничего такого не было. Но сейчас она принимает столько лекарств, что исключать ничего нельзя.

Мария Андреевна пообещала разобраться, а я прошла к Лидкиной кровати.

— Не дрейфь, подруга, — тихо сказала я, аккуратно присаживаясь рядом. — Все будет в порядке, можешь не сомневаться. Скоро встанешь! Позвоночник в порядке, остальное ерунда... — Лидка едва слышно постанывала во сне, я погладила ее по руке и вздохнула: — Если бы ты знала, как мне тебя не хватает! Не с кем слова сказать... А столько всего произошло, что я уже ничего не понимаю! И вот ведь о чем я думаю: маньяк оказался прав, жизнь после поездки в Германию чертовски изменилась!

Выговорившись, я тихонько встала. На цыпочках выйдя из палаты, прикрыла дверь и пошла к Марии Андреевне.

— Можно от вас позвонить?

Получив разрешение, набрала телефон Христенко.

— Добрый вечер, Игорь Федорович! Я минут через

двадцать освобожусь, и мне нужно съездить по одному делу. Спасибо, до свидания...

К проходной я вышла даже раньше, но Игорь Федорович уже был на месте. Он вообще никогда не опаздывал, и этому его качеству я завидовала черной завистью.

— Вы уже здесь? — забираясь в салон, покачала я головой. — Если будете по вечерам так летать, оштрафуют вас, вот попомните меня!

— Если я по вечерам буду столько ездить, со мной жена разведется! — пробубнил Христенко. — Куда это ты на ночь глядя намылилась?

— Мы недолго, — пообещала я и протянула ему бумажку с адресом Бобикова. — Вот... Знаете, где это?

Мельком глянув на листок, он снисходительно ухмыльнулся:

— Знаю, знаю...

Через двадцать минут Христенко уверенно затормозил возле пятиэтажной «хрущевки». Я вылезла из машины, сверилась с адресом и, вычислив второй подъезд, зашла. Подъездик был весьма аккуратный, без хамских надписей и мусора по углам. Возгордившись определенной частью своих сограждан, я поднялась на второй этаж. Я давила на кнопку звонка, пока окончательно не убедилась, что квартира пуста. Постояв немного в раздумье, шагнула к соседней. Дверь бесстрашно распахнула суровая Старушонка в ситцевом платочке.

— Вам кого?

— Здравствуйте! Вы не скажете, где сейчас ваш сосед Илья Демидович?

В лице старушки что-то неуловимо изменилось. Окинув меня взглядом с головы до ног, она нахмурилась:

— Он вам зачем? Вы кто ему будете?

Я пояснила, что Бобиков мой пациент, и мне необходимо его повидать. Объяснение звучало так Себе. Видимо, старушка решила так же.

— Ну и ну! — недоверчиво покачала она головой. Однако что-то удержало бабульку от того, чтобы закрыть дверь перед моим носом. Она вздохнула. — Ну-ка, зайди!

Так я оказалась на мизерной кухоньке с кружевными занавесочками и расшитым петухом на чайнике. Хозяйка чинно представилась: «Аграфена Степановна!» Я тоже отрекомендовалась.

— Так от какой же болезни ты его лечила? — махнув мне рукой на табуретку, подбоченилась бабушка: — Не срамной, чай?

— Что вы! — вежливо отозвалась я. — Илья Демидович пытался бросить курить.

Старушка задумчиво закивала, но все же возразила:

— Он и не курил почти! Так, помусолит да бросит!

— В том-то и дело, — кивнула я. — Никаких особых проблем не было, но тут я узнала, что он начал злоупотреблять спиртным, а это как раз...

Глаза пенсионерки распахнулись до пугающих размеров.

— Да ты что, милая! Ты про Илью говоришь-то? Постой, — сделала она движение, словно пыталась от меня отмахнуться, — так ты что, ничего не знаешь? Да преставился ведь, царствие ему небесное, на днях раб божий!

— Как же это случилось?

— Так машина его сбила! Сбила да уехала! А его подобрали, в больницу отвезли. Там и помер, касатик. Какой мужик был! Сейчас такого и не найдешь! Говорила ему: «Женись, Илюша, женись...» А таперича и забрать-то его некому...

Явно позабыв о подозрениях на мой счет, Аграфена Степановна запричитала, горестно качая головой. Я осторожно кашлянула:

— Но... Илья Демидович был трезв?

Бабка прекратила завывать и глянула на меня возмущенно.

— Да он капли в рот не брал! Каждый вечер на стадионе бегал. И в понедельник пошел. Вот на обратной дороге-то и... О-хо-хо!

— Когда?! — вдруг вскрикнула я, перепугав старушку. — Когда он погиб?

— В понедельник, — испуганно крестясь, отозвалась она. — Царствие ему небесное.

Спускаясь вниз по лестнице, я держалась рукой за стену. Сердце бухало в горле, мешая дышать. «Этого не может быть! В понедельник днем был консилиум у Седоватого... Бобиков в то время еще был жив. В анкете, которую принес Исмаилян, не было ни имени, ни фамилии, я точно помню. Значит, это кто-то другой? Может, родственник Бобикова? Но бабка сказала, что родственников у него нет. Может, родственник самого бизнесмена? Но ведь он родился за тридевять земель...»