Над пропастью во ржи

пожалел, если б
она пропала. Может быть, я поэтому и трусоват. Впрочем, это не оправдание.
Совершенно не оправдание. Вообще нельзя быть трусом. Если ты должен
кому-то дать в морду и тебе этого хочется, надо бить. Но я не могу. Мне
легче было бы выкинуть человека из окошка или отрубить ему голову топором,
чем ударить по лицу. Ненавижу кулачную расправу. Лучше уж пусть меня
бьют - хотя мне это вовсе не по вкусу, сами понимаете, - но я ужасно боюсь
бить человека по лицу, лица его боюсь. Не могу смотреть ему в лицо, вот
беда. Если б хоть нам обоим завязать глаза, было бы не так противно.
Странная трусость, если подумать, но все же это трусость. Я себя не
обманываю.

И чем больше я думал о перчатках и о трусости, тем сильнее у меня
портилось настроение, и я решил по дороге зайти куда-нибудь выпить. У Эрни
я выпил всего три рюмки, да и то третью не допил. Одно могу сказать - пить
я умею. Могу хоть всю ночь пить, и ничего не будет заметно, особенно если
я в настроении. В Хуттонской школе мы с одним приятелем, с Раймондом
Голдфарбом, купили пинту виски и выпили ее в капелле в субботу вечером,
там нас никто не видел. Он был пьян в стельку, а по мне ничего не было
заметно, я только держался очень независимо и беспечно. Меня стошнило,
когда я ложился спать, но это я нарочно - мог бы и удержаться.

Словом, по дороге в гостиницу я совсем собрался зайти в какой-то
захудалый бар, но оттуда вывалились двое совершенно пьяных и стали
спрашивать, где метро. Одни из них, настоящий испанец с виду, все время
дышал мне в лицо вонючим перегаром, пока я объяснял, как им пройти. Я даже
не зашел в этот гнусный бар, просто вернулся к себе в гостиницу.

В холле - ни души, только застоялый запах пятидесяти миллионов
сигарных окурков. Вонища. Спать мне не хотелось, но чувствовал я себя
прескверно. Настроение убийственное. Жить не хотелось.

И тут я влип в ужасную историю.

Не успел я войти в лифт, как лифтер сказал:

- Желаете развлечься, молодой человек? А может, вам уже поздно?

- Вы о чем? - спрашиваю. Я совершенно не понял, куда он клонит.

- Желаете девочку на ночь?

- Я? - говорю. Это было ужасно глупо, но неловко, когда тебя прямо
так и спрашивают.

- Сколько вам лет, шеф? - говорит он вдруг.

- А что? - говорю. - Мне двадцать два.

- Ага. Ну так как же? Желаете? Пять долларов на время, пятнадцать за
ночь. - Он взглянул на часы. - До двенадцати дня. Пять на время,
пятнадцать за ночь.

- Ладно, - говорю. Принципиально я против таких вещей, но меня до
того тоска заела, что я даже не подумал. В том-то и беда: когда тебе
скверно, ты даже думать не можешь.

- Что ладно? На время или на всю ночь?

- На время, - говорю.

- Идет. А в каком вы номере?

Я посмотрел на красный номерок на ключе.

- Двенадцать двадцать два, - говорю. Я уже жалел, что затеял все это,
но отказываться было поздно.

- Ладно, пришлю ее минут через пятнадцать. - Он открыл двери лифта, и
я вышел.

- Эй, погодите, а она хорошенькая? - спрашиваю.