Своя Беда не тянет

Напрасно я это сказал. Она втопила педаль газа в пол. И педаль заклинило. Чего только не случается с машинами, год выпуска которых обозначен прошлым веком. Мотор взревел, как турбина самолета перед взлетом. От неожиданности Беда резко дала по тормозам, чего не успел сделать Женька Возлюбленный. Катафалк припечатал сзади мою «селедку» так, что Элка ударилась грудью о руль, а я чуть не поцеловал лобовое стекло, потому что не был пристегнут ремнем. Думать о безопасности в своей «аудюхе» мне не пришло в голову.

– Твою мать! – заорала Элка.

– Моя мама тут не при чем! – заорал я и нырнул ей в ноги, чтобы вернуть педаль в первоначальное положение.

– Елы-палы! Вы что тут, сексом занимаетесь? – завопил Женька, подскочив к нам и открыв водительскую дверь.

– Типа того, – выпростался я из длинных Элкиных ног. Движок наконец унялся и заурчал нормальным голосом старой иномарки.

– Все нормально, пацаны? – из автобуса высунулся Плюшко.

– Груз стереги, без тебя разберемся! – махнул я ему рукой, выходя из машины.

Задница у «селедки» выглядела хуже некуда. Оптика накрылась: оранжевое крошево фонарей лежало на асфальте, а багажник открылся, став похожим на сломанную челюсть. «ПАЗик» выглядел лучше – он почти не помялся, а фара у него разбилась только одна.

Беда тоже вышла, держась за грудь и покашливая.

– А че, нормальный «универсал» получился, – попыталась пошутить она.

– Знаешь, кто из моих учеников будет круглым отличником в этом году?

– Конечно, не знаю, – удивилась она.

– Санька Панасюк, заядлый прогульщик.

– Ребята, вы о чем? – жалобно спросил Женька.

– По коням! – скомандовал я.

– Брат, только ты сам за руль сядь, – взмолился Женька, – и не тормози резко, а то я отродясь кроме трактора не водил ничего.

Беда послушно пошла на пассажирское сиденье. Я сел за руль.

– А почему? – спросила она в машине.

– Что – почему?

– Почему прогульщик Панасюк станет отличником?

– Потому что он умеет чинить машины.

Она замолчала, и мы поехали. Я любил редкие, тихие минуты, когда она чувствовала себя виноватой. Но молчала она недолго.

– Ты даже не спросил меня, сильно ли я ударилась, – жалобно сказала она.

– Сильно?

– Может, сломала ребра.

Я протянул руку и пощупал ее там, где должны быть ребра. Она схватила вдруг мою руку и перенесла ее чуть повыше, туда, где должна быть грудь. Я то знал, что она там есть, но за время плена Беда совсем отощала, и я не нашел то, что искал. А когда нашел, то остановиться не смог и как теленок потянулся губами к забытым Элкиным губам. И приключился тот редкий момент, когда и она потянулась ко мне, и остановиться уже не было сил. Я видел, что дорога делает поворот, и на развилке монотонно мигает желтым светофор. Я думал, что справлюсь с такой ерундовой задачей – повернуть руль, целуясь с Элкой взасос. Но светофор поймал мою «аудюху» раньше, чем я начал маневр. Мы с грохотом, который может издать лишь груда старого железа, вписались в мигающий столб. Через секунду в наш зад с похожим аккомпанементом вписался «ПАЗик». Я ударился грудью о руль и заорал:

– Твою мать!

– Моя мама тут не при чем, – подозрительно спокойно ответила Элка.

– Ёлы-палы, ребята! – прибежал Женька. – Вы чего тут?

– Да сексом занимаемся, – усмехнулась Элка.

Я выскочил из машины. Мы ехали на небольшой скорости, поэтому светофор не упал, а только сильно накренился. Передок у «Ауди» был всмятку, осколки фар валялись на асфальте и мерзко скрипели под ногами. Я зашел сзади – заднице хуже не стало, только багажник задрался почти на крышу.

– Все нормально, пацаны? – высунулся из автобуса Александр Григорьевич. К груди он любовно прижимал автомат.

– Все идет по плану! – крикнул я ему.

– А, ну ладно, а то тут цыгане с лавок попадали, по салону разлетелись. Дед орет: «Жаловаться буду!» – Плюшко исчез в салоне.

– По коням, – вздохнул я.

– Может, того, она опять за руль сядет, а то я окромя трактора ничего не...

Элка с победным видом пошла за руль, а я поплелся на пассажирское сиденье. Как же я, идиот, сразу не догадался, что просто так она не целуется!

– Слушай, – сказала она в машине, – ты можешь сделать Панасюка медалистом!

– Там пост гаишный, давай в обход, по пьяной дороге.

Зря я это сказал.

А Элка зря меня послушалась.

Бывают такие рьяные гайцы, которые выходят «на поля» – так это у них называется – в четыре утра. В четыре многие едут с затянувшихся вечеринок, частенько навеселе, и стараются объехать пост ГАИ по окольной дороге, которую сами же и накатали. Едва мы выехали с объездной дороги на шоссе, из-за кустов выскочил гаец с полосатым жезлом. Такого подарка он не ожидал, и потому от радости прыгнул нам прямо под колеса. Элка дала по тормозам, я зажмурился, ожидая удара сзади, но, видно, Женька поднаторел, потому что затормозил ювелирно.

– Битый небитого везет? – ехидно поинтересовался лейтенант, приложив руку к козырьку. – Лейтенант Свинарь, – представился он.

Что делать, я не знал. Денег у меня не было, откупаться было нечем.

– Оружие, наркотики? – по его тону я понял, что он шутит.

– Отпусти, командир, – плаксиво попросила Элка. – С отдыхаловки едем!

– Документики!

Я протянул ему доверенность, но он, не взглянув, вернул ее мне и кивнул на машину:

– Авария?!

– Отпусти, командир, – заканючила Элка. – С отдыхаловки едем. Гонялки в аэропорту были, автоклуб организовал, ну, нас там и занесло маленько. Обычное дело – поцеловались!

– Гонялки? Автоклуб? – удивился лейтенант и оглянулся на автобус. – Там написано: «Прощальный кортеж», «Печальный телефон»!

– Лучше отпусти, командир, – сказала Элка, и в ее голосе мне послышалась угроза.

– А почему водила зеленый? – лейтенант вдруг попятился.

Я оглянулся и увидел, что на нас идет Возлюбленный с зеленой рожей и поднятыми вверх руками. Вид у Женьки был мирный, но лейтенант побледнел, и это было заметно, несмотря на то, что единственным источником света была единственная уцелевшая фара.

– Все нормально, пацаны? – из автобуса выглянул Плюшко, с автоматом наперевес. – А то тормозите часто, у меня «стволы» из гробов рассыпаются! – Он увидел гайца и заткнулся.

Лейтенант Свинарь вдруг поднял руки вверх. Женька руки опустил, свесив их вдоль тела длинными плетьми.

– Ведь говорила же, лучше сразу отпусти! – Элка явно была довольна. – Давай за руль, Фантомас! – крикнула она Женьке и добавила, обратившись к лейтенанту:

– Очень тебя прошу, Свинарь, забудь о том, что ты видел и не передавай по рации про наш прощальный кортеж!

Лейтенант кивнул так, что фуражка слетела с его головы и упала на утрамбованный снег.

Остаток пути мы преодолели без приключений. Здание РОВД окружал редкий лесок, и я попросил Элку припарковаться со стороны черного входа, где не было освещения, и росли пушистые елки. Мы виртуозно проехали между сугробами, для конспирации выключив фару. Я выскочил из машины и приказал Плюшко и Возлюбленному пересесть в «аудюху». Александр Григорьевич неохотно расстался со своим автоматом, с грохотом швырнув его в гроб, на кучу оружия. Цыгане сидели тихо и выглядели очень испуганными.

– Вести себя тихо! – приказал им Плюшко.

– Это произвол. Я буду жаловаться! – завел опять старый цыган, но Плюшко снова пообещал заклеить ему рот. Мы закрыли автобус, и с трудом разместились в сплющенном салоне «селедки».

Элка нажала на газ, и мы поехали.

– Стой, – сказал я, когда мы отъехали за квартал. Звонить по мобильному я не рискнул, поэтому разыскал телефон-автомат и набрал номер дежурного. Телефон не отвечал. Я дал отбой и снова набрал хорошо знакомые цифры районного отделения милиции. Опять никакого ответа. Я уже было признал провал операции, как на том конце кто-то взял трубку. Но вместо привычного: «Дежурный слушает!» повисло молчание. Такого финта от родной милиции я не ожидал.

– Эй! – крикнул я. Как оказалось, корзинка с сюрпризами этой ночью еще не иссякла.