Своя Беда не тянет

– Я и говорю, – залепетал Александр Григорьевич, – там, за углом, ваш небесно-розовый «круизер» с разбитой мордой...

«Нежно-розовый!» – я зажал себе рот, чтобы не начать подсказывать бывшему научному сотруднику.

– Где?! – взревел цыган, и я услышал топот ног, удаляющийся от дома. Зачем было ноги ломать и лазить по чужим огородам, когда спокойно можно было пройти через калитку? Только кто же знал, что Александр Григорьевич так силен в психологии цыган!

Я проскользнул в прихожую и лоб в лоб столкнулся с высоким черноволосым парнем, который от неожиданности отшатнулся назад. На его месте я бы тоже так отшатнулся, если бы встретил ночью в своем доме громилу, шляющегося с пистолетом в руке. Выбора у меня не было – я перехватил его сзади левой рукой за горло, а правой приставил дуло «Магнума» к виску.

– Где Элка? – в ухо прошептал я ему.

Он молчал.

– Длинная, худая баба в тапочках и без шапки?! Она была с собакой! Вы ее похитили?

Сейчас он скажет: «Какая Элка? Какие тапочки? Понятия не имею о чем это вы!» И я вынужден буду ему поверить.

Парень захрипел выразительно – я переусердствовал с нажимом на его горло. Пришлось ослабить хватку.

– Там, во дворе, летняя кухня, ключ у отца, я не знаю...

– Рома! – заорал откуда-то сверху женский голос и выдал тираду на незнакомом тарабарском языке.

– Скажи, что все нормально, – тихо приказал я. И добавил: – Только на великом русском!

– Сейчас приду! Это соседи! – крикнул парень.

Нужно было торопиться, потому что было неизвестно, сколько сможет старший научный сотрудник прогонять по ночным улицам старого цыгана. По пути к выходу мне попалась тесная кладовочка с тяжелой щеколдой снаружи. Я впихнул туда парня.

– Сиди тихо! И все будет хорошо.

Он послушался меня. Я бы на его месте тоже послушался.

Летняя кухня – одноэтажная пристройка к дому, – находилась с торца дома.

Я быстро ее нашел. Окошко там было маленькое, с одинарной рамой. На двери висел массивный навесной замок. А чего я еще хотел?

Я взвесил все за и против – расстреливать замок, или потихоньку выдавить раму? Решив, что патроны еще пригодятся, локтем ударил в раму, и она с тихим звоном плюхнулась внутрь. Собаки зашлись в новом приступе лая, но, перекрывая его, из кухни раздалось мычание. Когда я рыбкой нырнул в окошко, то думал о только том, что парень, наверное, пошутил и отправил меня в коровник. Внутри было темно, но запаха стойла не ощущалось. Я зря не снял куртку, потому что застрял в узком окошке до пояса – ноги на улице, плечи и голова в темном пространстве.

– Элка? – крикнул я негромко, пытаясь протиснуться внутрь. Опять замычали, и я признал, что коровы так не мычат. Так вполне могла мычать Элка.

– Элка! – заорал я и изо всех сил дернулся вперед.

И тут я почувствовал, что кто-то схватил меня за ноги.

Я так удивился этому обстоятельству, что даже позволил дернуть себя назад. Это был кто-то не очень сильный, потому что он практически не сдвинул меня с места. Я лягнулся, как молодой жеребец. Руки, державшие меня, разжались, что-то хрустнуло под моей ногой, застонало и отлетело со звуком плюхнувшегося мешка. Я в отчаянии дернулся и прорвался таки в этот сарай, порвав по бокам куртку.

– Элка, черт тебя побери!

Понятия не имею, что буду делать, если это не Элка. Мне показалось, что я вечность шарил по косяку в поисках выключателя. Наконец нашел плоскую кнопку, нажал и одновременно зажмурился, чтобы не сразу увидеть, что я напрасно разорил это цыганское гнездо. Вспыхнул свет через веки, и я разлепил их медленно, как в детстве, когда мне обещали, что под елкой будет подарок.

Подарок сидел на железной кровати, весь обмотанный скотчем с тщательностью, которую проявляют к грузам, которые нельзя кантовать. Под плотным слоем прозрачной ленты несомненно была Элка, и судя по выражению ее лица, она была не очень рада меня видеть. С нее не сняли очки, зато запечатали рот широким скотчем. Я подошел и дернул ленту изо всех сил. Стон слился с воплем – никогда не слышал, чтобы Элка так орала. Кожа вокруг ее губ стала ярко красного цвета, словно там долго стоял горчичник.

– Спокойно, Элка, это эпиляция. Я Дубровский, – нашел силы пошутить я.

– Только я не Машка, – огрызнулась она.

– Не Машка, – не стал я перечить, отдирая от нее метры прозрачной ленты и сворачивая ее в липкий большой рулон.

Она была в своей расстегнутой дубленке, майке, джинсах и тапках на босу ногу.

– Как ты здесь очутился?

– Это ты как здесь очутилась!

– Господи! Ты все мне испортил!

– Я?! – Я замер на секунду, потом стал заматывать ее скотчем в обратном направлении. Он плохо прилипал, но ничего, я справлюсь.

– Эй! Что ты делаешь?!

– Отыграю все назад, чтобы ничего тебе не портить! Сиди в цыганском сарае, связанная по рукам и ногам, получай свой кайф. – Я попытался заклеить ей рот.

Беда лягнула меня в колено, тапка слетела с ее ноги. Конечно, она попала в простреленную ногу. Я заорал как теленок на бойне.

– Ты чего? – удивилась Беда.

– Я?! Понимаешь, прогуливался ночью по юго-западному жилмассиву, вдруг вижу – дом красивый. Думаю, дай зайду, может, там моя Элка сидит, чаем угостит. Пока шел, пулю словил, представляешь?

– Низковато целились, – огрызнулась она, и сама стала выпутываться из липкого плена.

Я приладил ей тапочку обратно на ногу.

– Так что я тебе там испортил?

– Все!!! – заорала она. – У меня наклевывался классный материал о двух враждующих группировках, делающих деньги на наркотиках! Классный! Я бы всех умыла! Урыла! Репортаж из логова цыганского наркобарона!

– Слушай, они, что, и правда, давали тебе интервью за чашечкой чая? Здорово тебя упаковали перед угощением! Как тут все изысканно... Из ложечки поили?

– Заткнись!

– Уходим! Времени мало!

Я подскочил к окну, Беда, на плохо гнущихся ногах, заковыляла за мной.

Но вдруг дверь резко открылась, и ствол автомата указал нам на железную койку.

– А ну, не дергаться! – приказал знакомый голос старого цыгана.

Ствол принадлежал «калашу», и дергаться мне расхотелось. Элка тоже забыла про свой гонор и свое красноречие, она уселась на железную сетку как примерная девочка и потупила глазки.

В дверном проеме возник цыган. Овчинный тулуп на плечах, седая шевелюра, глаза – наверное, когда-то черные, а теперь тоже седые и жесткие. Мне не сильно хотелось проверять, хватит ли у него духу дать очередь, очень уж он привычно держал «калаш» правой рукой у бедра.

– Не дергаться, – снова сказал он и закрыл за собой дверь, словно жалея тепла этой плохо протопленной кухни. – Не дергаться! – заело его.

– Да кто дергается-то, батя? – показал я мирные намерения, подняв руки вверх. Элка, стрельнув в меня глазами, тоже задрала руки.

– Оружие есть?!

– Нет! – замотал я головой.

– Нет! – бодро подтвердила Элка. Бывают редкие моменты в жизни, когда она предпочитает мне не перечить. Только ради этого стоило постоять под дулом «калаша».

– Так все-таки вы от Кондрата, – мрачно сказал цыган.

– Нет, Яков, нет, – ласково пропела Элка.

– Банда! – заорал вдруг цыган. – Банда! Не по закону живете! Я в ваши дела лезу?! В дома ваши врываюсь? Дитям носы ломаю? – Он так затряс автоматом, что я зажмурился, ожидая очереди. Но повисла тишина, и я осторожно поинтересовался у Беды:

– Элка, это ты цыганских детей калечишь? Тогда понятно, почему тебя спеленали.

– Мы не от Кондрата, Яков, – сказала Элка тоном, о котором я мог только мечтать, когда мы жили вместе. – Никто из нас не претендует на ваше место под солнцем. Отпустите нас! Я журналист, а это – мой друг.

– Друг! – мне тоже хотелось с ней во всем соглашаться. Обыскивать он меня сейчас не будет – побоится опустить автомат.

Интересно, куда подевался научный сотрудник? Интересно, сколько в доме мужчин и оружия? Интересно, на что я рассчитывал, в одиночку штурмуя этот притон?