Своя Беда не тянет

Я закрыл собаку в сарае и побежал к школе.

В оконном проеме четвертого этажа стоял Ванька Глазков.

– Геру мне или сброшусь!

На нем была все та же потертая джинсовочка и сомнительные штанцы.

– Слава богу, проверяющие уехали, – тихо сказала Лилька, подбегая к нам. Внизу собиралась толпа из учеников, учителей и прохожих.

– Геру мне! – орал Глазков, и нога его опасно скользила вниз, нащупывая карниз.

– Эй! – крикнул я. – А где мы тут геру-то тебе возьмем?!

Ванька помолчал секунду и снова заорал:

– Геру мне!

– Звоните в милицию! – сказал кто-то сбоку.

– Нет, это не школа! – подбегая, озвучила свои мысли Аллочка Ильинична. – Это зона! Колония общего режима!

– Геру мне!

– Надо же! – ко мне быстрым шагом подошла Ритка. – И когда это Глазков на героин успел подсесть? Он все больше по кашке из конопли прикалывался, летом его пару раз к нам в инспекцию невменяемым доставляли.

– Легкие наркотики всегда провоцируют попробовать более сильные! – громко и назидательно, чтобы слышали дети, сказала математичка Валентина Антоновна и смахнула крупную материнскую слезу. – Эх, Ванечка! Без мамы, без папы растет, бабушка тянет!

Я прикинул: Ванька стоял на краю углового окна четвертого этажа, в кабинете химии. Заходить в кабинет и начинать с ним переговоры – опасно. С психикой у него явно проблемы, один неверный шаг – поскользнется и рухнет вниз на глазах у всей толпы. И хотя наша школа начинает потихоньку привыкать к мертвым мальчикам, нужно любым способом избежать трагедии. Можно попробовать тормознуть его с крыши.

– Геру мне!

– Будет тебе гера! – заорал я, и Глазков замер, выжидательно уставившись вниз, на меня.

– Говори, где геру брать! В школе геры нет!

– Видите, дети, до чего доводит ломка! – Валентина Антоновна продолжала использовать момент в педагогических целях.

– Адрес! – крикнул я.

– Березовая шестнадцать, квартира два! – проорал Ванька.

– Давай, Ритка, шуруй по адресу, заодно и хата тебе для галочки, где отравой торгуют!

– Деньги! – Ритка проявила полную готовность сгонять на своей «Оке» куда угодно, лишь бы Глазков хоть на шаг отступил назад с опасного карниза.

Я сунул Лильке ключи от директорского кабинета и сейфа.

– Выдай Маргарите Георгиевне на дозу!

Ритка с Лилькой умчались в школу. Я видел, как они через пару минут выбежали оттуда, запрыгнули в машину, и «Ока», стрельнув глушаком, умчалась в неизвестном направлении. Надеюсь, Ритка знает город лучше, чем я, и быстро найдет нужную улицу.

Полчаса я вместе с толпой болтался у школы. Глазков сидел на подоконнике, свесив ноги вниз. Ни «Скорая», ни милиция, вызванные сердобольной математичкой, все не приезжали. Я не стал упражняться в психологических этюдах и вступать в переговоры с юным самоубийцей. Я сел на лавочку и почувствовал, что очень хочу курить. Очень. Просто сил нет, как хочу курить. Я пару раз набрал Беду, но ответ был один: «Абонент отключил телефон». Голос, сообщивший мне это, уже не казался равнодушным, он был издевательским. Хоть бы она завела любовника! Я мысленно закурил воображаемую сигарету и глубоко затянулся.

Время шло, уроки опять были сорваны, Ритка с Лилькой не приезжали, и Ванька занервничал.

– Геру мне! – снова заорал он, и теперь уже обеими ногами встал на карниз. За эти тридцать минут успел подняться сильный, пронизывающий ветер и худого, как щепка, Ваньку, могло просто сдуть вниз. Я затушил воображаемый окурок и решил, что пора действовать.

Я сгонял в спортзал, взял толстую веревку, почти канат, накинул его на шею и полез по противопожарной лестнице на крышу. Я лез с торца здания и Ванька видеть меня не мог. Только бы стоявшая внизу толпа меня не выдала, но все внизу все поняли, стояли тихо и ничем не выдали мой маневр. Одна Марина пискнула «ой!» и побежала на своих шпильках ко мне, задрав голову. Я показал ей кулак, она заткнулась, опустила голову и, кажется, заплакала.

Я лез вверх, ветер хлестал меня по щекам, лестница была скользкая, но я ни на минуту не сомневался, что этот трюк у меня получится – с крыши схватить Ваньку за шиворот и устроить ему на свежем воздухе такую прилюдную трепку, что он навсегда забудет и про геру, и про ганджубас.

Крыша была обледенелая, ботинки скользили, и я решил передвигаться ползком. Меня вдруг осенило позвонить отсюда Беде, мне показалось романтичным – набрать ее номер, рискуя свалиться с крыши. Я это сделал, но зря старался, сеть почему-то здесь потерялась. Я пополз тихонечко, держа наготове веревку. Только бы не случилось очередного землетрясения, а то я скачусь отсюда, как бильярдный шарик. Скользко. Так скользко, что кажется, сдует ветром. Но я служил в десанте, а круче нас только морпехи, и то не факт.

Я нашел выход на чердак, закрепил веревку за трубу отопления, а другим концом обвязал себя. Стало легче передвигаться, и до края крыши над окном, где на карнизе стоял Глазков, я добрался быстро.

– Геру мне! – услышал я истеричный вопль, нагнулся и увидел клочкастую, плохо стриженую голову Ваньки. Он был близко, казалось, если перегнуться через невысокое ограждение, можно дотянуться рукой до его затылка. Снизу на меня смотрели десятки глаз, и я боялся, что невольно они выдадут мое присутствие.

– Где гера? – крикнул Ванька и поскользнулся.

Я кинулся вниз, перебросив корпус через ограждение. Видимо, оно давно сгнило, потому что под ударом моего тела решетка треснула, сломалась, и полетела вниз, разгоняя толпу. Веревка оказалась неожиданно короткой и я повис на ней, с трудом дотянувшись до Ванькиного загривка. Я схватил его за шиворот и проклял его бабку, которая наверняка покупала ему вещи в комиссионке. Ветхая джинсовочка затрещала по швам, но я успел зашвырнуть Ваньку на крышу, как паршивого котенка, подтянулся сам, и первое что сделал – вмазал ему по шее с риском ее сломать. Ванька отрубился и это было к лучшему: я беспрепятственно смог дотянуть его до входа на чердак, отвязал там веревку, и, взвалив нетяжелую ношу на плечо, стал спускаться на школьный чердак. В темном помещении, пахнувшем пылью и голубиным пометом, Ванька шумно всхлипнул и зашевелился. Я скинул его с плеча.

– Что, герой Чубаровец, подвиг не получился?

– Где я? – прошептал Ванька и я понял, что он может и не помнить своего чудесного спасения.

– На том свете, – зашипел я.

Ванька заорал так, что у меня заложило уши. Я решил, что роль Господа Бога выдается не каждый день, и взял быка за рога.

– Ну что, Иван, наркота не довела до добра? – спросил я замогильным голосом.

Ванька опять заорал.

– Да не визжи ты, как девица, а то на сковородку посажу и жарить буду без масла. Слышал про такие забавы?

Глаза стали привыкать к темноте, появились проблески света сквозь щели крыши. Пока Глазков не очухался, нужно его прессовать.

– Давно наркота по школе гуляет?

– Не, с месяц. Как мужские классы появились. – Ванька стал послушным.

– Кто, кроме Грибанова, торговал отравой в школе?

– Никто. Один он.

– Многие у него покупали?

– Человек десять, я всех не знаю.

– Чей адрес ты дал?

– Геры.

Ладно, с этим Ритка разберется.

– Что знаешь про Грибанова, почему его убили? Кто мог знать, что в это время он вышел в туалет из класса?

– Ничего не знаю! – снова истерично заорал Ванька. – Меня уже допрашивали! Мы с ним каждый день в туалете встречались, каждый раз в разное время. Во время уроков в туалете никого. Он мне утром говорил, во сколько с урока отпросится, я на часы смотрел и тоже отпрашивался. Никто об этом не знал! Я все это говорил следователю ... следователю...

– Питрову.

– Да.

– Кто бомжей ночами избивал в белых повязках с черными крестами? Грибанов? Ты? Кто еще?

Ванька замолчал. Наверное, он увидел свет и понял, что он не в преисподней. Я легонько дал ему по шее.

– Я. Грибанов. Из мужского одиннадцатого три человека: Сорокин, Малявин и Башмаков, и из шестой гимназии трое.