Своя Беда не тянет

– Ну да, ну да, – он захлопнул крышку пианино. – Такое впечатление, что стихийное бедствие – главное действующее лицо в этом деле! – Он улыбнулся, натянул дешевые трикотажные перчатки и открыл дверь.

– Вы в курсе, что убийца сбежал?

– Весь город в курсе.

– И как вы тут живете? – искренне удивился он.

Я не стал отвечать. Я так понял, что разговор окончен, и он собрался уходить. Я так понял, что разговор не для протокола, и я могу не отвечать на вопросы, особенно не имеющие отношения к делу.

Не попрощавшись, Питров вышел. Не успел я расслабиться, как он снова зашел, и, выпуская клубы пара изо рта, сказал:

– А вы знаете, я думаю, это не Возлюбленный его убил.

Я не стал спрашивать, почему он так думает. Он сам сказал:

– Возлюбленный – простак, тюфяк, деревенщина. Откуда у него такое серьезное оружие? Но если бы даже оно было, почему он не стал палить там, где его избивали? И потом, если он убил, то почему не сбежал, не скрылся, не избавился от пистолета, а преспокойно сидел в сарае и дожидался ареста? Я думаю... И удрал он как-то странно. Ему кто-то помог.

– Землетрясение.

– А откуда вы знаете, что он удрал во время землетрясения? В прессе об этом молчок.

Я открыл рот, закрыл, решил, что мозгами у меня совсем беда, и если я окажусь за решеткой, то это будет закономерно и справедливо.

– Предположил, – сделал я нелепую попытку исправить положение.

– Жаль, что у вас нет заварки, я очень люблю крепкий чай! – Питров вздохнул и закрыл за собой дверь.

Как будто мне было дело до того, что он любит!

Я почувствовал, как пересохло во рту, взял бутылку с питьевой водой и поискал глазами стакан. Стакана не было. Я точно помнил, что он на столе стоял, но сейчас его не было. Наверное, у меня поехала крыша. Я напился прямо из бутылки.

Прежде чем поехать к Панасюку, я завез Рона в квартиру Ильича и накормил его. Мыть собаку было некогда, и грязная скотина оседлала диван, застеленный роскошным, дорогим покрывалом. Воспитывать его было бесполезно, поэтому я решил, что потом просто постираю накидушку: благо, на родительские «спонсорские» бытовую технику Ильич себе покупал самую навороченную, и его стиральная машина стирала все что угодно, нужно было только сухое положить и сухое достать.

Леша Гон жил на окраине. Но не в коттеджном поселке, как водится, а в новом элитном доме с двухэтажными квартирами. Кто додумался построить элитное жилье с видом на железную дорогу, я не знаю. Удивительнее то, что кто-то решился купить в этом доме за бешеные деньги квартиру. Но у богатых свои причуды.

Я был уверен: Гон каким-то образом вычислил, что Беда причастна к угону его машины и теперь она отдувается за нас двоих где-нибудь в плохо проветриваемом помещении. Она, конечно, героиня и не сдаст меня; будет маяться, молчать, пудрить мозги своим мучителям и ждать, когда я – благородный герой, приду, и, положив всех одним ударом, вынесу ее на руках из темницы. Впрочем, на руки она не дается. Говорит, что таскать девушку ростом метр восемьдесят смешно и неэстетично.

А если серьезно, то я уже задыхался от неизвестности и готов был зубами порвать этого Лешу, лишь бы узнать, где Беда и что с ней стряслось.

– У вас назначено? – спросил охранник, когда я сообщил ему, в какую квартиру иду.

– Гон будет рад меня видеть, – заверил я его.

– И все же я доложу, – схватился охранник за телефонную трубку, с неодобрением оглядев мой небогатый прикид. – Как вас представить?

Я сильно задумался. И как меня представить?

– Петр Дроздов, – воспользовался я своим вторым именем. – Который на машине катался и колесо проколол.

– Петр Дроздов, – невозмутимо повторил охранник в трубку, – который катался на машине и проколол колесо. – Проходите.

Я шагнул в лифт. В большом зеркале, призванном отражать холеных господ с лоснящимися лицами, появилась моя осунувшаяся физиономия с тяжелым взглядом исподлобья. Порепетировав приветливую улыбку и доброжелательный взгляд, я сказал себе: «Не верю!»

Дверь открыл молодой кореец, одетый во все черное. От неожиданности я забыл текст, который хотел сказать. Не то, чтобы я плохо отношусь к корейцам, но когда я их вижу, то всегда хочу хе. Я большой любитель специфической корейской кухни. Почувствовав, как рот наполнился слюной, я сказал:

– Отпустите ее. Это я угнал вашу машину.

Кореец за воротник куртки втянул меня в квартиру, и я позволил ему сделать это.

– Эй, Чен, – крикнул из комнаты голос Марлона Брандо, – тащи его сюда!

Я не стал дожидаться, когда Чен меня «потащит», и сам шагнул в огромное пространство гостиной, интерьер которой был исполнен из стекла и металла. В странном кресле с прозрачной спинкой сидел пожилой кореец с лицом, изъеденным оспой. Я некстати вспомнил о том, что в посуде, которой готовится хе, от крепости маринада облезает эмаль. Еще я подумал, глядя в это лицо, что Беде уже ничем не поможешь, а меня закатают в ковер и отвезут на ближайшую свалку.

– Это я угнал вашу машину, – сказал я пожилому корейцу, сообразив, что Леша Гон – это он.

– Странно, – сказал Леша Гон и замолчал.

Сзади меня, словно лакей, стоял Чен.

– Это получилось случайно, – как можно более смиренным тоном сказал я. – Моя «селедка» стояла в двух шагах...

– Странно не то, что ты ее угнал, а то, что рискнул в этом признаться.

Я понял, что убивать он меня будет не прямо сейчас, и быстренько выложил ему все: про «ракету», про ганджубас, про то, как я обкуренный перепутал машины и гонял по городу, отстреливаясь самсой от гайцов. Не рассказал я только про то, как вывел из ментовки Возлюбленного, Я решил, что к делу это не относится.

Честно говоря, я думал, что Гона эта история повеселит, но он ни разу не улыбнулся, и смотрел глазами-щелками куда-то мимо меня.

– Отпустите ее, – попросил я.

– Кого?

– Элку. Мою жену. Она наверняка строит из себя героиню и молчит.

– Ты не похож на учителя. – Его манера вести разговор, не обращая внимания на реплики собеседника, стала меня раздражать.

– Я служил в десантных войсках, если вы имеете в виду мой рост и телосложение.

– Вот с этого и надо было начинать. – Он крутанулся на своем странном прозрачном кресле и оказался ко мне спиной. Глядя в черный затылок Гона, я с тоской подумал о том, что корейцы в большинстве своем люди скромные, трудолюбивые, тонкие, детей своих музыке учат...

Перед Гоном зияло окно с черным небом за стеклом. Квартира была на последнем этаже, и штор в этом сумасшедшем интерьере почему-то не предполагалось. Наверное, Гон любил вечерком посидеть и полюбоваться на звезды, потому что в огромной комнате не было ничего, на чем можно было задержать взгляд – ни картин, ни фотографий, ни даже телевизора, только огромный черный квадрат окна.

– Ты не машину у меня украл, – сказал наконец Гон своим глухим, странным голосом. – Ты репутацию у меня украл.

Я почувствовал, как парень в черном за моей спиной напрягся.

– Я отстегнул немалую сумму, чтобы дело в ГАИ замяли, но знаю, они смеются у меня за спиной. У Гона угнали машину! Да ты знаешь, кто я такой?! – Он резко развернулся на своем кресле ко мне лицом. Я усиленно закивал головой и некстати подумал о том, что все стекла в этой гостиной, наверное, пуленепробиваемые, включая это странное кресло...

– Я только сегодня узнал, – торопливо поправился я, – а когда... угонял, не знал. Я не так давно в этом городе.

– Дай документы, – приказал Гон, и я протянул ему паспорт. Он поизучал с минуту его и вернул. – Похоже, ты, и правда, не местный. Прописки нет.

– Отпустите ее! – Мне надоело быть просителем и извиняющимся. В теле появился знакомый зуд, который появляется у меня перед тем, как тело независимо от мозгов начинает махать кулаками. Их тут двое. Всего двое. Этот Гон стар, худ, немощен, кажется, он инвалид и еле передвигается, поэтому ездит на кресле с колесиками, как паралитик.