Правосудие Бешеного

— В лицо? Хорошо! — неожиданно спокойно произнес обвинитель. — Идем к машине!

— Идем! — с вызовом согласился Нугзар.

Ему показалось, что он сумел преодолеть самое страшное, сумел зародить сомнение, и человек, с которым сейчас его сведет Гоча-Курды, никак не может быть Слюнявым, а кто-либо другой будет только произносить слова, а слова и есть слова. Нуга даже повеселел, и на его бледном прежде лице проступил румянец.

В «Мерседесе» сидел только водитель, который, едва они подошли, открыл заднюю дверцу, и на сиденье Джанашвили увидел телевизор-двойку.

— Что, кино сейчас будем смотреть? — весело осклабился Лысый Нуга.

— Угадал: кино! — хмуро бросил Гоча-Курды и кивнул водителю.

Вспыхнул экран, и через какие-то секунды Джанашвили так побелел, что это было видно даже в сумерках: еще не досмотрев до того места, когда Слюнявый с потрохами сдает его, он понял, что все кончено. Тем не менее попытался ухватиться за соломинку:

— Эта сволочь специально подставляет меня: он всегда меня ненавидел и захотел отомстить! Не виновен я в их смерти! Не виновен! — И его голос, и все его тело дрожали так сильно, словно на дворе стояло не теплое лето, а морозная зима.

— Если бы ты, мразь, честно признался в этом страшном злодеянии, то я бы просто пристрелил тебя, как бешеную собаку… — Голос Гочи был усталым и брезгливым: от брезгливости он даже скривился и совсем тихо закончил свою мысль: — Но ты сам себя перехитрил…

На следующий день на трассе, ведущей к границе с Германией, австрийская дорожная полиция нашла совершенно исправную машину с мертвым телом, которое было буквально искромсано каким-то острым предметом. Единственное, что осталось в целости и сохранности, это лицо, искаженное застывшей страшной гримасой, и пальцы рук. Труп отвезли в морг ближайшего городка, где патологоанатомы пришли к следующим выводам. По всей видимости, над беднягой измывались, пока он был жив, до того момента, когда он умер от страшной боли: не выдержало сердце. Других причин смерти вскрытие не обнаружило.

Паспорт, найденный в кармане трупа, был австрийским, но фамилия в нем столь трудно выговаривалась на немецком языке, что полицейские отправились к своему спецу-компьютерщику. Тот быстро установил, что мертвец — Нугзар Джанашвили — большая русская шишка: богач, депутат и все такое. Оставленные нетронутыми пальцы и лицо, а также наличие документов свидетельствовало о том, что целью убийц было явно запугать или предупредить кого-то…

Газеты разнесли новость о гибели Нугзара по всей Европе. Еще через день отголоски этих газетных статей и сообщения информационных агентств дошли до Москвы. В столице России никто о его смерти особо не жалел: в Думе его лишь официально помянули, а в остальном все были рады, что освободилось такое теплое местечко. Началась обычная грызня за дележ оставшегося от Нугзара аппетитного пирога.

На следующий день после того, как новость о гибели Джанашвили достигла Москвы, «государственный человек» Шура инкогнито и в полном одиночестве, по бывшему в его распоряжении паспорту сотрудника ООН, позволяющему путешествовать без виз по всему миру, вылетел а Париж.

Часа полтора они гуляли с Велиховым по парку Версаля. Двое хмурых амбалов из велиховской охраны сопровождали их, но на приличном расстоянии.

— Мы-то с тобой знаем, Аркадий, что в политике и бизнесе друзей не бывает, а бывают только временные союзники, — философски заметил Шура. — Время Нугзара вышло много быстрее, нежели мы рассчитывали. Человек он был поганый, но полезный. Вот такой исторический парадокс, впрочем, типичный для российской политики в целом. Пусть земля ему будет, как говорится, пухом, хотя, принимая во внимание все то, что он натворил и что в результате сотворили с ним, вероятность пуха, как сказали бы физики, ничтожно мала… Но меня не так волнует загробная судьба Нуги, как судьба тех денег, которые через него пришли в Россию и были обналичены. Ты знаешь, куда он их спрятал?

— Нет. Придется искать. Такую солидную сумму еще раз получить будет трудно.

— Да, задал нам задачку покойник. Ведь президентские выборы на носу, а без этих денег нам с тобой, Аркаша, честно говоря, мало что светит…

— Не унывай, Шурик. Ты еще молодой, и твое поколение уже не учило в школе одну популярную советскую песенку, где были такие слова: «Кто ищет, тот всегда найдет». Так что у нас, дорогой мой «государственный человек», нет иного выхода, кроме как искать и найти…

На этой слабо оптимистической ноте собеседники расстались, и Шура незамедлительно возвратился в Москву.

Велихова огорчила смерть Джанашвили, но не потому, что он пожалел Нугу, а потому, что он всерьез напугался. Его посетила одна важная мысль: человеческую жизнь, даже охраняемую двадцать четыре часа в сутки, даже имеющую депутатскую неприкосновенность, ничего не стоит отнять. Смерть Джанашвили настолько напугала Велихова, что он, никому ничего не сказав, даже жене и детям, сел в свой личный самолет и скрылся в неизвестном направлении. Для такого крайнего случая он прикупил небольшой островок, построил там богатый двухэтажный особняк. Оборудованный по последнему слову техники и электроники, особняк был совершенно неприступен для вторжения любых посторонних.

Для того чтобы приобрести этот пустынный островок, затерянный в Тихом океане, Велихов специально создал небольшую фирмочку на Каймановых островах, причем на подставное лицо, и произвел оплату по такой длинной и запутанной финансовой цепочке, что найти ее концы даже при сильном желании было практически невозможно. Фирмы-однодневки благополучно исчезли, впрочем, как и люди, служившие в них.

Удалившись на этот островок, Велихов решил пересидеть там некоторое время и обдумать свои дальнейшие действия…

Конечно, вопрос, поставленный Шурой, в высшей степени беспокоил и его…

Савелию позвонил Андрей Ростовский и предложил встретиться. Когда они сошлись на одном из московских бульваров, Ростовский протянул Савелию пухлый сверток.

— Возьми! — сказал он.

— Что это?

— Триста тысяч баксов. От общака. Премия за помощь с Нугзаром.

— Убери это! — поморщился Савелий. — От вас мне ничего не надо.

— Возьми, «законников» обидишь, — пояснил Андрей, — это общее решение, причем единогласное, большой сходки. От Нуги им на прощание солидный куш перепал, вот они и расщедрились…

— Нет, Андрюша, не возьму! — твердо сказал Савелий. — С этой лысой нечистью я хотел покончить по личным мотивам, а не за деньги! Если нельзя по-другому, то отдай эти деньги в какой-нибудь детский дом. Сделаешь?

— Твои бабки, как скажешь… — Ростовскому явно не понравилось поведение Бешеного. — Сделаю, конечно. Но вообще… В первый раз вижу человека, который от таких денег отказывается! А ты крутой, Бешеный…

— Ладно, замнем! — сказал Савелий; ему больше не хотелось говорить на эту тему..

Савелию ничего и никому не хотелось объяснять, почему он не берет себе уворованные у народа деньги Нугзара, почему не желает ходить в должниках у лидеров криминального мира; почему ему вообще отвратительно видеть, как свора олигархов и чиновников всех мастей жадно грызется за жирные куски, отрываемые от тела его многострадальной Родины… С брезгливостью следил Савелий за этой грызней и грустно думал, что «свято место пусто не бывает»: вместо одного Нугзара придет другой, не лучше прежнего, и тогда ему снова придется вершить свой суд, свое правосудие.

И казалось Савелию, так будет длится вечно… Чтобы хоть чуть-чуть отойти ото всей этой гнусной политической помойки, Савелий задумался о своей любимой Розочке. Сейчас только она, хотя бы ненадолго, могла отвлечь его от грустных мыслей. Настроившись на ее волну, Савелий ощутил, как по всему его телу прокатилась теплая волна нежности. От удовольствия он прикрыл глаза и постарался представить ее рядом с собой…

Когда ему начало казаться, что родное лицо вот-вот станет реальным, неожиданно раздался телефонный звонок.

— Черт! Кто это еще может звонить? — раздраженно пробурчал Савелий, недовольный тем, что его оторвали от приятных мыслей, и несколько секунд колебался, стоит ли отвечать.