Правосудие Бешеного

— Ты прав, Леший, мы и сами много о чем догадывались, — сказал Киса, — я, еще когда он решил во власть рвануть, говорил вам: ссучится Лысый Джан, забьет на нас и на «понятия» наши воровские… А Бешеный правду нам сказал, не постеснялся: скоро мы все у него в шестерках бегать будем. Эта лысая тварь поднимется на наших костях, а потом нашлет ментовку и нас поодиночке всех замочат. А потому прав Бешеный: нам нужно поторопиться осадить его, пока он совсем не зарвался! Потом поздно будет.

— Что, Сэмэн, мало он тэбэ падарков дэлал? — ехидно усмехнулся Доля. — Нугзар дэло дэлаэт, нэ нада эму мэшат! Я так думаю! Он о сэбэ нэ забываэт и о тэбэ нэ забудэт, нэ валнавайся! А у парня, эслы он нэ мэнт, на Нугзара зуб ымээтся ыз-за Амырана-Марталы, вот он на нэго бочку ы катыт. Развэ это по «понятыам»?

— А по «понятиям» кореша своего за колючку вместо себя совать? — вскинулся Витя Камский. — По «понятиям» тоннами рыжье за границей иметь, а в собственной стране работяг без куска хлеба оставлять? С такими, как Нуга, нам всем скоро за кордон перебираться придется, в России воровать нечего будет, все чинуши под себя утащили!

За столом разгорелся жаркий спор. Савелий молча сидел и следил за происходящим. Кроме троих кавказцев, в защиту Джанашвили высказывался еще один авторитет — молодой, по-модному одетый парень, которого все называли Конем. Все остальные были явно настроены против Нугзара.

Савелий был удивлен тем, что Гоча-Курды, дядя Амирана-Мартали, сидел молча и угрюмо слушал, что говорят другие. Но вдруг, словно ему передалась эта мысль Бешеного, громко спросил:

— Слушай, Доля, неужели ты готов за сраную «капусту» забыть, что Лысый Нуга замешан в гибели «Вора в законе»?

Обвинение было недвусмысленным, и Доля обязан был среагировать, но он был от рождения трусоват, и потому его хватило только на то, чтобы посеять сомнения у жуликов.

— Это эщо нужно доказат! — нервно ответил он.

— Что скажешь, Бешеный? — повернулся к нему Витя Камский.

— Дорогой, — обратился Савелий к дяде Амирана-Мартали, — не ты ли Гоча-Курды? — спросил он.

— Да, откуда знаешь? — Гоча-Курды был несколько удивлен.

— Амиран-Мартали много хорошего рассказывал о тебе и описал так красочно и точно, что мне не составило труда сразу узнать тебя, дорогой Гоча-Курды. Твой племянник рассказывал, как погибли его жена и дочка?

— В доме сгорели…

— Это не случайная смерть: их убили! — убежденно заявил Бешеный и добавил: — Причем по приказу…

— На куски порежу этих блядей! — разъяренно вскричал Гоча-Курды и даже вскочил со стула, готовый, кажется, прямо сейчас броситься на того, кто виновен в этом злодеянии. — Ты знаешь, кто приказал? Только намекни!

— Зачем намекать, когда можно услышать прямой ответ? Да ты сам и услышишь его… — Савелий сделал эффектную паузу, и в зале наступила мертвая тишина: все ждали ответа. — От их убийцы! — спокойно договорил он.

— Что-о-о? — взревел дядя Амирана-Мартали. — Где этот сын вонючего шакала? Говори!

— Не рви душу! — громко воскликнул и Витя Камский. — Засвети паскуду!

— Вот. — Савелий достал из кармана видеокассету, подошел к Гочи-Курды и отдал кассету ему. — Эту запись сделал сам Амиран-Мартали и передал мне на хранение, на всякий пожарный, если с ним что-нибудь случится! На этой кассете ты услышишь и голос Амирана. Мне кажется, что он бы хотел, чтобы эта запись оказалась у его дяди, его единственного родственника…

— Ты даже не можешь себе представить, Бешеный, какой ты мне сделал сейчас подарок, — прочувствованно и тихо проговорил старый вор.

— Почему не знаю? Знаю. Амиран-Мартали, несмотря на то что мы не очень долго были знакомы, незадолго до смерти пожалел, что мы не братья, но мы настолько сблизились, что, останься он в живых, мы бы наверняка стали настоящими друзьями! — Голос Савелия тоже был тихим и искренним.

Гоча-Курды приложил кассету к сердцу и сказал:

— Амиран был для меня как сын, а потому, если ты не против, ты займешь его место в моем сердце! — Он повернулся к присутствующим: — Братья! Все слышали? — И вновь к Савелию: — Если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, считай, что Гоча-Курды сделает все, что сделал бы для своего сына, все, что сделал бы для Амирана-Мартали! Гоча-Курды всегда отдает свои долги!

Савелий взглянул на Ростовского, и тот одобрительно, чуть заметно кивнул.

— Ты, Гоча-Курды, мне ничего не должен, но я с благодарностью принимаю твое предложение, тем более что я слишком рано потерял своего отца! — решительно заявил Савелий.

— Благодарю тебя! — Гоча-Курды протянул Савелию руку, и когда их ладони встретились, старый вор неожиданно крепко обнял его за плечи и тихо прошептал: — Я понял, что в тебе нашел мой племянник!

— Что? — также шепотом спросил Савелий.

— Человека!

— Надеюсь… — Бешеный чуть смутился и тут же шепотом добавил: — В кармане найдешь информацию, которая может пригодиться! — Потом повернулся к присутствующим: — Ну, я оставляю вас, не буду больше мешать вашему уважаемому собранию…

Все сразу притихли и посмотрели на него: уходить приглашенному в качестве гостя без разрешения сходки было не по «понятиям», однако недвусмысленное заявление уважаемого вора не позволяло делать Савелию замечание. Придя просто гостем, Бешеный уходил, как бы приобретя совсем иной статус.

— Я свое дело сделал, — пояснил Савелий. — Спасибо, как говорится, за внимание…

В зале повисло молчание. Никто не брал на себя право отпустить восвояси человека, который так независимо держался. Савелий чувствовал это и, чтобы не обидеть «законников», не пошел к выходу, а задержался на своем месте, выжидая, что кто-нибудь выскажется.

Неожиданно эту роль взял на себя старый «законник» Киса: он попросил Ростовского:

— Братан, проводи человека. Андрей кивнул Савелию. Тот пошел к выходу вслед за Ростовским.

— Бешеный, постой! — услышал он голос за своей спиной.

Савелий остановился и повернулся к столу: это его окликнул Витя Камский.

— Спасибо тебе! — уважительно сказал он.

— Не за что! — улыбнулся напоследок воровскому собранию Савелий и пошел за Ростовским.

Они вышли на улицу.

— Ну ты красавчик! — хлопнул Савелия по плечу Андрей. — Вовремя ты подсуетился с Гочей-Курды: я уж, грешным делом, подумал, что этот Долидзе тебя живьем съест!

— Долидзе? — переспросил Савелий. — Это тот, который меня в менты определил?

— Ага, Доля.

— Так он же у Джанашвили в партнерах ходит. У меня и на него кое-чего из документов припасено.

— А ведь точно! Года три назад Доля у Лысого Нуги правой рукой был, — вспомнил Ростовский. — Сейчас в Дагестан подался: икру, наркотики контролирует… Он жутко злой, ты лучше поосторожней с ним, Бешеный.

— Пусть он меня опасается, а я уже пуганый… — улыбнулся Савелий.

Они сели в лимузин Ростовского и поехали в центр города.

— Как ты думаешь, навалятся авторитеты на Джанашвили или все останется, как оно есть? — поинтересовался Савелий.

— Не знаю… — задумчиво проговорил Ростовский. — Думаю, что если и не примут сегодня решения разобраться с ним, то Гоча-Курды, насколько я слышал о нем, никогда не простит ему смерть своего племянника!

— Представляю его гнев, когда он услышит исповедь этой мрази! — со злостью заметил Бешеный.

— Да, не завидую я Лысому-Нуге! — Ростовский довольно рассмеялся. — Помнишь, как вскочил со стула Гоча, когда ты только намекнул об убийцах жены и дочки Амирана? Так что поживем — увидим!

— А когда ты сможешь узнать о решении?

— Наверное, скоро.

«Скорее бы… — подумал Савелий, — и чем скорее, тем лучше! Всей стране от этого будет только легче».

XVIII. Конец Джанашвили

Не прошло и двух дней, как Савелий узнал от Андрея Ростовского, что сходняк объявил Джанашвили ссучившимся и приговорил его к смерти. Окончательную точку в решении сходки поставил Гоча-Курды. Заметив, что некоторые колеблются, он встал и заявил: