Правосудие Бешеного

— Да, пистолет. Он у него под подушкой. И вроде еще один был. Но где он, я не знаю. Точнее, Нугзар его все время перекладывает с места на место…

— Понятно. Давай стучись в дверь и окликни его, пусть он ее откроет.

— Нугзар! Спишь? — крикнул Мирский и постучался.

— Что надо? — послышался из-за двери недовольный голос Джанашвили.

— Открой, дело есть. Я тебе газету тут одну привез со статейкой интересной, хочу показать.

— Что за статья, о чем?

В двери щелкнул замок. Джанашвили уже настолько надоело безделье, что он был рад любому новому развлечению — и это притупило его знаменитую всегдашнюю бдительность.

Как только Нугзар отпер дверь, первый киллер оттолкнул Мирского и, рывком распахивая дверь, ворвался в спальню. Джанашвили, сбитый с ног дверью, упал на пол. Киллер с лета ударил его ногой в пах — и Нугзар взвыл от боли. Второй киллер ввел Мирского в спальню и стволом автомата показал на пол. Виктор сел рядом с корчащимся от боли шефом.

— Ну что, Нуга, пришел твой час… — угрюмо сказал второй киллер и, заметив, что боль Нугзара отпустила, снова двинул своим тяжелым ботинком в пухлый живот приговоренного.

— Жить хочешь? — спросил первый, наклоняясь к Джанашвили и беря в горсть его редкие волосы на затылке. Нугзар тут же кивнул. — Тогда говори, где твоя сумка, которую ты от общака утаил.

— В банке… — прохрипел Нугзар, — здесь, в городе.

— Поехали, заберем ее. Если для общака польза будет большая, то братва позволила нам отпустить тебя. Ты как, не против?

— Да, да… — мгновенно согласился тот.

— Справишься один? Секретарь тебе не понадобится?

— Справлюсь…

— Хорошо…

Второй киллер направил дуло своего автомата на Мирского и дал короткую очередь. Изрешеченный пулями помощник распластался на полу. В его глазах застыло явное недоумение: «Вы же обещали». Джанашвили смотрел на его труп с ужасом: ведь и он сейчас мог бы быть на его месте…

Как уже говорилось, человек всегда надеется на лучшее, даже в самых безвыходных ситуациях. Вот и Джанашвили, несмотря на то что почти был уверен в своей близкой смерти, все-таки цеплялся за крошечную надежду на чудо: ему хотелось верить, что киллер говорит ему правду и что он, отдав жирный кусок обшаку, задобрит этим жуликов и те пощадят его…

Однако чудес не бывает. Сначала Джанашвили без каких-либо проблем получил в депозитарии свою сумку с пятнадцатью миллионами долларов, затем вручил ее убийцам, после чего, так же безропотно, сел с ними в машину.

— Может быть, вы меня здесь отпустите? Я сам доберусь до дома, — жалобно проговорил Джанашвили, все еще тая надежду остаться в живых.

— Конечно, сам доберешься: не хватало использовать нас в качестве таксистов! — добродушно улыбнулся парень с родинкой, — Но ты же, как я слышал, человек неглупый: не можем же мы тебя отпустить прямо здесь, в городе. Вдруг ты ринешься к местным ментярам? Нет, отвезем тебя куда подальше и отпустим перед самой границей… Так что не держи на нас зла! Идет? — Он даже протянул ему руку, которую тот пожал и, облегченно вздохнув, заметил:

— Понимаю…

Они ехали около полутора часов, вовсю травя анекдоты. Джанашвили успокоился настолько, что забыл о страхе и тоже рассказал пару старых баек. Его благодушие мгновенно испарилось, когда, проехав километров пять по лесу, они остановились перед стоящим на обочине черным шестисотым «Мерседесом».

— Вы же обещали отпустить меня! — жалобно прогундосил Джанашвили.

— Так мы и отпускаем! — ехидно подтвердил парень с родинкой. — Выходи…

Чуть помедлив, Лысый Нуга вышел из машины и сделал несколько шагов в ту сторону, откуда они приехали. Он шел медленно, съежившись, и каждую секунду ожидал выстрела. Шаг, еще один, еще, а выстрела все не было. Он уже почти поверил, что ему сказали правду и он останется в живых, но тут его окликнули:

— Не торопись, Лысый Джан!

Хотя и не было в этом голосе ничего угрожающего, однако спина Джанашвили напряглась от страха, сам он весь съежился, словно и не было в нем более ста килограммов веса. Он замер на мгновение и подумал, что с его тучностью и одышкой он не сможет пробежать и десятка метров, а потому обреченно повернулся на голос. Уже смеркалось, но фигура человека, окликнувшего его, показалась ему чем-то знакомой.

— Долго же мне пришлось искать тебя, Лысый Нуга, в самую дальнюю нору забрался, как крыса! — Говоривший подошел ближе.

Когда он оказался в свете фар, Джанашвили сразу узнал его, хотя и виделся с ним всего один раз: как-то их познакомил Амиран-Мартали. Гоча-Курды — дядя Амирана! Господи, только не это! Нугзар сразу понял, что ему пришел конец. Ведь Доля предупреждал, что Гоча-Курды поклялся отомстить за смерть своего племянника. Тем не менее у Нугзара все еще оставалась микроскопическая надежда, что он сумеет отвести от себя смертельный удар.

— Здравствуй, дорогой Гоча! — стараясь унять дрожь в голосе и улыбнуться, проговорил Джанашвили.

— Я тебе, мразь, не дорогой, я для тебя самый страшный кошмар! — зло возразил Гоча-Курды. — Думал, что Доля, предупредив тебя о моем желании повидаться с тобой, спас тебя этим?

— О чем ты говоришь, до… — Он осекся, не желая лишний раз его раздражать. — Гоча-Курды, поверь мне, в последний раз я общался с Долей с полгода назад… — Взгляд его зеленых глаз был так безвинен и предан, что многие купились бы на него, но только не Гоча-Курды.

— Не погань мои уши, сучара! — взревел он. — Перед смертью Доля признался, что именно он предупредил тебя о решении сходки!

— Но я же все отдал! — жалобно проскулил Джанашвили. — Все пятнадцать миллионов долларов и брюлики на пять миллионов!

— Ты откупился за общак, но ты не откупился за смерть Амирана-Мартали, гнида! — Глаза Гочи налились кровью гнева.

— Клянусь мамой своей: не виновен в смерти твоего уважаемого племянника!

— всхлипнул Нугзар, падая на колени. — Ты же знаешь, мы с Амираном приятелями были, я ему обязан своей свободой и потому никогда бы не стал желать ему чего-то плохого! Клянусь!

— Не погань своим подлым и лживым языком светлое имя Амирана-Мартали, паскуда! — Казалось, что Гоча готов броситься на Джанашвили.

— Клянусь всеми своими предками: не я заказал твоего племянника! — всхлипывая, в отчаянии выкрикнул тот.

— Тогда кто?

— Это Велихов! — Ощутив животный ужас за свою жизнь, Джанашвили без колебаний сдал своего партнера. — Это он, боясь, что твой племянник может помешать его бизнесу, обратился к тайному Ордену с просьбой убрать его! Поверь мне, это правда! Можешь убить меня, если я вру!

В его голосе было столько отчаяния, что Гоча-Курды решил ему поверить, но…

— Ладно, попытаюсь поверить, что не ты виновен в смерти Амирана! Тогда ответь мне: кто виновен в смерти его жены и дочери? — Гоча взглянул на Джанашвили злыми немигающими глазами.

Огромным усилием Джанашвили удалось сохранить бесстрастное лицо. И черт его дернул расправиться с ними! Правду говорят: жадность фраера сгубила. Здесь нужно все отрицать и придерживаться официальной версии: сгорели. Почему? Откуда ему знать? Следствие установило: это был несчастный случай. Так жалко этих бедняжек! Он, как и обещал Амирану, всячески им помогал: и деньгами, и продуктами, и транспортом… Единственный, кто может опровергнуть его слова, — мертв, а мертвые молчат!

Все это в мгновение ока пронеслось в мозгу Джанашвили.

— Откуда мне знать что-то другое, кроме того что выявило следствие? Несчастный случай! Какой страшной смертью погибли эти бедняжки! — Нугзар участливо вздохнул и покачал головой. — Какое горе! Ведь я, как и обещал вашему племяннику, столько помогал им! И деньгами, и продуктами, и транспортом! Они ни в чем не нуждались! Бог видит, что я любил их…

— Тебя, падаль, не Бог сейчас видит, а тот, кому ты поручил убить этих ни в чем не повинных бедняг! — с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься на эту сволочь, медленно проговорил Гоча-Курды, чеканя каждое слово.

— Неправда! — судорожно вскрикнул Джанашвили. — Никому я не поручал убивать их! Меня кто-то хочет подставить, потому и наговаривает! Пусть в лицо мне скажет!