Черный альпинист

Податливо свалилась на пол, когда из-под нее вышибло табурет, откатилась к двери и закрыла глаза. Открыла их — жирный черно-серый дым валил из угла, плавал и бурлил по комнате, и во рту появился мерзкий привкус то ли пластика, то ли пороха. Граната оказалась дымовой шашкой.

Неизвестно, кто из них двоих был более болен, ранен, измучен, но словно нити держали их на строго отмеренном расстоянии. Поначалу Черный Альпинист легко и ловко сигал по верхушкам тянь-шаньских елей, мощно прыгая с одной массивной ветви на другую, но Тахир, видя, что безнадежно отстает, вязнет в сугробах, — щедро поливал огнем полеты маньяка, благо снизу наблюдать и целиться в дичь под небом было удобно. Наконец, Альпинист то ли дернулся, то ли Тахир его зацепил, — свалился с огромной высоты в заросли облепихи, рыча и воя, выполз оттуда и устремился на высоту, к скалам, где снега было меньше…

Еще пару раз удалось шарахнуть по нему из гранатомета. Тахир уже шел по следам, — на снегу, на кустах, на залежах, везде видел капли и даже пропитанные лужи крови, а, значит, Альпинисту досталось больше. Кончились заряды для гранатомета, но он скорее обрадовался: весу-то стало на нем меньше, а в силу огнестрельного оружия верил все меньше, — нечисть эта была словно околдована. Полезла по голой скале, на виду, — Тахир тоже успел не отстать, выскочил из леса, в упор стрелял, метров с пятнадцати, и закричал, сам завыл с досады: ни очереди, ни штучные выстрелы внаводку, с плеча, с задержкой дыхалки — ничто не выручило. Мазал и мазал, хотелось кинуть в гада автоматом или камнем.

А гонка становилась все тяжелее. Заметил за спиной, там, где осталась в доме Марина, густые черные мазки дыма, заволновался за нее. Но все-таки не девочка, должна хоть раз и сама справиться. Его дело здесь, вот оно, бежит впереди, скалясь и виляя волосатым голым задом.

Альпинист шел на пик, в лоб брал подъемы, бесстрашно лез навстречу готовым сверзнуться завалам камней и снега, — и Тахир вынужден был карабкаться там же. Автомат, болтающийся на груди подсумок с магазинами, перекатывающиеся в карманах куртки ручные гранаты мешали и грозили идиотской детонацией. Но метать их до сих пор не было возможности, — Альпинист все время находился выше по склону, и граната прикатилась бы обратно, да и осколки могли достать. Лишь когда на пути Альпиниста оказался узкий, как разрез скальпеля, овраг и маньяк нырнул в него, зашебуршал, как крыса, в густых зарослях на склоне, куда-то пробираясь, — Тахир метнул одну за другой все три болванки. Загрохотало, занялись огнем сухие колючки. Прямо к нему прилетел вырванный из каменистой почвы огромный куст можжевельника. Тахир сорвал куртку, отшвырнул, — солнце жарило, а при стычке лоб в лоб любая дополнительная одежда лишь мешала. Согнувшись, мягко ступая в порванных ботинках, пошел по верху оврага, карауля любой шорох.

Но не уберегся: чужой нож ударил словно из-под земли, — он не увидел затаившегося Альпиниста в метре от себя, на земле, в горящих кустах, — черное волосатое тело идеально гармонировало с черным базальтом почвы.

Удар пришелся в щиколотку, мягкий, лезвие скользнуло по толстой коже башмака, съехало вниз и вошло в подошву, наискосок распоров Тахиру пятку. От удара, похожего на подсечку, Тахир упал, автомат отлетел на несколько метров, а Альпинист уже схватил его двумя руками, оставив нож в ботинке, за раненую ногу и выворачивал ее, тянул на себя. Тахир упирался, хватался пальцами за острые ребристые выступы бугра. Нащупал камень, обеими руками занес его над головой и, не видя маньяка, швырнул камень туда, где его держали цепкие черные лапы. По вою понял, что попал, нога освободилась. Отскочил, вытащил застрявший в подошве нож — это был тесак с кухни Евсея, отшвырнул и поспешно схватил «Калашников». Выпустил весь магазин в горящие заросли и только после этого увидел, как Альпинист уже карабкается в двадцати метрах дальше по противоположному склону. Пока Тахир преодолел овраг, отстал еще больше. Но Альпинист явно сдавал, сильно хромая, тащился вперед, все чаще затравленно оглядываясь на преследователя. Они, оба на четвереньках, с харканьем и стонами подтягиваясь на руках, долго ползли по крутому, почти отвесному склону, вылезли на большое ровное плато. Альпинист огляделся — он сам себя загнал в ловушку: впереди были отвесные стены пика Жингаши, сзади Тахир, который теперь не спешил. Вставил последний магазин. Перевел рычажок на одиночный бой. И, держа автомат у пояса, пошел к Альпинисту. Тот доковылял до стены, попытался взобраться — отвесно, на спину грохнулся с трехметровой высоты, но тут же проворно вскочил. Стоял и смотрел на приближающегося Тахира.

Ни рассматривать его, ни запоминать Тахиру не было нужды. Он лишь ждал, когда подойдет на верный выстрел, поэтому и не спешил. Руки дрожали после подъема, отказывались нормально идти ноги. Даже палец на спусковом курке ощутимо подрагивал. Плато было усеяно булыжниками в кулак величиной, камни грохотали и норовили разъехаться или повернуться под ногами. Он старался выверять каждый шаг. Осталось двадцать метров. Тахир ждал подвоха или броска Альпиниста: с его силищей убьет с первого попадания любым предметом. Следил за руками. Но Альпинист привалился спиной к скале. Постоял, потом сполз вниз, присел и спокойно смотрел на подходящего Тахира.

— Я тебя все равно убью, — крикнул Тахир. — Сашок, пусть для тебя все закончится. Здесь, на Жингаши…

А стрелять то ли боялся, то ли руки не повиновались, — но не мог. Хотя пора бы, чтобы не в упор, не в усталые блеклые глаза с воспаленными веками в обрамлении старческих глубоких морщин. Глаза дворняги или умирающего зверя в тухлом бетонном мешке зоопарка…

Грохот за спиной заставил Тахира мгновенно обернуться: из-под нижней кромки плато, словно из подземелья на свободу, вырвались два «летающих танка». Словно бурно приветствуя людей на плоскогорье, описали над ними кривые полусальто и по снижающимся траекториям с двух сторон пошли вниз, прямо к месту, где стояли Тахир и Черный Альпинист.

В первую секунду Тахир обрадовался. Сразу мелькнула мысль, что гораздо лучше будет, если он не убьет Сашку, а заберут его куда-нибудь в военную психушку на обследование. Глядишь, у медиков что-нибудь и получится. Но когда ближний вертолет закладывал над его головой крутой вираж, Тахиру почудилось, что в кабине сидит и хохочет Борька Пабст. Попробовал гнать от себя опасения, держа в поле зрения Альпиниста, сделал шаг навстречу хищным грохочущим аппаратам, помахал даже рукой с «Калашниковым».

— Чего ждешь, стреляй по ним! Пулеметами, ракетами, стреляй же! — орал в это время Пабст летчикам и стрелкам.

— Товарищ полковник, там же свой! — заорал в ответ штурман.

— Огонь! За неподчинение пристрелю! — Пабст выхватил из кобуры пистолет и приставил к виску штурмана. — Хочешь, чтобы мы вылезли и полегли там?! Сколько наших в горах осталось, знаешь? Огонь! — повторил по рации для другого вертолета.

Оба вертолета застыли на месте, опустили пониже крокодильи удлиненные носы и сделали первый залп ракетами.

Тахир знал по Афгану эти вертолеты и их бортовое вооружение. Когда увидел позицию «для залпа», сразу бросился в сторону, безуспешно ища на ровном каменистом поле хоть какое-то укрытие. Сзади грохнули одновременно четыре управляемые ракеты. Он повалился вниз, ничком, обхватив голову и вжимаясь в камни. Клекот пронесшихся над землей осколков и иссеченных камней оглушил его. Правый, ближний ко взрыву бок оказался подставленным осколкам, — сотня их мелкими пчелами впилась в его мясо, превратив в лохмотья рубаху и штаны. Но, пошатываясь от контузии, он привстал, осмотрел себя — вроде по-серьезному не повредился.

Прихватил автомат. Один из вертолетов пошел прямо на него, что там второй делал с Черным Альпинистом, Тахир не видел: все еще медленно оседала туча каменистой пыли и снега, слышал, как грохотали пушки и пулеметы… А на него, виляя юзом, словно кивая дружески, шпарила махина, заблаговременно за сотню метров открывая огонь: сразу пять-шесть огненных дорожек пробежали к нему под ноги. Тахир прыгнул в сторону, далеко, еще и кубарем перекатился несколько раз, хрустя хребтом о камни, и тем уберегся вторично от смерти. Вертолет проскочил дальше и почему-то ухнул вниз за плато. Тахир с автоматом бежал в его сторону, надо было любой ценой убраться с ровного стола для пиршества, в котором сам он играл роль беззащитного ягненка.