Империя страха

Заслышав приближающиеся шаги, старший повернул ко входу продолговатое лицо с горба­тым носом и вопросительно уставился на входя­щую девушку (Антон специально несколько за­держался, оставаясь в тени коридора).

Во взгляде яйцеголового не было и тени стра­ха или подозрительности — весь его вид подчер­кивал абсолютное спокойствие и уверенность в своей полной безопасности.

— Какие люди, — несколько иронично про­рокотал он, — а мы уж вас заждались, почему так долго?

«Мясник» неторопливо обернулся и хотел что-то добавить от себя, но не успел — свистя­щая пуля пробила выпирающий кадык и засты­ла в хрустнувшем позвоночнике. Детина рухнул на пол бесформенной массой, как мешок с под­гнившей картошкой; из раны хлынула обильная кровь, заливая белую простыню, край которой свешивался с широкой кровати.

Кучерявый запоздало потянулся к лежащему рядом пистолету, но прежде, чем он успел до­тронуться до ребристой рукоятки, в его лоб уперся еще теплый после недавнего выстрела глушитель.

— Положи ручки так, чтобы я мог их отчет­ливо видеть, — предостерегающе процедил майор, глядя в расширившиеся зрачки противника, — иначе я занервничаю и вышибу из твоей бестолковки все говно, которое там скопилось.

Рука, протянувшаяся к оружию, резко от­дернулась, как будто натолкнулась на расплав­ленный металл. Яйцеголовый явно не спешил умирать — жизнь была ему очень дорога, и он не стал изображать из себя героя.

— Машенька, — ласково проворковал Ан­тон, — возьми ствол и держи его при себе, а мы поищем ключи от наручников, ведь так? — пос­ледний вопрос был обращен к притихшему яйцеголовому.

Тот нехотя кивнул и произнес:

— Ключи у него в кармане, — он ткнул пальцем в сторону распластавшегося на полу «мясника».

Блондинка не стала ждать, когда ее вновь о чем-нибудь попросят, и принялась обшаривать карманы покойника, изо всех сил стараясь скрыть подступившее отвращение и панический страх перед трупом.

Наконец в ее руке появилась звякнувшая связка, на которой были и два маленьких нике­лированных ключика. Щелкнули отпираемые замки, и браслеты перекочевали на запястья си­дящего на кровати парня.

Дегтярев, проделавший все это с видимым удовольствием, все-таки не удержался и наот­машь саданул противника по горбатому носу.

Кислая физиономия бандита мгновенно ок­расилась ярко-алой кровью. Кровь хлынула по­током из обеих ноздрей.

— Педрила фуфлыжный, — не отказал себе в удовольствии очнувшийся вор, — я тебе сейчас пердильник искромсаю, чтобы знал, отморозок гребаный, как тянуть на вора...

И Юра не замедлил бы перейти от слов к делу, если бы не Лямзин, который, положив ру­ку на плечо товарища, выразительно произнес:

— Сначала мы поиграем в вопросы и ответы, а если он окажется не слишком разговорчи­вым, — говорящий выразительно посмотрел на кучерявого, — тогда я помогу тебе превратить его жопу в ядерный полигон.

Пока они запугивали бандита, Маша скло­нилась над измученным Чижовым, запричитав:

— Сволочи, что они с тобой сделали. — Го­лос ее предательски дрогнул, готовый сорваться в тихий плач. — Как ты себя чувствуешь, Иван?

Натянуто улыбнувшись, насколько позволя­ла изрядно подпорченная физиономия, Иваныч прохрипел:

— Как будто я выпал из окна пятого этажа на бетонную плиту...

Оставив вора присматривать за яйцеголовым, Антон подошел к каскадеру и помог ему подняться, спросив:

— Идти сможешь?

— Если вольешь в меня граммов триста вод­ки, — в том же тоне отозвался Чижов, — то смогу даже бежать.

— Шутник, — грустно улыбнулся Лямзин, препроводив товарища в ванную комнату и по­ручив его заботам подруги.

Когда майор вновь вернулся в спальню, то застал там любопытную картину — Гвоздик, усевшись верхом на противнике и вооружив­шись подушкой, принялся душить упавшего на­взничь бандита, время от времени поддавая то­му коленкой в солнечное сплетение.

— Ты что делаешь, — изумился комитет­чик, — он же сейчас кони двинет?

Приподняв подушку, чтобы недавний мучи­тель мог сделать пару глубоких вздохов, Дегтя­рев вновь навалился на того, попутно разъяснив:

— Я называю это дыхательной гимнасти­кой, — вор не скрывал истинного наслаждения от проделываемой работы, — можно сказать — легочная терапия. Сначала он обоссытся, потом обосрется, а потом сожрет собственное говно, если, конечно, останется жив. Терпи, Димоч­ка, — Гвоздик назвал кучерявого по имени, на­блюдая, как тот часто задергал ногами, стремясь избавиться от мучителя, — тебя же так зовут, да?

В эту секунду подушка вновь приподнялась, и Димочка торопливо заговорил, изо всех сил пытаясь восстановить сбившееся дыхание:

— Убери от меня этого придурка, — взмолился гангстер, обращаясь к Лямзину, — я все скажу, что вас интересует! Я знаю, где картина!

Момент выдался подходящий, и Антону не хотелось его терять; жестом приказав Дегтяреву воздержаться от очередной экзекуции, он резко спросил:

— Кто вас навел? Откуда здесь «жучки»? На кого вы работаете? 

Поняв, что в ближайшее время ему ничего не угрожает, Дима медленно процедил:

— А ты даешь мне гарантию, что не замо­чишь меня после того, как я все выложу?

— Гарантию?.. — недоуменно прошептал майор, скривившись в ироничной ухмылке. — Я даю тебе гарантию, что через пять минут от тебя останется только кучка дерьма, да и то лишь того, которое ты не сможешь сожрать. Продол­жай, Юрик, мне нравится твой метод.

Казалось, что вор только этого и ждал — не дав своей жертве произнести ни единого звука, он вновь навалился всем корпусом на мягкую подушку, одновременно уперев колено в грудь неприятелю.

Тот опять принялся истошно хрипеть и вы­рываться что было мочи, но тщетно — Гвоздик знал толк в этом деле и не оставил кучерявому ни единого шанса.

Наконец Антон не выдержал и прервал ста­рания Дегтярева:

— Дай ему передохнуть, может, он уже оду­мался.

Получив долгожданную возможность ды­шать, яйцеголовый заговорил, дико тараща глаза:

— Нам все рассказал... все рассказал, — он судорожно пытался перевести дух, про­буксовывая на каждом слове, — Паша Ани-

ке...анике...ев, — наконец выдохнул бандит. — Прослушивающая аппаратура в доме тоже при­надлежит ему. Он объяснил, что поставил ее давно, чтобы подслушивать беседы гостей, а за­одно время от времени следить за женой...

— Видишь, Юрик, — довольно улыбнулся Лямзин, — у человека проснулась гражданская сознательность, и он готов добровольно сотруд­ничать.

И хотя он старался говорить шутливо, на душе у него было паскудно. Все-таки он всегда считал Пашку Аникеева порядочным челове­ком.

— Дай мне еще минут десять, — попросил вор, — и он запоет соловьем, причем алябьевским.

Дима почти взмолился, больше обращаясь к комитетчику, нежели к своему мучителю:

— Спрашивай, я все расскажу, только убери от меня этого... этого... — он никак не мог подо­брать нужное слово, опасаясь разозлить Дегтя­рева, наконец нашелся: — ...этого садиста.

— Расслабься, приятель, — улыбнулся в ответ Гвоздик, — дядя хороший и больше не будет тебя обижать, если ты, конечно, станешь умницей и все нам расскажешь. — Неожиданно слащаво-приторные интонации из его голоса улетучились, как прошлогодний снег под паля­щим солнцем. Вместо этого Юра заговорил же­стко и требовательно: — Где картина, ты, дитя порвавшегося презерватива, ну, баклань по-бы­строму, а не то... 

Увидев над собой ненавистную подушку, Дима торопливо заговорил, стараясь избежать новых мук:

— Она на квартире у нашего пахана...

— Адрес! — потребовал Антон.

Продиктовав название улицы и номер дома, не забыв упомянуть этаж и квартиру, кучерявый добавил:

— Только вам ее без меня не достать. Там постоянно дежурят пятеро головорезов — лич­ная охрана пахана. Я могу вам помочь, — Ди­мочка откровенно торговался за собственную шкуру, опасаясь, что его все же убьют, — если вы меня сейчас не убьете.

— Ага, может, тебя вообще отпустить? — притворно улыбнулся вор, — да еще и денег в дорогу дать, чтобы не сбился с пути праведного?