Горняк. Венок Майклу Удомо

— А ты уверен, что я стану поддерживать тебя?

Удомо добродушно усмехнулся:

— Ты скоро поймешь, что для людей, правящих страной, давать волю чувствам, подобно тому, как ты только что поступил, непозволительная роскошь. Конечно, ты поддержишь меня. Разве что воспылаешь любовью к племенному укладу или твоя ненависть ко мне так велика, что ты пожертвуешь ради нее будущим своей страны. У меня перед тобой одно преимущество, Мэби. Я несу этот груз уже несколько лет. И с радостью переложу часть его на твои плечи. Ты ведь знаешь, что тебе достаются министерства, наиболее важные с точки зрения будущего. Ты увидишь, что Джонс и Росли сделают все, чтобы помочь тебе. Когда вернешься, обязательно поговори с Джонсом. Не знаю, что бы я без него делал. Только не забывай наше дурацкое постановление о контактах. Вот еще с чем пора кончать, господин министр образования и национального руководства. — Удомо опять усмехнулся. — Надеюсь, теперь тебе не так уж неприятно будет войти в мой кабинет.

— Нет, не так.

— Ты останешься здесь до выборов?

— Да. Хочу поездить по деревням.

— Хорошо. Только постарайся особенно не задерживаться. Работы у тебя непочатый край. Эди посвятил тебя в наш план? Несколько недель ты будешь заместителем министра, а затем я устрою смену министерских постов. Теперь хоть есть кем заменить. Вначале у нас совсем не было людей. Я уж подумывал, не предложить ли министерский портфель Эндьюре.

— А как насчет Тома?

— Ты ведь сам догадываешься.

— Что он собирается уезжать? Да, об этом я догадался. Но по доброй ли воле? Он в совершенном отчаянии.

— Знаю. Мы же с ним были вместе последние недели. Я пытался уговорить его остаться.

— Но сам ты не очень этого жаждешь?

— Он меня довольно часто ставил в неловкое положение. Тем не менее попробуй убедить его. Задержи его здесь, если тебе хочется.

— Неужели нельзя подыскать ему ничего подходящего?

— Я подумывал о руководящем посте в партии, но очень уж он бестактен. Не успел приехать, как сразу выложил перед всеми свои взгляды и убеждения. Теперь те, кто стоит за племенной уклад, и слышать о нем не хотят. А на них все держится. Все очень сложно, Мэби.

— Я начинаю понимать, — сказал Мэби и прибавил про себя — И ты снова начинаешь мне нравиться.

— Я рад, что ты приехал, Мэби, — сказал Удомо. — У нас впереди адова работа… Пойду-ка я назад к вождю. Надеюсь, что проклятое пиршество скоро кончится. У меня слипаются глаза. За последние трое суток я спал не больше шести часов.

— Я попробую намекнуть ему, — сказал Мэби.

Удомо улыбнулся — печально, виновато.

— Мэби, если бы только я мог взять назад то, что случилось в Хэмстеде…

Лицо Мэби стало непроницаемым. Удомо круто повернулся и пошел обратно к вождю.

«Этого нам не дано, — с горечью подумал Мэби, — нет, не дано».

Его поманил вождь. Мэби подошел к ним.

— Прошу извинить переход на личные темы, — сказал по-английски Удомо.

— Роскошь для нас непозволительная, — горько заметил Мэби.

— Ты еще убедишься, до какой степени это справедливо, — тихо ответил Удомо.

— О чем вы говорите? — спросил вождь.

— Премьер-министр заканчивает свою поездку. Много ночей он совсем мало спит. Я спросил его, не хочет ли он пойти спать. Он ответил, что, пока пир не кончен, он не уйдет, несмотря на усталость. Он не хочет обидеть вас. И не хочет, чтобы я сказал вам об этом. Вот почему мы говорили на языке белых.

— Мои друзья чересчур обо мне заботятся, — улыбнулся Удомо.

— Значит, это умные и преданные друзья, — сказал вождь. — Человек, который несет на плечах тяжелый груз, должен беречь свои силы. Сейчас я прикажу окончить пир. Мой народ убедился, что ты чтишь наши законы и обычаи. Пусть сын наших гор, сын нашего племени правит страной вместе с тобой.

— Ты добр и мудр, — сказал Удомо.

Вождь встал и хлопнул в ладоши. Наступила тишина…

В тот самый вечер в Куинстауне беседовали губернатор и начальник его канцелярии.

— История с Мхенди — первое серьезное осложнение во внешней политике, которое придется расхлебывать нашему премьер-министру, — говорил Джонс. — Как вы думаете, что он предпримет?

— Я бы дорого дал, чтобы знать, — ответил Росли. — Если сообщения из Плюралии верны хотя бы наполовину, Мхенди заварил там хорошую кашу. И знаете, Джонс, как лицо сугубо частное, скажу— помогай ему бог! Белые колонисты Плюралии заставляют меня стыдиться цвета моей кожи. Я был там и воочию убедился, что такое цветной барьер. Хорошо нам рассуждать о демократических странах, входящих в Содружество наций. Э-э, да что там! Вы, наверное, и сами знаете.

— Знаю. Я был там, — сказал Джонс. — На мой взгляд, обстановка в Плюралии усугубляется еще и тем, что ее коренное население по меньшей мере на сто лет опередило панафриканцев в смысле освобождения от деспотизма племенных вождей. Белые Плюралии сами готовят себе варфоломеевскую ночь. И если уроки истории что-то значат, они ее дождутся.

— Лично я оплакивать их не буду, — сердито сказал Росли.

— Но что же мы все-таки предпримем?

Росли подавил раздражение и улыбнулся.

— Простите, Джонс. Это один из тех случаев, когда мне просто ненавистно мое губернаторство. А нам обязательно нужно что-то предпринимать?

— Боюсь, что да. Лондон требует обстоятельного доклада.

— Ответьте, что мы не располагаем никакими сведениями.

— Не пойдет.

— Почему?.. Ах да, черт возьми! Помпезная встреча, фотографии на первой странице партийной газеты. Глупо! Совсем не в духе Удомо.

— Уверен, что он тут ни при чем. Чтобы добиться главного, ему приходится кое в чем уступать.

— По-видимому, плюральская промышленная делегация послала тогда эти газеты на родину.

— Мало того! Они обратились к нашей службе безопасности. Они просто неистовствовали из-за того, что Мхенди здесь. Требовали его немедленной высылки в Англию. Служба безопасности вежливо дала им понять, что это их не касается, поскольку мистер Мхенди находится в стране в качестве личного гостя премьер-министра. Боюсь, что все это нам даром не пройдет.

— Да, — вздохнул Росли. — Положение не из приятных.

— То есть совсем неприятное, — спокойно поправил Джонс.

— А каким образом Мхенди пробрался туда?

— Надо полагать, через джунгли.

— Исключено. Разве вы не помните, что в свое время мы посылали специальную экспедицию. Она пыталась пройти через джунгли, но вернулась ни с чем. Это произошло еще до меня, но вы, вероятно, были уже здесь.

— Да, я помню эту экспедицию, — сказал Джонс. — Но служба безопасности утверждает, что самолетом он воспользоваться не мог. Значит, остаются джунгли. Кроме того, во многих легендах и песнях тех мест говорится о том, как во времена былого могущества люди путешествовали через джунгли.

— И вы считаете, что эти сказки основаны на фактах и потайная тропа через джунгли действительно существует?

— Убежден в этом, — ответил Джонс. — Вы можете, конечно, не верить службе безопасности, хотя ее агенты клянутся, что, если бы Мхенди был в Панафрике, они напали бы на его след. Но я ей верю: я ведь когда-то стоял во главе этой организации. Я думаю, Мхенди у нас нет. Вы ведь его знаете. Вам говорят что-нибудь акты диверсии?

— Без сомнения, это дело его рук, — сказал Росли. — Отогнать стадо коров и только потом взорвать электростанцию — тут безошибочно виден почерк Мхенди.

— А то, что его называют кровожадным революционером…

— …всего лишь наглая ложь плюральцев. Ради Удомо, я надеюсь… Нет, я надеюсь, что ему удастся ускользнуть от них. Если я не ошибаюсь в Мхенди, он перевернет там все вверх дном и вернется сюда.

— И что тогда? — спросил Джонс.

— Тогда мы окажемся в затруднительном положении. Ну на черта им все это понадобилось?

— Что вы так волнуетесь? Не похоже на вас, — заметил Джонс.

— Черт подери! Мне этот человек нравится. Только благодаря таким людям, как Мхенди, можно будет когда-нибудь примирить светлую и темную расы. Пока есть такие люди, можно надеяться, что еще не все потеряно для цивилизации, которую по недомыслию называют западной.