Горняк. Венок Майклу Удомо

— Я узнал многое. Но вождь спрашивает о мудрости. Постигнуть мудрость нелегко.

— Значит, ты считаешь, что мудрость можно постигнуть? Смотри в оба, Мэби!

— С годами — да.

— А что человек может постигнуть в молодости?

— Он может получить знания.

— Знания! А зачем они?

— Человек, который привез меня сюда в летающей машине, молод, у него нет мудрости. Но зато у него есть знания — он знает, как заставить машину лететь. Поэтому я смог, вылетев утром с побережья, оказаться здесь еще до наступления темноты.

— Это белый. Белым свое, а нам свое.

— Нет, он не белый. Спросите у людей. Его все видели. Он черный. И он знает, как заставить машину летать.

— А зачем это нужно, если от знания нет мудрости? — вмешался вождь.

— Это нужно для того, чтобы мудрые люди, вроде вас, могли побывать на побережье, где ваши мудрые слова выслушают те, кто управляет страной, и засветло вернуться домой.

— Мало радости в таких путешествиях, — пробормотал кто-то.

— Но польза в них есть, — заметил вождь.

Мэби решил использовать момент.

— Если вы захотите полететь на побережье, я помогу вам сделать это.

По лицу вождя скользнула улыбка.

«Какого черта они не предложат мне сесть», — подумал Мэби.

— Мы слышали, что некоторые молодые люди привозят на родину белых жен… — негромко сказал отец Мэби.

— У меня нет жены.

— Мы слышали, что ты за Удомо? — вступил в разговор еще кто-то.

— Я за свой народ.

— Значит, врут, что ты приехал, чтобы выставить свою кандидатуру в Ассамблею?

— Нет, не врут. Я действительно приехал для этого. Но это еще не значит, что я за Удомо.

— Как это так, юноша? — резко спросил вождь.

Смотри в оба, Мэби! Смотри в оба.

— Я считаю, что голос нашего народа должен быть слышен на побережье. Я считаю, что горские племена должны иметь своего представителя в палате Ассамблеи. Пусть он говорит от их имени, защищает их интересы, помогает вырабатывать законы, по которым они будут жить.

— Значит, молодые хотят вырабатывать для нас законы, — раздался чей-то ехидный голос.

— У молодых есть знания, как у того летчика, который заставляет самолет летать, у вас — мудрость. Молодые придут за мудростью к вам. Я приду к вам. Меня хотят сделать министром, который будет ведать образованием и воспитанием молодых людей нашей страны.

— Ты будешь министром? — переспросил вождь.

— Да, если меня изберут в Ассамблею.

— Наш человек еще никогда не стоял над жителями равнины. Тебе будут подчиняться молодые всей страны?

— Да.

Вождь улыбнулся, посмотрел на отца Мэби и важно кивнул. Мэби почувствовал, что это поворот. Надо было с этого и начинать.

— Не верю я ему, — сердито заявил седобородый старик, — люди равнины ненавидят нас. Они хотят править нами.

— Я сказал правду.

В спор вступил еще один старик.

— Говорят, Удомо не уважает стариков. Говорят, он хочет уничтожить наши обычаи, обычаи наших предков. Говорят, он хочет заставить нас жить по обычаям белых, хочет, чтобы молодые не уважали стариков и не подчинялись законам племени. Говорят, он не боится наших богов и не почитает их. Что ты скажешь на это?

Господи, как он устал! К черту всех этих стариков, если они даже не могут догадаться предложить ему сесть после долгого пути. Или молодые не люди? Спокойно, Мэби, спокойно! Он повернулся и медленно обвел взглядом старейшин. Только вождь смотрел на него приветливо.

— Почтенный старейшина, вы сказали «говорят». Кто же это «говорит»?

— Отвечать на вопросы должен ты, а не мы.

— Я спрашиваю, потому что у меня есть на то причина.

— Он дело говорит, — сказал вождь. — Ответь молодому.

— Мне это не нравится, — пробормотал кто-то.

— Ответь сейчас же, — приказал вождь, — посмотрим, какая у него причина.

— Так говорят те, кто за доктора Эндьюру и за Совет вождей и старейшин, — сказал старик.

— Вождь и старейшины! — сказал Мэби. — Разве ваша мудрость не подсказывает вам, что, когда два человека добиваются одного и того же, не стоит верить всему, что они говорят друг о друге? Разве соперники когда-нибудь хвалили друг друга?

— Верно говорит молодой, — кивнул вождь. — Теперь нам ясно, почему он задал свой вопрос. Он напомнил нам о нашей мудрости. Я одобряю.

Но упрямый старик не сдавался:

— Юноша, ты говорил мудро, но на вопрос ты не ответил. Уважает ли Удомо, этот новый повелитель страны, наши седины, почитает ли он наши старинные обычаи и богов наших предков? На этот вопрос я не слышал ответа.

— Вы услышите ответ, почтенный старейшина. Я мог бы сразу сказать вам, что он уважает и ваши седины, и старинные обычаи, и наших богов. Но я не стану говорить вам это. Скоро — через два или три дня — Удомо приедет к вам и сам ответит на ваши вопросы. Я обещаю вам это.

Старики взволновались.

— Премьер-министр приедет к нам! — воскликнул вождь.

Мэби подавил ироническую улыбку.

— Я пригласил его, и он приедет.

— Потому что ты пригласил его? — прошептал вождь.

Мэби кивнул. Старейшины переглянулись.

«Да, — подумал Мэби, — как бы вы ни относились к Удомо, он теперь власть, а основа всей вашей жизни, всех ваших традиций — почтение к власти».

— У этого юноши большая сила, — шепнул вождь старейшине, сидевшему слева от него, — а мы даже не предложили ему сесть. Он пригласил Удомо, и Удомо приедет. Никто, ни белые, ни Совет вождей и старейшин равнинных племен, не смогли бы сделать этого. — Он встал. — Мы остались довольны тобой, сын Мэби. Ты не посрамил свой народ. Сегодня мы устроим пир в твою честь, и все старейшины придут на него, хотя они и старше тебя. Я так прикажу. И сам я приду на этот пир. А потом мы начнем готовиться к приезду премьер-министра Удомо. Вы согласны, старейшины?

Старейшины пробормотали слова согласия, хотя и не все были согласны. Но они не зря были старейшинами: они знали, что не стоит плыть против течения.

— Ты можешь идти, сын Мэби.

Вождь и старейшины встали со своих мест и подошли к нему. Вот оно, самое страшное зло племенного уклада: этот строго продуманный ритуал, основанный на страхе и беспрекословном подчинении, это полное подавление человеческой личности. Какая благодатная почва для создания диктаторского государства!

Он покорно обнял отца. Этот человек был ему совсем чужим. У них не было проявляющейся в мелочах близости, свойственной отношениям отца и сына.

Он проделал все, что полагалось, сказал все, что должен был сказать старейшинам, вождю и старику, который зачал его, но никогда не был ему отцом. Наконец все было кончено. Теперь он мог идти к матери. Ее лицо он всегда хранил в памяти. Бедная, что она пережила в эти последние часы перед встречей, зная, что он здесь, рядом.

Толпа на улице рассосалась, но учитель с джипом ждал его. Мэби сел в машину.

— Ну как дела?

— В честь моего приезда устроят пир. Придут вождь и старейшины.

— Замечательно! Мы знали, что вы завоюете их уважение.

— Не я. Удомо. Ведь Удомо теперь верховный вождь всех племен.

Учитель не понял, что имел в виду Мэби, и, чтобы скрыть это, громко рассмеялся.

Джип остановился возле усадьбы отца Мэби. Мэби вышел из машины и помахал учителю.

— До свиданья!

У ворот огороженной частоколом усадьбы копались в золе куры, вертелись под ногами ребятишки. Возле хижин хозяйничали жены отца. Завидев Мэби, они громко приветствовали его. Он машинально отвечая им, ища глазами мать. И вдруг увидел ее. Она выходила из хижины, служившей кухней.

Мама! Круглое покорное лицо, иссеченное временем и тяжелой работой, полные слез, истосковавшиеся, пытливые глаза. Дрожащий подбородок и запах дыма, въевшийся в одежду. Маленькая-маленькая, совсем как он сам. Мама! Мои глаза, мое сердце тосковали по тебе все эти годы.

По ее щекам покатились слезы. Глаза засияли счастьем.

— Где моя хижина? — спросил он на родном языке.

Она скользнула мимо, чуть коснувшись его рукой.