Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Фактически же из заключительной фразы потерпевшей Халтуриной «Шагин говорит всё правильно» следовало то, что отдел, который возглавляла Халтурина, в частности по экспорту продукции ООО «Топ-Сервис», занимался только тем, что контролировал правильность начисления 0,15% таможенного сбора, равного примерно 50 долларов с машины товара, чтобы эта сумма не оказалась меньше на ручки, резинки, карандаши и другие необходимые аксессуары для работников, таможенных инспекторов и работы таможни. При импорте же продукции ситуация обстояла по-другому, поскольку на ценовую планку таможенной стоимости за исключением 0,15% таможенного сбора впоследствии начислялись НДС и акциз, который мог доходить до 100% и больше на отдельные группы товаров. Поэтому компании, занимающиеся импортом, и частные лица были заинтересованы в как можно наинизшей планке таможенной стоимости. Потому и поступали угрозы сотрудникам отдела, о чём говорила Халтурина. И, возможно, это была месть клиента, которому за купленный подержанный «Мерседес» пришлось, например, заплатить ещё две его стоимости.

Хотя показания Гандрабуры в суде относительно установления места жительства Халтуриной для знакомых Макарова, занимавшихся завозом импортных авто, также вполне могли быть им выдуманы, поскольку изо всех ранее данных им показаний — правдивых, частично правдивых и вымышленных по требованию работников МВД — ему сейчас приходилось подбирать и строить одну более или менее прямую линию, чтобы одни показания не опровергали другие. То есть он мог и не устанавливать адрес Халтуриной, а это ему навязали в начале следствия. Так же, как к одной квартирной краже ещё девять, когда отказываться возможно только от восьми при случайном совпадении способа проникновения в квартиру.

А эпизод Халтуриной, совершённый не установленными следствием лицами, мог быть и банальным ограблением, ныне квалифицированным как нападение, не состоявшимся по какой-либо из причин или сокрытым потерпевшей стороной от следствия, поскольку работа при определении таможенной стоимости на импорт была денежной...

Но сейчас, судя по поведению Лясковской, было понятно, что как профессионал по экономическим делам она этого не видит. Или, поглядывая на окошки проектора, делает вид, демонстрирует, что не видит. Как было на самом деле, мне, видимо, ещё предстояло узнать.

На обратном пути в СИЗО Трофимов не оставлял меня в покое с тем, как он по технике убрал с суда Вишневского.

— Нахуя?! — спросил я.

Потому что впереди был эпизод Подмогильного, и его показания могли иметь существенное значение, если, конечно, Вишневский не передумает не разговаривать ни с кем.

— Нахуя он тебе нужен? — сказал Лёня. — Всё и так понятно.

Понятно было многое — и мне, и адвокатам, и присутствующим в зале. И в каждом судебном заседании открывались всё новые и новые факты, свидетельствующие о фабрикации уголовного дела. Понятно было многое. Но только не было понятно, каким будет приговор.

На следующее утро подсудимых доставили в зал. Лясковская проверила наличие адвокатов. Но вместо того, чтобы огласить рассмотрение следующего эпизода, которым в порядке очерёдности было покушение на убийство Подмогильного, она приступила к оглашению постановления суда.

— Поскольку судебное слушание, — начала зачитывать Лясковская, — постоянно посещает человек, который, согласно его словам, по поручению гражданина Шагина записывал на магнитофонную ленту слушание, эта личность не реагировала на неоднократные замечания председательствующей судьи в отношении этого, более того, этот человек имеет при себе пистолет…

Лясковская читала очень быстро, как будто пытаясь убежать от собственной совести. А фразу «по поручению гражданина Шагина» почти проглотила. Я сидел молча и впитывал каждое слово. Подсудимые и адвокаты оглядывали зал, в котором, кроме десяти вооружённых охранников и небольшого количества родственников подсудимых, постоянно посещавших процесс, никого не было.

— …суд, принимая во внимание количество и тяжесть обвинений, — продолжала Лясковская, — с целью избежания разглашения показаний свидетелей, жертв и потерпевших и для того, чтобы сохранить безопасность участников процесса, в соответствии с рекомендациями параграфа 6 резолюции № 10 Пленума Верховного Суда Украины от 18 июня 1999 года «О применении закона “О государственной защите судей, работников судов и правоохранительных органов и участников судебного процесса”», статьи 7 и статьи 16 Закона Украины «Об обеспечении безопасности лиц, принимающих участие в уголовном судопроизводстве» решил, — Лясковская ещё ускорила темп, почти зажевав последнюю фразу, — проводить слушания по уголовному делу против Шагина И.И. и других без посторонних.

Даже в постановлении суда значилось «против Шагина и других», как будто эти «другие» были виртуальными безликими существами.

Судья дочитала постановление и попросила слушателей удалиться из зала. Как ни странно, присутствующие в зале сохраняли спокойствие. Не было шума восклицаний и выкриков — как будто тишиной выражая презрение к происходящему, посетители начали медленно выходить из зала. Оля ещё некоторое время стояла и махала рукой, пока охранник не закрыл занавес прохода.

Судя по их лицам, подсудимые в клетке восприняли это как уже состоявшийся приговор.

— Ты видишь, что происходит? Вот точно так же меня судили и в прошлый раз, — сказал Леонид, пыхтя и широко открывая глаза, поглядывая на своего адвоката, как будто показывая ей своим внешним видом, что всё ещё решает, на чьей он стороне. Как говорил Маркун, адвокат Трофимову был предоставлен лично генералом Опанасенко.

Пока посетители выходили из зала, ко мне подошёл Владимир Тимофеевич и сказал, что нужно будет заявлять отвод судье. И чтобы я ходатайствовал об объявлении перерыва для подготовки заявления об отводе.

Когда слушатели покинули зал, мною было заявлено такое ходатайство, и его поддержали все участники процесса, кроме прокурора. Лясковская сделала перерыв на один день.

Когда адвокаты уходили из зала, Марина — толстая женщина лет тридцати — подошла к клетке, негромко сказала Леониду, что всё будет хорошо, также сказала «иди сюда, мой дорогой», поцеловала через решётку его в щёчку, улыбаясь, сделала несколько шагов назад и помахала рукой. И направилась к выходу из зала. Маркун говорил, что Марина — любовница генерала Опанасенко.

На следующий день меня посетил адвокат, и я в камере подготовил заявление об отводе Лясковской.

Суть заявления заключалась в том, что, так как по нормам УПК закрытый суд может проводиться только по делам об изнасилованиях или в которых рассматриваются дела, составляющие государственную тайну, а закрыв суд от посетителей, Лясковская нарушила «Конвенцию о защите прав человека», по которой присутствующие на слушаниях являются контролирующим органом для отправления правосудия, то на этом основании я заявляю судье отвод.

Также я написал жалобу по этому поводу на имя председателя Апелляционного суда г. Киева.

А также — заявления в прокуратуру, МВД и СБУ с просьбой установить и допросить неустановленное лицо, которое якобы по моему указанию записывало судебный процесс и имело при себе пистолет. Утром следующего дня, перед выездом на суд я отдал жалобу и заявление корпусному для отправки спецчастью СИЗО в указанные органы.

В начале судебного заседания, на которое подсудимые ехали без особого энтузиазма, помимо того, что лишённые справедливости процесса, состоящей в его открытости для посетителей, но ещё и возможности, не имея свиданий, видеть своих родных и близких в кинотеатре, в зале суда я огласил заявление об отводе Лясковской и передал его для приобщения к материалам судебного следствия. Лясковская выслушала отвод. Суд в полном составе удалился в совещательную комнату, которая, видимо, находилась в фойе кинотеатра. Через несколько минут члены суда, судьи и судебные заседатели вернулись в зал, по пути продолжая разговаривать о чём-то своём. Заняли на сцене свои места. Лясковская огласила решение о том, что не принимает отвод на основании его необоснованности, и продолжила судебный процесс уже в закрытом слушании с исследованием доказательств по следующему эпизоду — покушению на убийство Подмогильного.