Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

— Так, дальше, — сказала Лясковская и огласила показания Гандрабуры, которые он давал в присутствии адвоката в РОВД в качестве подозреваемого, где он утверждал, что понимал: нападение на Халтурину нужно было «Топ-Сервису» и Шагину, которого лично он не знал, но неоднократно от Старикова и Маркуна слышал его фамилию как директора «Топ-Сервиса». Судья сделала себе пометку.

Гандрабура, снова не дожидаясь вопроса прокурора, сказал, что в соседней комнате сидели оперá, которые его били. А в деле находятся медицинские справки о побоях. На вопрос прокурора, знал ли он, какого «Топ-Сервиса» директор, судья начала выдыхать, сжав губы. А Гандрабура сказал, что в суде узнал. «Как там?» — он посмотрел на меня.

— Так, дальше, — сказала Лясковская, видимо, упреждая вопросы прокурора к Старикову и Маркуну. И огласила четвёртые показания Гандрабуры в СИЗО-13 в присутствии адвоката. Что он для знакомых Макарова устанавливал адрес Халтуриной, но ранее вместо фамилии Макаров, как ему сказал делать последний, называл фамилию Шагин.

Прокурор начал задавать вопросы Гандрабуре, а судья сказала:

— Так, давайте сформулируем покороче, Гандрабура. Вы поддерживаете все показания, данные на следствии, которые совпадают с Вашими показаниями в суде, так?

— Да, — ответил Гандрабура, — что я не принимал участия в организации нападения на Халтурину, а по просьбе Макарова, для его знакомых, установил её домашний адрес.

Лясковская посмотрела на секретаря, которая склонилась над протоколом, закончила писать и подняла голову. После чего судья объявила обеденный перерыв.

Поскольку нападавшими на Халтурину числились два не установленных следствием лица, которые, по версии обвинения, по указанию Старикова нанесли ей два колотых ножевых ранения в область поясницы и скрылись с места преступления, и, соответственно, они не могли быть вызваны в суд для дачи показаний о мотивах и обстоятельствах нападения, а свидетели в этот день в подтверждение моего мотива вызваны не были — суд приступил к оглашению других доказательств по этому эпизоду — экспортных контрактов, таможенных деклараций, дополнительных соглашений и счёт-фактур предприятия ООО «Топ-Сервис», из которых ничего не следовало, кроме того, что предприятие вело хоздеятельность и отправляло грузы на экспорт.

Но при ознакомлении с делом я и мой адвокат обратили внимание, что документы на оформление партии груза, первоначально на таможне следовавшие пакет за пакетом, были подшиты в том дела вперемешку — к примеру, экспортному контракту с допсоглашением не соответствовала таможенная декларация или отсутствовала справка об индикативной стоимости товара. Или отсутствовал корешок об оплате таможенного сбора.

Закончив оглашение в пять часов вечера, Лясковская объявила перерыв до девяти утра следующего дня.

Следующее судебное заседание началось без задержки, за исключением того, что свидетель обвинения не явился или опаздывал, и Лясковская монотонно продолжала оглашать документы, подлежавшие оглашению. Холод сменился прохладой, прохлада — духотой. Прокурор поменял форму на гражданскую одежду — джинсы и рубашку — и сидел за белым, круглым кофейным столиком, то облокотившись на локоть, то откинувшись назад с вытянутыми под столом вперёд ногами.

Члены суда также перешли на летнюю форму одежды. Женщины — судебные заседатели — облачились в летние платья. Мужчины — судья и третий заседатель — в рубашки с коротким рукавом. Лясковская надевала то брюки и блузку, то юбку и фланельку, то длинное цветастое платье с кушаком, широкими рукавами и бантом. И, как отметили некоторые подсудимые в клетке, поглядывавшие на видневшиеся из-под стола её ноги, в свои сорок лет выглядела довольно привлекательно.

— Пойдите посмотрите, не пришёл ли свидетель, — сказала судья секретарю, и та направилась к выходу из зала.

Через некоторое время она вернулась с громоздким, немного неуклюжим мужчиной лет сорока пяти или пятидесяти, в белой рубашке и чёрных брюках, с заметно полысевшей головой.

— Давайте Ваш паспорт, — сказала ему Лясковская.

Но мужчина, казалось, её не слышал. Он молча осмотрелся по сторонам, а потом впритык уставился на прокурора, который сейчас подобрал ноги, и под его взглядом медленно выпрямил осанку. А потом громким, грозным голосом, почти срывающимся на рёв, не отводя глаз от прокурора, медленно произнёс:

— Это кто? Я вас спрашиваю: кто это? — и стал оглядывать сидящих за столом на сцене членов суда. — А кто Вы? — посмотрел он на Лясковскую, которая отодвинулась на стуле назад то ли для того, чтобы встать, то ли потому, что инстинктивно сохраняла безопасную дистанцию. И как только приготовилась ему что-то сказать, он быстро отвёл от неё взгляд, повернувшись корпусом груди к клетке. И таким же голосом, срывающимся на рёв, с расстановкой произнёс:

— Где Шагин?

Я встал со своего места, подошёл вплотную к решётке, поздоровался и сказал, что Шагин — это я.

И мужчину, что называется, начало типать. Он начал говорить, но было видно, что у него нарушилась артикуляция.

— Меня, полковника, боевого офицера, восемнадцать часов продержали в прокуратуре, трясли передо мной наручниками и рассказывали, что он, — он кивнул на меня, — поставил меня на мою должность!

— Так, успокойтесь, свидетель, — сказала ему Лясковская. Но он, казалось, её не слышал. Молча осмотрел зал и присутствующих. А потом спросил у Лясковской:

— Кто Вы? А это кто? — посмотрел на заседателей. А потом снова на прокурора: — Кто это?

— Я сейчас распоряжусь Вас вывести из зала! — стала поднимать голос Лясковская.

— Это что — суд? — мужчина её не слышал.

— Да он меня не слышит! — сказала Лясковская.

— А это что — прокурор? Вы хоть оденьтесь, как прокурор! А Вы, что ли, судья?

— Что Вы себе позволяете?

Но Лясковская недоговорила фразу — мужчину начало трясти. На лбу у него выступил пот, который он вытирал тыльной стороной ладони.

— Пожалуйста, успокойтесь, свидетель, — сказала Лясковская. Потом, добавив для окружающих: — Да он же болен!

— Да, у меня контузия, — сказал мужчина и продолжил вытирать пот (начальник Киевской региональной таможни был «афганцем», и практически все руководящие должности его ведомства занимали его друзья или знакомые по военной службе).

— Так, успокоились? Давайте паспорт. Ярамцев?

— Да, — ответил свидетель и протянул Лясковской паспорт.

Свидетель Ярамцев в судебном заседании пояснил, что после ранения Халтуриной он временно исполнял её обязанности — начальника отдела платежей Киевской региональной таможни. В этот период следственными органами была проведена выемка документов, относящихся к работе отдела, однако без его участия.

Ознакомившись в зале судебного заседания с отдельными документами, которые ранее были изъяты на КРТ, Ярамцев пояснил:

— Когда мне показывали в прокуратуре эти документы, их было больше — видны следы степлера. Кто и зачем их вырвал, не знаю… предъявленные документы перетасованы… к некоторым справкам нет данных о стоимости и других документов. Кто-то поработал с архивом. Не может быть, чтобы при подписании справок к ним не был приложен весь необходимый пакет документов. Одна из версий, о которой мне говорили в прокуратуре, — это Халтурину подрезали для того, чтобы на её место поставить меня и через меня провести какую-то партию товара. Почему тогда следствие не поднимало документы за периоды, предшествующие её ранению и после, за период деятельности «Топ-Сервис», а только за период временного исполнения мною обязанностей начальника отдела? Ещё раз подчеркиваю, что приобщённые к делу документы пересортированы. Многие отсутствуют, изъяты. Кто-то с ними провёл определённую работу.

У участников процесса к Ярамцеву вопросов не оказалось. На мой вопрос он ответил, что работа инспекторов с брокерами происходила бесконтактным образом. Оформление грузов могло состояться только после проверки инспектором полного комплекта документов. На работу инспекторов начальник отдела тарифов и стоимостей, кем являлась Халтурина, не влиял.