Домбайский вальс (СИ)

Голос её становился то низким и хриплым, то вдруг переходил в визгливый крик. По мере того, как странный голос её модулировал, блуждая в тембрах и тональности, Шувалов то широко раскрывал, то суживал изумлённые глаза, чуть прикрывая их поволокой. Раздеваться никто не стал.

- Да, - сказал Лашук, - в последнее время что-то там наверху, - он завёл глаза к потолку, вскинув мохнатые брови, - сломалось, не иначе. И годы пошли сплошь исключительной чередой. То снег небывалый, то вот, как говорится, мороз.

- Надюша, прости, у нас дела, - робко вставил Левич.

- Гос-споди! - возмутилась Надежда Ефимовна. - Можно подумать, что я вас задерживаю. В конце концов, я имею право голоса или нет?

Шувалов вздрогнул.

- Мадам, - промурлыкал Лашук, - ваш голос обворожителен, и вы, безусловно, имеете на это право.

Надежда Ефимовна махнула рукой - с мужчинами говорить бесполезно. Они нужны лишь для комплиментов.

Соседняя комната, ставшая по воле Левича кабинетом, куда с трудом проникли наши герои, поражала скромностью убранства. То ли хозяин был и впрямь на редкость непритязательным человеком и не хотел выглядеть чинушей, то ли руки у него не доходили до вопроса обстановки. Простой письменный стол, с приставленным к нему столиком для посетителей; вешалка на стене; железный сейф, поставленный с таким расчётом, чтобы до него можно было легко дотянуться рукой, сидя за письменным столом; несколько стульев из разного набора; сбоку от стола корзина для бросовых бумаг. На письменном столе телефонный аппарат, настольная лампа под колпаком зелёного стекла, чернильный прибор в виде ракеты, высокий стакан с отточенными карандашами. На отдельном столике с гнутыми ножками графин с водой и пара простых стаканов, стоящих донышками вверх на стеклянном подносе. На стене позади письменного стола портрет Владимира Ильича Ленина, читающего газету "Правда". С потолка на длинном шнуре свисала голая электрическая лампочка, покрытая пылью с мушиными точками.

В кабинете было тепло. Трое вошедших чиновников сняли с себя верхнюю одежду. Лашук занял главное место под портретом. Двое других уселись за столиком для посетителей. Все раскраснелись щеками и стали энергично потирать ладони, будто собирались выпить и закусить.

- Где же твой Солтан? - спросил Лашук, начиная терять терпение. - Время не ждёт.

- Сейчас. Сейчас придёт, Григорий Степанович. Я уже слышу его торопливые шаги, - ответил Левич. - Вот, не хотите ли новый "Огонёк"? Совсем свежий, только недавно получил. С пылу, с жару - ещё типографией пахнет. - Левич вкусно понюхал хрусткую, как тонкая жесть, страницу. - Григорий Степанович у нас библиофил, - добавил он, обращаясь к Шувалову, - большой любитель чтения запоем.

- Это верно, - с видимым удовольствием подтвердил Лашук льстивые слова. - Не могу спокойно, как говорится, смотреть на печатное слово. Даже в уборной всякую бумажку обязательно прочту. Все глаза попортил, никак не соберусь близорукие очки себе заказать, плюс полтора. Всё недосуг. Антонину Коптяеву читали?

Шувалов отрицательно помотал головой.

- Зря. Советую. Сильно пишет.

- Натан Борисович, у вас нет случайно скрепок? - спросил Шувалов и, помолчав, добавил: - В вашем строгом кабинете.

- Скрепок? - не понял Левич, нахмурившись.

- Ну да, скрепок. Обычных канцелярских скрепок.

- Ах, скрепок! - почему-то обрадовался Левич. - Конечно, есть и вовсе не случайно. - Он суетливо порылся в ящике письменного стола и извлёк оттуда картонную коробочку, чуть не просыпав из неё скрепки на колени Лашука. - Вот. Берите хоть всю.

- Зачем же мне всю? - возразил Шувалов. - Я, с вашего разрешения, возьму лишь несколько штук. - Он высыпал в карман горсть скрепок и одну из них разогнул, почувствовав некоторое облегчение, как наркоман, который долго терпел и, наконец, вколол себе в вену дозу героина.

- И вообще, - продолжил Левич, - я беру над вами шефство, пока вы обустроитесь. Так что не стесняйтесь, обращайтесь, буду всегда рад помочь. Кстати, питаться вы можете в нашей туристской столовой.

- Спасибо, Натан Борисович, вы очень любезны.

Прибежал запыхавшийся Солтан.

- А вот и я! - радостно сообщил он, лучезарно осклабившись.

- Всё успел? - негромко спросил Левич.

- Всё, как вы велели, Натан Борисович. Всё, ол-лай!

У Солтана был полон рот золотых зубов, как у цыганского барона. Это было вызвано не тем, что природные зубы его пришли в негодность, а тем, что это было красиво. Поэтому он не упускал случая похвастаться и постоянно улыбался. У него было красное лицо, будто он только что вышел из парилки, и невероятные жёлто-голубые глаза, хитро щурившиеся. От уголков глаз расходились добрыми лучиками морщинки, как цыплячьи лапки.

Герой романа Виктора Гюго "Человек, который смеётся" (его звали Гуинплен) тоже всегда улыбался, но он был изуродован злыми компрачикосами и скалил зубы против своей воли. А Солтан Худойбердыев улыбался по своей воле и очень заразительно. Как только он появился в кабинете Левича, всем тоже захотелось улыбаться. Все, кто плохо знал Солтана, думали, какой весёлый и приветливый человек. Но он был приветлив и весел только в кругу важных, с его точки зрения, людей. С теми же, кто был ниже его по рангу или не представлял для него интереса, он часто бывал несправедлив, груб, жесток и даже опасен. Тогда глаза его переставали светиться добротой и загорались нехорошим светом, как у разбойника с большой дороги. Большая опасность исходила от Солтана для молоденьких глупых девушек, которых он умел обольщать с коварным кавказским гостеприимством. Молодых туристок он называл тушканчиками молочно-восковой свежести.

- Издраствуйте вам, Григорий Степанович, товарищ пердседатель, салям-алейкум! С приездом вас! Ол-лай!

- Алекум-салям! - небрежно ответил Лашук. - Вот, знакомься, - показал он на Шувалова, - директор строительства. Наконец взялись за твой Домбай. Помогай!

Солтан с силой потряс руку Шувалову, не переставая улыбаться, и шепнул Левичу:

- Всё готово, Натан Борисович.

- Итак, так, - внушительно произнёс Лашук, тщетно пытаясь удержать нижнюю губу. - Дружба дружбой, а служба службой. - Он негромко, но решительно стукнул ладонью по краю стола, как будто лишал жизни муху. - За грязь в главном корпусе, за то, что заморозили гидростанцию , за пренебрежительное отношение к хлебу, народному достоянию, за кавказский колорит, который бродит где попало, и, как говорится, гадит на всех дорожках, - завхоз Худойбердыев получит строгий выговор и лишится тринадцатой зарплаты. А директор турбазы "Солнечная Долина" Левич получит пока "на вид". А то вы тут совсем мышей не ловите. Только на бильярде играете. Вот так. Возражения есть? Оправдания? Увёртки? - Лашук подождал немного. - Нет. Всё ясно. Как говорится, баба с возу, кобыле легче.