Домбайский вальс (СИ)

Летний лагерь назывался, не мудрствуя лукаво, "Домбай" и находился у подножия горы Семёнов-Баши, справа от турбазы "Солнечная Долина" и густой купы огромных чинар, в низинке, на вырубленной когда-то поляне, почти всегда освещённой солнцем. Зимой в лагере зимовал зимовщик, который караулил лагерное добро. Против злых людей, любивших шастать по ночам, у него была берданка. Но никто никогда не слышал, чтобы берданка эта хоть раз стрельнула. Она служила зимовщику для осознания своей вооружённости. Ему от этого осознания было спокойней и не так страшно. И ещё берданка нужна была для острастки, вдруг кто-нибудь забредёт. Всегда можно было крикнуть: "Стой! Кто идёт? Стрелять буду!". В домике, где жил зимовщик, была печка-буржуйка, выходившая трубой в окно. И дальше, через железное колено, вверх, выше крыши. Хорошая печка. Накормишь её сухими, ладно колотыми дровами, она закраснеется от радости, словно красная девица, разгорится сине-жёлтым пламенем, аж гудит. Жарко сделается, никакой мороз не страшен.

В альплагере "Домбай" был открытый плавательный бассейн, с лесенкой вниз; по ней можно было спускаться в ледяную воду постепенно, а не плюхаться, как дельфин, чтобы не заходилось сердце. В зимний период всю территорию альплагеря заносило снегом сплошь. И бассейн тоже. А как к летнему сезону снег стает, бассейн чистят, лесенку обновляют свежей масляной краской и заполняют ванну бассейна водой, качая её насосом из реки. Вода в реке чистая, как слеза, пока не пойдут потоки с гор. А в бассейне она всегда тёмная, как в омуте, и никогда не прогревается, хоть солнце печёт изо всех сил. И плавают в таком бассейне только закалённые люди. Да и те ухают и фырчат, будто в крещенской иордани.

Лагерь относился к Всесоюзному добровольному спортивному обществу (ВДСО) "Буревестник", но управлялся почему-то человеком из Комитета госбезопасности (КГБ). Начальник лагеря жил преимущественно в Черкесске, а в Домбае появлялся редко, внезапными наездами. Его звали Кады Юсупович, а фамилия у него была редкая, но занозистая: Хуйбиев. Ему не раз толковали в обкоме: ты мол фамилию-то малость подправь. Куда там! Пыхнет, как порох. Мой прадед, говорит, носил эту фамилию, мой дед её носил и мой отец. Почему же я должен её подправлять? Горячий народ карачаевцы, шибко гордый. Лучше его не трогать, от греха подальше. Если его обидеть, можно кинжал получить в живот либо меж рёбер и даже впоследствии серию кровной мести. Кады Юсупович был человеком незлобивым, но все его боялись и называли, таясь, "кэгэбэшником". У нас к этому главному виду войск отношение всегда сложное: показное смирение и смертельный страх.

Изредка в Альплагерь "Домбай" приезжал Председатель Совета Министров СССР Косыгин Алексей Николаевич. Он приезжал, конечно, не с пустой проверкой, как это делал Лашук Григорий Степанович, а просто отдохнуть недельку от государственных дел. Его сопровождали три охранника под видом альпинистов. Когда он совершал походы по маршрутам, один из охранников шёл впереди на приличном расстоянии, два других на таком же расстоянии - позади. Приезжал Косыгин всегда осенью, когда Домбайская поляна особенно хороша.

Воздух прозрачен, прохладен и чист, дышится легко и радостно. Солнце светит ярко, уютно, ласково и греет, как летом. На голубом небе ни облачка. Горы похожи на волшебных гигантских животных, замерших в собственном величии. Вот Домбай-Ульген, убитый зубр. Вот Джугутурлючат, здесь пасутся туры. Вот Бу-ульген, мёртвый олень. Вот Зуб Софруджу, клык тигра. Снег сверкает ослепительно, без тёмных очков не стоит смотреть, можно даже на время ослепнуть, тогда придётся прикладывать к закрытым векам испитой чай, говорят, будто это помогает. Тени всюду чистого тона: голубые так голубые, синие так синие, розовые так розовые. Пишешь горный пейзаж мастихином, не смешивай краски, бери живую, выдавливая её из тюбика, как зубную пасту, и смело накладывай на холст с подсохшим подмалёвком. В случае чего за одного из Рерихов сойдёшь.

А как красив осенью лес в Домбае, боже ж мой! Среди тёмно-зелёных, филетовых и лиловых массивов пихт, елей, сосен, будто вспышки пожара, ярко-жёлтые, красные, оранжевее купы клёна, бука, граба, берёзы. И вода в реках пока ещё прозрачная, то зелёная, то синяя, то чёрно-белая. Бери удочку, ступай на берег и лови форель. Словом, осенью в Домбае - рай. Сказка, и жить хочется.

Косыгин совершал походы на поляну Лии. И дальше, к Чучхурским водопадам. И выше водопадов, где цветут целые поля чёрных и лиловых тюльпанов. Поднимался к Зубу Мусат-Чери и спускался по крутой тропе через зарастающую густым подлеском просеку кладбищенской лавины. Когда заканчивался его короткий отпуск, его перевозили на присылавшихся из Ставрополя автомобилях по ущелью Гоначхир к Северному приюту. Здесь он смотрел в задумчивости на синее, то вдруг болотно-зелёное, то блёкло-серое озеро внизу. Может быть, здесь в первозданной тишине, он обдумывал свои реформы, которым так и не суждено было сбыться. От Северного приюта он шёл через Клухорский перевал до Южного приюта. Там его встречали охранники из Грузии и везли в Сочи, откуда он вылетал в Москву.

Однажды приехал Косыгин в альплагерь "Домбай" с Мухитдиновым, чтобы вместе пройти через Клухорский перевал, вдвоём всё же веселей и не так скучно. Вышел он утром, до завтрака, прогуляться по лагерю. Никто его не признаёт. На портретах он всегда при галстуке, причёска бобриком, глаза строгие, смотрят прямо на тебя. А тут - рубашка-ковбойка с распахнутым воротом, туристский костюм из брезента защитного цвета, высокие отриконенные ботинки, пробковый шлем, тёмные очки. И зашёл он невзначай на бетонную полосу в виде дорожки, окаймляющей бассейн. Дежурный по лагерю заметил, как заорёт:

- Ну ты, мудила стоеросовая, куда прёшь в триконях на край бассейна? Совсем сдурел?

Косыгин сразу стушевался, руками показывает, что он всё понял касательно нарушения им порядка и отвечает застенчиво, но твёрдо:

- Виноват, загляделся, прошу меня извинить.

Дежурный видит, что мужик вроде ничего, не нахальный такой, вежливый, обходительный, и говорит ему снисходительно:

- Ладно, отец, вали отсюда. Пока цел.

И Косыгин сразу ушёл в дом завтракать.

Когда, уж после, дежурному кто-то растолковал, кого он безбожно костерил и обозвал матерным словом, тот дар речи потерял. Всё ждал, когда за ним придут, чтобы его посадить. Но никто его пальцем не тронул.

Зимовщики в лагере постоянно менялись: нынешней зимой один, на другую зиму другой. По научному такая текучесть наёмников называлась "ротация кадров". Начальство (ему видней) думало, что сторожа будут лучше стараться без привычки к одному месту. Работа не пыльная, однако, временная. А русский человек он такой: ежели к одному месту прикипит, начинает лениться. У него мысли появляются, кабы чего-нибудь стибрить. Нужное для личного употребления. От него этому и горные люди научились.

Обедать зимовщик ходил на турбазу "Солнечная Долина", по договоренности с директором Левичем Натаном Борисовичем. С обеда идёт, пару ломтей хлебы с собой прихватит. Не то чтобы ему не хватало, а как не взять, ежели он свободно лежит на столе в тарелке - ешь, сколько влезет.

Если зимовщики менялись, то начальник лагеря всё один, Кады Юсупович Хуйбиев, уже седьмой год пошёл, как он служил на одном и том же месте. Проверенный, надёжный, никогда себе ничего. Ему про тот случай с Косыгиным никто словом не обмолвился. Он так ничего и не узнал, хотя "кэгэбэшник". А то запросто могли дежурного того посадить в места не столь отдалённые. Обошлось на этот раз, всё шито-крыто.