Домбайский вальс (СИ)

- Ол-лай! Слава аллаху! Наш народ - полукочевой народ, он привык кюшить руками... - начал было Солтан, сияя золотом зубов, но Левич незаметно толкнул его локтем в бок.

- Ты наливай, наливай! Каждый сверчок знай свой шесток.

Солтан приподнялся над столом и разлил оставшийся в бутылке коньяк по стаканам. Он не рассчитал и в последний (самому себе) налил заметно меньше, чем в остальные.

- Так не годится, Солтан, брат ты мой, - заметил Лашук. - Надо, как говорится, чтоб всем и каждому поровну.

Солтан расплылся в широкой улыбке, светя золотом зубов, и стал переливать из стакана в стакан, пока везде не стало одинаково.

Гладко причёсанная официантка в кокошнике и удивительно белом халате, на котором отчётливо были видны складки от глажения утюгом, внесла поднос "хохлому" с румяными круглыми лепёшками, похожими на большие ватрушки. В центре каждой лепёшки, на запёкшейся корочке мясного фарша, лежал и таял, растекаясь от сливочного счастья, щедрый кусок бледно-жёлтого масла.

- Эт-хычин, - объявил Солтан. И всем улыбнулся добро и грустно, будто Христос, явившийся израильскому народу для произнесения нагорной проповеди. - Это пироги с мясом. Бывают ещё с картошкой, тогда они зовутся просто "хычины".

Лашук взялся за стакан, внимательно его разглядел, словно увидел впервые. И облизывая жирные губы, сказал замедленно:

- Может быть, хватит, ребята? Мне всё-ж-ки как-никак ехать.

- Григорий Степанович, в машине всё проветрится, не беспокойтесь. Вас Стасик доставит в целости и сохранности, - заверил Левич Лашука.

- А водителя накормили? - рявкнул вдруг грозно Лашук. - Фронтовая привычка, - прибавил он на полтона тише, обращаясь к сидящему рядом с ним Шувалову. - Первым делом, как говорится, позаботиться о водителе.

- Накормили, накормили, - успокоил его Солтан. - Но не так, чтобы ощень. - Он весело засмеялся. - Чтобы ваш Стасик не заснул за рулём.

- То-то, сказал Лашук.

- Вы воевали? - уважительно спросил Шувалов.

- Нет, Андрюша, друг мой ситный, не пришлось. Служил в военкомате. Но вот что я тебе скажу, дорогой товарищ: эта страшная война оставила на нашей стране такой неизгладимый след, что у всего нашего народа привычки - фронтовые. Это не факт, но было на самом деле.

Лашук, взволнованный воспоминаниями о войне, тяжело поднялся, держа стакан в охмелевшей руке. Во время подъёма он, покачнувшись, задел задом стул. Солтан бросился было подхватить его, но не успел, стул грохнулся на пол. Лашук обернулся с недоумением на лице: что за шум? - посмотрел через плечо на жалобно валяющийся стул и сказал небрежно:

- Нехай, пусть отдохнёт. Потом поднимешь, Солтан, когда я закончу говорить. - Он помолчал, вернувшись в исходное положение. - Я хочу сказать, - начал он произносить высокие, умные и торжественные слова, - наша великая страна, без конца и края, делает огромные успехи. Не покладая мозолистых рук. Назло всем этими "натам" и зазнавшимся америкосам. И всё такое. Спутники, ракеты, автомат Калашникова и так далее. Как говорится, здесь у нас, на Домбайской поляне, долго ничего такого не было, - он изобразил кистью руки неопределённый винтообразный жест. - Кроме необычайной красоты и редкой природы. А вот пришло время. Начинается большое строительство. Вот уже и директор есть. - Лашук посмотрел сверху вниз на Шувалова и положил ему ласковую руку на плечо. - Верно я говорю, Андрей Константинович?

- Николаевич, - поправил Лашука Шувалов. Уже с раздражением.

- Да что ты ко мне привязался со своими бесконечными замечаниями! - осерчал вдруг Лашук. - Пристал, понимаешь, как банный лист к жопе. Сам знаю, что Николаевич. Ну, ошибся, извини. С кем не бывает? Я хочу выпить, - продолжил Лашук, немного остыв от эмоционального взрыва, - чтобы наш хлебный край и вся наша необъятная страна, от края и до края, как поётся в песне, от южных гор до северных морей, партия наша родная и всё такое, процветала и крепла с каждым днём. И чтобы народ наш многострадальный жил счастливо и во здравии. И так далее. За то, чтоб успехи были в личной и общественной жизни. За всех присутствующих!

Все выпили. Кто залпом, кто смакуя обжигающий напиток.

- Ура! - коротко сказал Солтан. - Ол-лай!

От выпитого коньяка его широкое красное лицо обрело цвет спелой свёклы. Золотые зубы его тускло светились самородками. Праздничное настроение за столом росло и крепло. Лашук, с шипением проткнутой гвоздём автомобильной камеры, требовавшей срочного шиномонтажа, выпустил воздух из лёгких, закусил солёным огурцом, занюхал ржаным хлебом (фронтовая привычка) и набросился на эт-хычины.

- Вкусно! - сказал он. И спросил: - А туристов тоже так кормите?

- Бывает, но по праздникам, - признался Левич, утратив контроль.

- Ну, что ж, это правильно, - согласился Лашук, сильно тряхнув опьяневшей головой. - А то ведь никаких денег не хватит. Экономика должна быть во главе угла, как говорится, на первом месте.

- Экономика должна быть экономной, - вставил Солтан. - Это факт.

- Да-а, - протянул Лашук грустно, - время бежит вприпрыжку. Его не остановишь. Это тебе не кляча какая-нибудь, а резвый мерин. Его только надо правильно заседлать. Вон Солтан, он знает. Потому что джигит. Я помню, как здесь, на Домбайской поляне, всё ещё только начиналось. В смысле её освоения. Никакой дороги сюда не было в помине. На моей памяти на ишаках добирались. Или пешком, на своих двоих. Завидую я тебе, Шувалов. Честное слово, завидую. От всего щедрого сердца, которому не хочется покоя. Размах, горизонт, фанфары и всё такое.

- Всё путём, Григорий Степанович. Построим. Я в этом уверен.

- Вы-то, скорей всего, построите, да мы-то этого не увидим. Нам бы с тобой, Натан, годков по двадцать скостить назад, тогда да, куда ни шло. А так - нет. Верно я говорю?

- Верно, Григорий Степанович, ой как верно, - ответил воодушевлённо Левич, польщённый высоким вниманием, наливая в стакан, из которого пил коньяк, шипучий боржом. - С врачом у меня запятая. Боже ж мой! За что, я знаю? Тот, прежний, пьяница, а эта - вертихвостка. Одни мужики у неё в голове. Глаза красивые, спору нет. Но ей они нужны не для того, чтобы больных лечить, а чтобы ими стрелять. Хочет подыскать себе богатого мужа известной личности. У нас ведь тут всякие бывают: и академики, и режиссёры.

- Вон какой совсем седой стал, - показал Лашук на свою потяжелевшую голову. - Есть люди, благородно седеют - с висков. А я, как говорится, сразу по всей башке занялся. Не успеешь оглянуться, как придёт она, костлявая, постучит костяшкой по темени и скажет: финита ля комедия...

Солтан воспользовался грустной минутой, нырнул под стол, достал оттуда ещё одну бутылку коньяка, торопливо выдернул пробку, предварительно пощекотав её штопором, и разлил по стаканам коньяк. Затем он очень торжественно поднялся и произнёс витиеватый кавказский тост: