Помеха на траектории (СИ)

Восемьдесят один час спустя "СОМ-200" причалил к терминалу "Алания" на околоземной орбите. Пассажиры покинули радиоактивный корабль по аварийной галерее. Пластик, излучавший, как реакторное ядро, проворные снабженцы мигом приспособили для каких-то технических нужд, и подскочивший лихтер погнал оба контейнера, превратившиеся в дырявое сито, куда-то в сторону Меркурия. Отдельно врачи санитарно-карантинного отряда вывели Невельского. Невельский посерел и выцвел; во время полёта ему стало известно, что за самодеятельность его пожизненно лишили визы на выход в космос. Даже то, что его спасителей с позором выгнали из пассажирского флота и перевели на транспортный корабль, никак особенно не радовало несостоявшегося покорителя Седны.

--Перестраховка. Осторожность. Предусмотрительность, -- бросил он презрительно, проходя мимо пилотов лайнера. Пилотам тоже крепко досталось; у Сокаля слипались глаза от недосыпания, а Руенга слегка поседел -- хотя причиной тому было не нервное напряжение, а биохимические изменения после очередной незапланированной дозы жёсткой радиации.

--Это вы к чему, Невельский? -- брезгливо спросил Руенга.

--Да к тому, что если бы не все эти систем дубляжа и сервиса, то чёрта лысого вы бы за мной сунулись в эту дыру! Привыкли перестраховываться во всём, вот и болтаетесь с комфортом по космосу! Борщехлёбы, маменькины сынки!

У Сокаля сжались кулаки, но бывший командир лайнера остановил его -- коснулся плеча своего помощника, выдвинулся на полкорпуса вперёд.

--Да, мы маменькины сынки, -- сказал он. -- Вы правы, Невельский. У каждого из нас есть мать -- женщина, родившая своего ребёнка для продолжения человеческого рода, для пользы и счастья людей, а не для славной гибели в выяснении забавных приоритетов. И у нас у всех есть ещё одна мать -- наша Земля, наш мир. Земля, которая дала нам жизнь -- для жизни, а не для смерти. Мы рискнули жизнями, чтобы спасти жизни; вы рискнули жизнью, чтобы умереть самому и научить умирать других. Мы -- помеха на вашей траектории, просто потому, что у вас нет матери, Невельский. Вы не знаете материнской любви, или же отказались от неё. Это невозможно осудить, но нельзя принять как принцип жизни. Просто потому, что у всего живого на свете есть мама...

Невельский помолчал с минуту.

--Вы ничтожны, -- сказал он наконец. -- С вашими принципами, с вашими устремлениями... Вся цивилизация живёт, как одна сплошная ошибка!

--Ага, -- согласился Сокаль. -- А вы, значит, получается, д'Артаньян!

--Получается, д'Артаньян, -- в свою очередь, согласился Невельский.

--Пошли отсюда, -- предложил шефу Сокаль, беря Руенгу за плечо.

Руенга сделал пару шагов, затем вдруг обернулся к Невельскому.

--Извините, Невельский, один-единственный вопрос ещё. Какую книжку вы последней читали в туалете?!

--Вообще-то носить с собой в туалет книги -- признак бескультурья... -- начал несостоявшийся покоритель Седны, но Руенга предостерегающе поднял руку:

--Вы трое суток летели на моём корабле, и вы были в положении арестованного. Я знаю о вас больше, чем мог бы рассчитывать знать, будь мы просто знакомы. Я обещаю вам, что не поделюсь этими сведениями. Это вопрос чисто личного характера. Мне просто интересно: какую книжку вы носили с собой в туалет последней?

Невельский покраснел до корней волос. С усилием, борясь со спазмом в горле, выдавил из себя хриплое, неуверенное:

--"Графиня де Монсоро"!

--Хорошо, -- спокойно кивнул Руенга. -- Я так и думал.

Он вновь позволил своему помощнику взять себя под локоть и увести с причальной галереи подальше, туда, где в обзорных иллюминаторах большого транзитного зала медленно вспухал покрытый белыми пятнами облаков светящийся серп Земли.