По ту сторону грусти (СИ)

По-русски звучало смешно, но ещё и таинственно: снова - уж. А peace - это мир. Мирный уж, как мирный атом. Почему бы и нет. Почти официальная декларация: он уловил уже, что эти змеи здесь сакральны. Может, Алеся расскажет ему, если захочет. Потом, подумалось; он с удивлением отметил, что начал ощущать её настроения и даже мимолётные тени мыслей - не всегда, но иногда, это было приятно и таинственно. "Может, я тоже на что-то гожусь?" - подумал он, не вполне понимая смысл этого "что-то".

Она нарочно сделала крюк, хотела провести его через мост. Это казалось очень важным. Иногда её охватывало стойкое чувство, до душевного жжения, что сделать нужно так и не иначе, и именно сейчас. Хотя именно этим специалисты и отличаются от обычных людей. Сигнал. Значит - надо. Провести через мост - и обязательно держа под руку.

Внизу катила свои воды стремительная, деловитая, хотя и мелкая Вильня. На каменном береговом укреплении были развешаны фотопортреты в стиле поп-арт. Под самым мостом - это Юрий Владимирович заметил - почему-то болтались зелёные расписные качели. Добротно сделанные, одинокие и недосягаемые - и потому нелепо восхитительные. Он предположил, что они для русалок.

И есть почему-то не хотел, попросил её провести по району. Алеся прислушалась: да, правильное решение - и повела, не отпуская его руки.

И было для них всё: осыпающаяся штукатурка и новенькие фантастические флюгеры, галереи - порой в самых неподходящих местах, стаканчики с удивительно вкусным и дешёвым кофе, да прямо с лотка, "дешевле грибов" (пила только Алеся, ну и что), крошечная ярмарка под открытым небом, напоминающая сбор секты старьёвщиков. Потом он с улыбкой изучал конституцию Ужуписа на серебристых металлических досках.

Ещё был кот в букинистическом магазине, куда зайти захотел Андропов, увидев на грифельной доске весёленько начертанное "books" - как пишут обычно про жаркое или коктейли возле кафе. Он долго перебирал пластинки, иностранные книги, рассматривал фотографии, то и дело тень улыбки пробегала по его лицу. Потом подошёл и к коту. Тот возлежал в уютной корзиночке и с удовольствием подставил под его палец своей влажный оранжеватый нос. "Вот, его и коты любят!" - скоропалительно и суеверно восхитилась Алеся.

Была ещё узенькая тропиночка мимо живописных заречных хибар, с подгнившими заборами, влажными знамёнами белья на верёвках, дикими кустами, дровниками и старинными калитками - и всё так же бегущей слева внизу Вильней: вроде бы опасно близкой, в неё можно было запросто скатиться по резкому откосу. Она показала ему всё, что сама здесь знала.

На углу улицы Андропов замедлил шаг и развернулся, прислонясь к стене, будто хотел лучше рассмотреть бронзового трубящего ангела, стремительно замершего на вершине колонны - но вместо этого устало закрыл глаза. Алеся встревожилась.

- Ничего, не бойся, - успокоил он, - сейчас пройдёт. Честное слово, ничего страшного.

"Ну ладно уж, верю тебе на слово! Но только вздумай грохнуться в обморок посреди Ужуписа!" - подумала Алеся, сердитостью прикрывая страх. Он прекрасно расслышал эти мысли. Ну а что будет делать, если он "вздумает"? Обычное дело, спасать - оказывается, у неё это неплохо получается. Сейчас же она снова на всякий случай расстегнула ему воротничок, тихо обняла и погладила по щеке.

А потом сделала то, чего от себя не ожидала. Ещё раньше, по фото, замечала, какая у Юрия Владимировича полная шея, кое-где даже с ямочками и складочками, и было в этом тоже что-то детское, и сейчас она так близко видела эту милую, пухлую шею - что не выдержала и нежно поцеловала. Андропов удивился, но радостно, молча, не до конца веря в происходящее - и Алесю теснее прижал к себе, не хотел отпускать ни на шаг - и она поцеловала снова, и ещё, и ещё... А когда уже чуточку опомнилась и залилась краской, прижалась, пряча лицо. И тут же ощутила, что Андропов бережно отстраняет её, но не для того, чтобы оттолкнуть: Алеся тут же почувствовала его тёплые руки у себя на спине и мягкое касание губ: ушко, висок, где начинаются первые пёрышки волос, и тоже шея, как раз где досадная царапинка. И тягостное смущение отхлынуло, растворилось, а вспыхнула весёлая радость: "Вот-вот, теперь мы квиты!".

Когда она наконец подняла взгляд на Юрия Владимировича, он улыбался во весь рот, так и светился. Тем и "провинился" - Алеся ласково, но чувствительно ущипнула его за щёку: ведь, кстати, а вдруг он притворился? Мысль ужасно неблагородная, но кто ж его знает. Но высказать сомнение она сочла недостойным. А потому негромко велела: "Идём", - и повела его к Заречной кофейне.

Глава пятнадцатая

Игра

Там подавали суфле из шпината, свежую пасту с базиликом, зелёный салат с мелкими сладковатыми креветками, куриное филе на пару, всё аристократично и сдержанно. А ещё, кроме кофе на самый взыскательный вкус, там был превосходный чай: улун с парным молочным запахом, жасминовый, напоминающий о сиесте, цитрусовый с цветочками флёрдоранжа и ещё один любимый, со смутным привкусом шампанского и васильковыми лепестками. По стенам были развешаны картины, и они периодически менялись, как в любой приличной галерее.

Андропов и сам не знал, как воспринять происшедшее на углу: ему было и радостно, и трепетно, и стыдно - да, ему снова стало нехорошо, но не так ведь, как утром, мог бы и перетерпеть, и Алесю не пугать, не провоцировать. Хотя провокация вышла такая... он замешкался, подбирая слова, вздохнул и решил не говорить даже "приятная" - слишком уж безлико и оттого немного пошло.

Он накрыл своей большой ладонью Алесину руку, лежащую на столе. Она опустила глаза с улыбкой. Юрий Владимирович так много хотел ей сказать, но всего лишь произнёс:

- Ты такая добрая. Такая хорошая...

Алеся, смотревшая в сторону, подняла голову и взглянула ему в глаза:

- Ну, разве это подвиг?

И почти с насмешкой: уж себя-то она явно доброй не считала.

- Нет, - возразил Андропов, - но...

И неловко оборвал фразу. Опять. Не хватает слов, а ведь он не самый косноязычный, если что. Снова растерянность.

Но Алеся истолковала по-своему. Она деликатно освободилась и взяла обеими руками его кисть, нагнувшись над столом:

- Мне кажется, тебя надо любить вдвое сильнее, чем обычного гражданина.

Она поняла. Председателя КГБ боятся, ненавидят - а она умиляется, как маленькому, жалеет, гладит нежными лапочками... как приятно - только бы не отпускала подольше...

Но им принесли чай. Алесины пальчики сползли с его руки медленно и вежливо; с официантом она обменялась приглушёнными бликами тихих улыбок: как будто говорила, что, вот, соскучились, не виделись так давно, он-то в Америке преподаёт, а она тут в Виленском универе аспирантуру заканчивает, дела семейные, никак не наговорятся, не наобнимаются, куда там аэропорт, прикосновения в первый день - острый дефицит, кровная тоска и кровная радость...

Мы с тобой одной крови, ты и я.

Только теперь он удивился: когда Стамбровская была в очках, а не в линзах (она уже объяснила ему, как используется это достижение науки в быту) - то было в ней что-то очень родное, то, чего не было даже у его детей. Хотя, наверное, просто стиль: сами по себе длинные ноги, или высокий лоб, или плохое зрение - черты довольно-таки общие, весьма частые.

Но было и кое-что резко отличное: не антисоветское, но - литературное, историческое, отвлечённое. Сочетание серебряного и тёмно-синего, мелькнувшая (хоть на краткий миг) мантилья, кольца со скандинавским орнаментом, строгость позы, взгляда в отдельные моменты, но при этом в лице - тёплый, воздушный свет. И он сказал мальчишески-застенчивым тоном: