Дети Шини (СИ)

- Ладно, - согласился Петров. - Хотя, любимый цвет очень многое может сказать о человеке. Всё, отличная идея, Настя! Я буду задавать вопросы и снимать. А потом посмотрим и поржем.

- Ты лучше себя снимай и ржи, - оборвал его Герасимов. - Я лично в этом деле не участвую.

- Вообще, мысль интересная, - признал Марков. - Но я против того, чтобы ты снимал. Какое нафиг кино? Потом возьмешь и в сеть выложишь.

- Я же исключительно в целях искусства. А если никому не показывать, то это уже не искусство.

И снова завязался спор, в котором Петров потерпев полный крах и по-настоящему расстроившись, сказал, что будет снимать, что захочет, кого захочет и когда захочет, но камеру всё же спрятал.

- Когда ты начал переписываться с Линор? - спросила я Маркова.

- Точно не помню. Что-то около года назад.

- А кто первый написал?

- Глупый вопрос. Конечно не я. Это была группа типа "Логика и Дедукция" или "Логические загадки". Но дело не в группе. Я сразу скажу, о чем мы разговаривали, только попрошу воздержаться от комментариев, потому что они будут бессмысленны и моего мнения не изменят. Я рассказывал Линор, что мои одноклассники - тупые и прогнившие амёбы. И что у всех кого я знаю, ай кью ниже плинтуса, а я единственный, кто имеет цели в жизни, и способен находиться вне стада. А то, что у меня нет друзей, это даже отлично, потому что дружба - это взаимоотношения интеллектуально равных людей.

В его словах не было ничего неожиданного. Марков никогда не скрывал своего отношения к обществу.

- И что? - заинтересовался Петров. - Линор поддержала тебя?

- Сложно сказать, в чем-то да, но мы спорили. Она продвигала тему, что все люди на самом деле не такие уж плохие, как это часто выглядит со стороны.

- Вообще странно, - сказала я. - Если Кристина действительно верила в людей, то почему говорила "никто никому не нужен"?

- А ничего странного, - подал голос Герасимов. - Она-то верила, а Марков убедил её в обратном. Доказал, что все кругом чмошники и сволочи. И это, пожалуй, единственное, в чем я с ним полностью согласен.

- Это правда? - спросила Настя Маркова.

Марков сделал постное лицо и закатил глаза.

- Я знаю, что прав. Взять хотя бы случай, когда мои ублюдские одноклассники заперли меня в лаборантской перед олимпиадой по математике. А я к ней между прочим две недели готовился, ночей не спал и всё такое. Я два часа там просидел, потому что это было после уроков, а физичка ушла куда-то. Прошло три года, а мне до сих пор обидно, и не понятно, как можно быть такими жестокими тварями.

И он так это мерзко говорил, что мне очень захотелось встать и треснуть его по очкам.

- Звучит очень трогательно, - проигнорировать эту тему я не могла, - но почему же ты не вспоминаешь, о том, какую подлянку сам перед этим всей параллели устроил? Когда нажаловался, что тебе на физре всё время в портфель тухлятину подкладывают. Всех тогда согнали в класс, пришел твой папаша, тётка полицейская, обе наши классные, завучиха и устроили жуткий разнос. А затем взяли и, не иначе как по твоему наущению, назвали имена шестерых человек, заставили их встать и начали бездоказательно обвинять в том, что это сделали именно они. Разве это справедливо? Тётка полицейская грозила постановкой на учёт, а их родителей вызывали в школу. Из-за какой-то фиговой тухлятины в сумке! Даже не зная точно, кто это делал! И ты ещё что-то там бухтишь, что все кругом уроды?

- Да, я помню это, - подтвердила Настя. - Очень неприятный случай был.

- Знаешь, - Марков в упор посмотрел на меня. - Я за своего папашу не должен отвечать. Да, он перегнул палку, но я просил его этого не делать. И я никому не жаловался, меня самого из-за этой вони мать запалила.

- Если бы ты не был таким козлом, тебе бы никто ничего не подкладывал. Но ты настроил против себя абсолютно всех. И ещё, из-за тебя досталось хорошим людям, которые никогда даже в сторону твою не смотрели.

- Это ты про Павлика Подольского? - осторожно спросила Настя.

Но мне было не до неё.

- Потому что ты кроме своей учебы никого и ничего не видишь. Тебя только твои собственные беды волнуют. Ах, я пропустил контрошу. Всё, конец света! Я, я, я... Бесконечно только о себе и думаешь.

- Осеева, ты чего так завелась? Мы вообще про Кристину разговаривали, - попытался перебить меня Петров.

- А ничего! Потому что я считаю, что он был наказан заслужено. И все эти сопли "ах, меня гнобят гадские одноклассники" для тех, кто с тобой не знаком, и не знает какое ты чмо.

- Тоня, - Якушин покачал головой и укоризненно посмотрел в мою сторону. - Кажется, ещё вчера ты собиралась с ним в Сочи ехать.

- Да. Потому что я отходчивая и забываю плохое, и почти всегда прощаю людей. И не ненавижу их, как некоторые.

- Вот ты тут, Осеева, выпендриваешься, а сама дальше своего носа не видишь, и слышать ничего не хочешь. Я же сказал, что никогда не поддерживал методы моего отца.

- Тебе нужно было это ещё в началке на плакате написать и над входом в школу вывесить.

- А я помню, как ты лично всех спалил, когда мы на контроше по биологии ответы из Интернета скатали, - тихо, но очень едко сказала Сёмина.

- И правильно сделал, - парировал Марков. - Потому что это была итоговая. Почему я, потратив кучу сил и времени, должен получать столько же баллов за реальные знания, сколько и Герасимов за то, что списал?

- Вот-вот, - выкрикнула я, не давая Герасимову и рта раскрыть. - Не в папаше дело, а в тебе самом. И, если бы у меня была возможность ещё раз запереть тебя в лаборантской, я бы снова так и сделала.

Лицо Маркова вытянулось так, что казалось, будто ещё немного и очки скатятся с носа:

- Это, правда, ты?

- Кривда.

Все резко замолчали, и повисла гнетущая пауза.

- Всё ясно, - наконец, выдавил из себя Марков. - Теперь и я считаю эту затею с вопросами и ответами бессмысленной.

Он встал и вышел из зала.

- Сразу было ясно, что именно этим всё и закончится, - бросил ему в след Герасимов.

- Вот и поговорили, - грустно вздохнул Петров. - Прикольно.

- Зачем ты это сказала? - Якушин негодующе развел руками. - Ведь, понятно было, что он обидится.

- Пусть обижается. Уроды у него кругом, пусть на себя посмотрит.

- Как ты можешь так говорить? - лицо Якушина выражало гневное осуждение. - Мы не в школе, и деться отсюда нам некуда.

- Он первый начал.

- Не знал, что ты можешь быть такой холодной и жестокой.

- А ты меня вообще не знаешь.

Ещё не хватало мне начать спорить с Якушиным, так что я просто ушла. И только когда уже начала подниматься по лестнице, поняла, какую глупость совершила. Потому что в конце коридора мелькнуло что-то неясное и исчезло в темном углу.

- Марков? - тихо позвала я.

Никто не отозвался, а возвращаться было очень стыдно. Я собрала всю волю в кулак и кое-как дошла до нашей комнаты.

А посреди ночи я проснулась просто от явного внутреннего беспокойства, которое бывает, когда на тебя кто-то смотрит. Открыла глаза и в лунном серебристом свечении, увидела возвышающуюся надо мной странную тёмную фигуру, но вместо того, чтобы закричать и позвать на помощь, буквально онемела от ужаса. Лежала и, беспомощно хлопая глазами, пыталась сообразить, что происходит.

- Ты обещала прийти, - наконец, сказал Амелин, увидев мою растерянность. В руках он зачем-то держал подушку.

- Какого черта ты опять ко мне приперся? - от возмущения я закричала в полный голос.

- Ты обещала прийти.

- Я приходила. Ты спал. Что тебе сейчас нужно?

- Извини, я не хотел тебя будить. Я просто думал, ты не спишь, и тоже слышишь.

- Что такое? - я настороженно приподнялась в кровати. - Что ты слышал?

- Но у вас оказывается тут очень тихо, - он кивнул в сторону окна.