Гном и Кассандра

* * *

М-да. Что-то ты больно новенький, дружочек мой, для сундука капитана Флинта. И пахнет от тебя не солью морей, отнюдь, а новеньким лаком. Или скипидаром? И что же мне с тобой делать? Не надо быть ясновидящей Кассандрой, чтобы понять, что нету там никаких луидоров или экю. Так, а ежели его открыть? Вот просто взять и открыть. Пломбочка! Ах ты боже мой! Да насрать сто раз на пломбочку. При случае скажу: сама сорвалась. Не любопытства ради, а токмо потому, что дурочкой не охота быть. А то, что с меня дурочку лепят, так это без лупы видать. Так что не взыщите, Ивсталия Армагеддоновна, но ведь честную игру в одни ворота не играют.

Я зажмурилась, потянула мизинцем тонкую медную проволочку…

* * *

О, то был поистине великолепный, полыхнувший в душном сумраке подвала сверкающим никелем набор инструментов. Чего там только не было! Изящные тисочки, похожие на вставные челюсти, плоскогубцы, кусачки, маленькая ручная дрель с веером свёрлышек, стамесочки, напильники, надфили, даже фонарик крохотный. И всё радужное и, будто, ненастоящее, словно не для людей, а для эльфов каких-нибудь. Аля осторожно извлекла из бархатистой малиновой ложбинки маленькую реверсивную отвертку. Ну значит так! Сейчас голову ломать не станем, все равно ничего не высидишь, не ночевать же тут, с пауками да мокрицами. В конце концов, наше-то какое дело, что в этом ящике, луидоры Людовика Четырнадцатого или реверсивные отвертки? Никакого решительно. Наше дело — доставить ящик в камеру хранения, взять со старухи гонорарий. И отбыть с Викой в Турцию. Или в Марокко. Там, где зреют апельсины, фиги и так далее. Вот только сначала надобно выбраться отсюда. А то фиги будут, а Турции — нет.

Она с трудом уложила чемоданчик в рюкзак. Он тут же растопырился, стал угловатым и неудобным. Охнув, она взвалила его на плечо и неторопливо, стараясь не шуметь, направилась к выходу.

* * *

Стоп! Блин! Опять эта чертова «Тойота»! Да не просто опять! Подкатила ближе и развернулась прямо-таки задом к подъездной двери. Пожалте, мол, девушка, милости просим в багажник в позе эмбриона. Э, нет дружочки мои, я пешочком лучше. И мне сподручней, и вам без хлопот.

Я на цыпочках отошла от двери и вновь сбежала вниз по ступенькам.

Так. Там ведь было окно. Так и есть. Надо всего-то его открыть, выбраться в полукруглую нишу, там и видно будет.

Ниша была, как водится, заделана решеткой. Подъёмной, но, судя по всему, адски тяжелой. Скинула рюкзак, уперлась поосновательнее ногами, вцепилась руками в прутья…

— Тёть, а вы что делаете?

От неожиданности я едва не уронила решетку на себя. Сперва втянула голову в плечи и зажмурилась, затем все же решила глянуть. То был мальчик лет десяти. Он сидел на корточках возле решетки и глядел на меня с любопытством и безо всякой опаски.

— Помог бы лучше, чем вопросы-то задавать, — выдавила я осипшим от испуга и натуги голосом.

Мальчик пожал плечами и кивнул. Вдвоем подняли неподатливую и скрипучую решетку и с лязгом откинули к стене.

— Так, — сказала я, переведя дух, и уже вполне требовательно. — Теперь уж и чемоданчик прими, будь любезен.

— А что там у вас в чемоданчике? — деликатно поинтересовался мальчик, когда я, обдирая ладони и матюкаясь шепотком, выбралась наконец наверх.

Наконец разглядела его. Интересный пацан. Глаза какие-то особенные. Заглядывающие за. С такими, наверное, говорить легко: врать не надо, а правду они и сами чуют. Такие глаза если и бывают, то только у детей. Иногда у собак. Шапочка синяя в полоску, как гномов колпак. Натурально, гном и есть.

— В чемоданчике-то? — сдула со лба прядь волос. — Уфф!.. В чемоданчике, брат, инструменты. Подарок домашнему умельцу. Истинную правду говорю. Даже сама удивляюсь. Я, брат, не люблю правду говорить. Скучно это… Так. Ты все еще хочешь знать, что я там делала, в вашем гадючном подвале?

— Нет. Я хочу спросить: это не вас дожидается черная «Тойота» у подъезда?

Хоп! Да ты смышлен, mon petit prince. Не многовато ль будет на одного? Хотя… может, всё и к лучшему.

— Очень может быть, что меня. Очень. Ну-ка сделай милость, глянь, что они там делают.

— Которые с «Тойоты»? — Мальчик подошел к углу дома и осторожно выглянул. — Один курит. Другой по телефону говорит. Третий… третьего не вижу, он в машине.

— Так еще третий есть? Господи! И что мне сейчас прикажете делать? Со двора незаметно не выйти. Ну никак.

— А ничего не надо делать. Вы тут побудьте немного. Совсем чуть-чуть. Сейчас они уйдут, и вы пойдете себе. Спокойненько так…

Гномик мой по-воробьиному нахохлился, шепотком сказал «Р-раз!» и вразвалку зашагал в сторону «Тойоты». Я же, стараясь не дышать прильнула к зазору между углом дома водосточной трубой. Мальчик, подойдя к одному из мужчин, долговязому, в кожаной кепке, принялся что-то говорить, размашисто жестикулируя и тряся головой. Мужчины переглянулись, один из них гулко хлопнул ладонью по капоту машины. Из нее тотчас выскочил третий, и они косолапо, разбрызгивая снежную кашицу, побежали в противоположную строну и скрылись за углом дома. Ай да гномик! Ай да сукин сын! Может, свидимся когда?.. Да ладно, не до него сейчас. Сейчас — лапки в руки и — как воробушек, скок-скок — птица малая, серая, глазу незаметная, в темноте все серы, а серые и того серей. Не торопимся, потому как бояться нам некого, мы вот идем себе на автобус и ведать ни о чем не ведаем. Йо-хо-хо, и бутылка рома!..

* * *

Шестьдесят третий автобус как назло долго не приходил. А потом тупо торчал, и урчал на остановке. Ну как будто сговорились все, ей богу!

Не, не, всё. Я — обыватель. Смиренный, безобидный. Пиастры, дублоны, Людовики, Бурбоны — на хрен! Сейчас мы эту мечту идиота спроворим на вокзал, номерок запишем. Предъявим. И тетушка Ивсталия нам всё проплатит. Куда денется. И добавит за молчание. И за урон. И моральный, и матерьяльный. Потому как насчет «Тойот» уговору не было. И насчет кожаных кепок тоже… А номер кассы — это как золотой ключик. Ну вот и тронулся наконец автобус окаянный!.. Ой, да что ж вы как толкаетесь-то, а?! Неужто спокойно нельзя…

— Тётенька, я и не толкаюсь. Я вам говорю, говорю, да вы не слушаете…

Аля поворотилась и оторопела, увидев вновь того мальчика-гномика со двора. С ума сойти. Стоит, рюкзачок за спиною. Почти как у нее, только не желтый, а оранжевый. Ага! И мой сурок со мною.

— Госспади! Ты-то откуда здесь?

Как ни странно, никакого раздражения Аля не испытывала. Даже совсем наоборот. Она вдруг поняла с удивлением, что все это время какой-то отвлеченной, тыльной частью сознания, думала именно о нём. Почему?

— Я? — Мальчик вдруг улыбнулся широкой и какой-то ясной улыбкой. — Оттуда, откуда все. Так мой папа говорил.

— Папа говорил! Папы они скажут.

— Да нет. Мой папа не скажет. Он умер. В прошлом году еще.

— Н-да. Так ты с мамой живешь?

— Нет. Мама давно умерла. Я в детдоме был. Но ушел.

— Как это ушел?

— Ну так. Взял и ушел. Я как-то давно папе сказал, что пацаны в классе меня тормозом дразнят. Он сказал: если кто назовет тормозом, бей по роже. Ну если не девочка. Просто разворачивайся и бей со всей дури. И ни о чем не думай, все само образуется, хуже не будет. Вот. А в детдоме меня преподаватель физкультуры тоже тормозом назвал. Я через «козла» не мог прыгнуть. Он и назвал. Ну а я — со всей дури… У него из носу кровь пошла. Он сказал, что меня убьет. Я и ушел. Потому что он в самом деле убить может. У него даже глаза красные. И руки тоже. Как две моркови кормовые. Честное слово. А рожа такая, как будто ее пожевали и выплюнули.

— Ужас. И где ты сейчас живешь?

— Да… по-всякому. Вот в подвале тоже. Ну откуда вы вылезли.

— Погоди, погоди. Ты не из девятой ли квартиры, бывшей?

— Ну да! А как вы знаете?