Книга 365 мыслей (СИ)

Иваси - Песня про тесто

(233). Нынешним летом в Брашове (Румыния) на научной конференции произошла загадочная история, которая остается для меня загадкой и до сих пор. Несколько вечеров мы собирались в больших апартаментах гостиницы у одного из коллег и устраивали маленькие научные семинары по своим вопросам. Семинары сопровождались коньяком "Хенесси" и хорошей закуской (это важно для этой истории!), но меня этот аспект касался меньше всех, поскольку так получилось, что я рассказывал результаты последней незаконченной статьи. Слушатели пили коньяк, закусывали и в перерывах между этими занятиями задавали вопросы и критиковали меня, а я рассказывал, отвечал, оправдывался и т.д. На последнем семинаре родилась идея совместной работы трех авторов, в числе коих был и я. Я точно помню, какие слова проговаривались, что говорил один соавтор, с чем согласился другой и что говорил я сам. В результате все разошлись по своим комнатам полностью удовлетворенные и полные идей по этой совместной работе. Неразгаданная загадка этой истории выявилась несколько дней назад, когда я сделал попытку контактов с двумя коллегами - соавторами по этой работе. Выяснилось, что что ИЗ ОДНОГО И ТОГО ЖЕ РАЗГОВОРА МЫ ТРОЕ СДЕЛАЛИ АБСОЛЮТНО РАЗНЫЕ ВЫВОДЫ О ТОМ, ЧТО ЖЕ ПРЕДСТОИТ СДЕЛАТЬ. Я был просто уверен, что это будет совместная статья на основе моего черновика, где каждый соавтор будет отвечать за свой раздел. Второй коллега был также абсолютно уверен, что речь шла про другую статью, следующую после этой, а эта будет написана без его участия. Наконец, третий был еще более абсолютно уверен, что речь шла о том, чтобы сократить объем этой статьи и перевести ее на английский с помощью второго коллеги для хорошего журнала типа Physical Review Letters. Эта картина мнений меня глубоко потрясла и потрясение не прошло до сих пор. У меня возникло два главных вопроса: 1) Как такое возможно? 2) Кто мы все после этого? На первый вопрос у меня до сих пор нет ответа, со вторым мне помог второй коллега. Он привел пример: проекция цилиндра на плоскость может выглядеть как круг, как прямоугольник или даже как шестигранник, в зависимости от выбора направления проектирования. И тут меня осенило: я был там шестигранником...

Несчастный случай - Что ты имела ввиду?

(234). Жизнь достаточно коротка, чтобы все ее время незаметно поглотилось решением мелких насущных проблем. Поэтому есть все резоны вопреки рассудку и отсутствию малейших шансов попробовать решить самые большие задачи - не важно в какой области! По сути, самыми интересными и достойными наших усилий являются нерешаемые задачи, касающиеся абсолютно невозможных или невероятных вещей. Здесь нас могут ждать смертельные разочарования и полное крушение надежд, но... кто из тех, у кого получилось, шел наверняка и имел уверенность в успехе? И много ли из тех, кто пробовал и не получилось, сожалели о своих попытках? И так ли уж у них и не получилось? Наши намерения и цели как правило определяют лишь начальное направление пути, а дальше тропа поисков непредсказуемо ведет нас к тем загадкам, о которых мы сначала даже не могли и думать... Загадка имеет много преимуществ перед отгадкой, главное из которых - потенциал движения. Счастливы те, кто в своих поисках испытал максимальное напряжение всех своих сил: в свете этого самопознания меркнут даже самые великие отгадки...

Александр Дольский - Стремись в заоблачные выси

(235). История - хрупкая вещь! Достаточно найтись одному чудаку, который систематизирует и уложит документальные свидетельства событий в иную схему, и привычный уклад времени рушится, корни и основания растворяются в крепкой эссенции научных доводов, а будущее перестает освещаться слабым светом достоверного прошлого и тонет во мраке полной неопределенности. Но даже и это не самое серьезное потрясение! Бывают минуты, когда все то, что было и то, что будет, становится вдруг абсолютно неважным по сравнению с тем, что происходит сейчас. В такие моменты история просто упраздняется за своей ненужностью, или приобретает столь незначительную меру, что представляется далекой галактикой, мерцающей точкой в Океане. В этой точке концентрируются холод и боль, одиночество и слепые поиски, скорби и утраты - все становится маленьким и едва заметным на фоне одного - единственного События...

Александр Дольский - Прощай, двадцатый век

(236). Сегодня играли с младшей (5 лет) в игру "Рифмы", которая почему - то полюбилась нам в последнее время. Она говорит слова (что вижу, о том и пою) - а я называю рифму. - Ложка! - Ножка! - Цветок! - Носок! - Холодильник! - Будильник! - Синхрофазотрон! - ...? - А ты хоть знаешь, что это такое? - Ну ты, же сам говорил, что это такая большая игрушка для больших дядей! Я вспомнил, что когда то пытался ей объяснить это и не нашел способа лучше. Тут жена подлила масла в огонь: - А, кстати, зачем он нужен? Я начал лихорадочно придумывать оправдания про физику элементарных частиц, медицину и энергетику, но оказалось, что главное - то я уже объяснил: - Ну, играть ведь хотят не только дети, но и взрослые. И они строят себе свои игрушки сами. Правда, хороший синхрофазатрон стоит столько же, сколько не одна сотня домов, в котором мы живем (современная 9 - этажка на 400 квартир). - Поэтому, - это я уже говорил дочери, - никогда не проси у меня купить тебе синхрофазотрон. Она тут же сориентировалась в ситуации: - У тебя есть выбор: либо ты покупаешь мне на день рождения гостиную для семейства кенгуру, либо два синхрофазотрона Я уже убегал на работу и сделал вид, что не расслышал... А все - таки, есть ли хорошая рифма на "синхрофазотрон?" У меня получается только что - то тупое, типа "тихо сел на трон"

Иваси - Погрузить бы в корабли...

(237). "...Рисунки и надписи на твоей коже рассказали мне лишь о том, кем ты хотел бы стать, но этого достаточно для того, чтобы смутно догадываться о том, кто ты на самом деле... Я хотел заглянуть в твою бесконечность, но ты сам ограничил себя своими рисунками и письменами, взвесил и исчислил свои сокровища несколькими цветными формулами... Я хотел видеть тебя разным, но ты сам сделал себя одинаковым, подчиненным своим замысловатым знакам, красивым, но ничуть не таинственным... Ты сам похоронил себя в определенности своих стремлений, как будто бы уже навсегда воплощенных в линиях и символах на твоей коже - и мне остаются в удел лишь случайные прогулки по кладбищу твоей свободы... "

Михаил Щербаков - Я фланирую над миром

(238). "... В этой книге тебе многое или почти все покажется непонятным, странным или даже чужим. Это нормально. Страшно не то, что ты ничего не поймешь сейчас - скорее всего, все так и будет - гораздо страшнее, если бы ты все прямо сейчас и понял... Просто не выбрасывай ее навсегда. Эта книга не обещает никаких великих разгадок великих тайн, хотя в ней есть и тайны и разгадки, равно как не обещает утешения и покоя - хотя в ней есть целые моря утешения и Океан покоя. Просто когда - нибудь придет время, когда открыв ее просто так, ты увидишь вдруг между ее строк давно знакомые зеленые острова с городами и услышишь в переменчивом речетативе ее текста пение птиц на восходе Истории и многоголосый говор человеческой речи на Ее закате. Рассеянные блики смысла обретут очертания - это будут одновременно уже преодоленные тобой границы твоей несвободы и приоткрывшая тебе свою тайну безграничность твоей судьбы..."

Михаил Щербаков - Издалека вернувшись (Избранное 1)

(239). Если не смотреть на номиналы железных дисков, висящих на концах штанги, то можно поднять и удержать гораздо больший вес, чем если знать номиналы и мысленно соотносить их со своими или чужими рекордами. Представление о пределах возможностей, которое живет в мозге, сильно опережает реальные пределы, а может быть даже по какому - то таинственному механизму и предопределяет их. Никто не знает, какие пропасти и бездны он преодолел сегодня, просто гуляя по городу, или делая свою работу, или делая обычные покупки в магазине, или решив проехать на трамвае, а не на маршрутке и т.д. И даже когда жизнь обретает тяжесть, которая давит и пригибает к земле, мы все равно не имеем никакой объективной меры ее величины и это, а часто - только это, помогает держать ее вес без жалоб и сомнений. Это тот случай, когда знание могло бы убить своим первым же озарением, а незнание сохраняет, и его неопределенность парадоксальным образом дает и надежду, и новые силы...