Нора Робертс. "Рожденная в грехе" (СИ)

- Ты всегда умела слушать. Отец научил. - Аманда на минуту умолкла, думая о Колине и уповая на то, чтобы сказанное ею чуть позже послужило во благо всем. - В той семье не было взаимопонимания. Сплошная... чопорность, господство правил и манер.

- Буря гнева обрушилась на меня, когда я захотела оставить дом, чтобы съездить в Ирландию. Но все равно мы с Кейт поехали - веселые и довольные, как школьницы, которые впервые самостоятельно отправились на пикник. Сначала мы рванули в Дублин. Затем дальше по стране, доверяя лишь картам и своему чутью. Впервые в жизни я ощутила свободу.

Столько лет подавляла она в себе эти воспоминания, а они вовсе не поблекли: словно все было вчера, - Аманда вновь услышала, как заливается хохотом Кейт, как пыхтит и сворачивает, куда попало, старенький автомобиль, который они взяли напрокат.

С удивительной ясностью вновь предстали перед ней бескрайние холмы, которые внушали ей трепет и благоговение; остроконечные скалы западного побережья. А вместе с ними нахлынуло то удивительное чувство, которое она испытала только в Ирландии, и нигде больше: там она чувствовала себя дома.

- Мы хотели увидеть как можно больше, и, когда оказались на западном побережье, обнаружили очаровательную гостиницу с видом на реку Шаннон. Там и поселились, рассчитывая, что сможем возвращаться туда всякий раз после дневных поездок, чтобы отдохнуть и переночевать. Мы катались туда-сюда, частенько съезжали с главной дороги и неожиданно открывали для себя чудесные места - скалы Мора, Голуэй, пляж в Баллибанионе и другие.

Аманда кинула пристальный взгляд на дочь, и вдруг глаза ее заблестели: - Как же я хочу, чтобы ты поехала туда, чтобы смогла, как и я, ощутить волшебство, которое таится в тех местах; увидела, как волны с грохотом ударяются о скалы, как зеленеют поля; чтобы вдохнула мягкий и свежий воздух во время дождя и подышала резким и колючим ветром Атлантики. А какой красивый там бывает рассвет! - словно жемчуг, тронутый позолотой.

Шаннон уловила в голосе матери нежные чувства, о которых и не подозревала - здесь была и любовь, и даже страсть; она слегка смутилась: - Но ты ведь больше не возвращалась туда.

- Нет, - вздохнула Аманда, - никогда. Приходилось ли тебе думать о том, дорогая, как бывает, если тщательно планируешь свои дела и знаешь, каким будет завтрашний день, и что будет потом - и вдруг происходит нечто, какая-то мелочь, и твои планы крушатся. Все летит кувырком.

Слова Аманды больше походили на утверждение, чем на вопрос, и Шаннон молчаливо ждала услышать, из-за чего же у матери все полетело кувырком.

Боль незаметно подкрадывалась снова. Аманда на мгновение закрыла глаза, собираясь с силами, чтобы совладать с нею. Боль не должна помешать сказать самое главное.

- Однажды утром - был уже конец лета - дождь то усиливался, то стихал. Кейт слегка нездоровилось, и она решила остаться дома и проваляться весь день с книгой в постели. А меня охватило странное чувство, будто я непременно должна посетить какие-то места. Я взяла машину и поехала. Дорога привела меня на Луп-Хед.

Там я оставила машину и направилась к обрыву. Я слышала, как волны разбивались о скалы. Трава гудела от ветра. Я вдыхала свежесть океана и дождя. Огромная энергия ощущалась в том месте, кипела в воздухе, и с такой же мощью прибой хлестало о камни. И там, - медленно проговорила Аманда, - где земля ниспадала к морю, я увидела мужчину. Он смотрел сквозь дождь, поверх океана, на запад - в сторону Америки. Он был совсем один, весь продрогший от дождя; мокрая насквозь куртка и кепка, сдвинутая на глаза; по лицу стекали капли. Как будто ждал меня, - повернулся ко мне и улыбнулся.

Шаннон вдруг захотелось встать, попросить мать остановиться, отдохнуть, сделать все, что угодно, только бы она не продолжала. Руки сами собой вдруг сжались в кулаки, и где-то в животе, казалось, тоже притаился огромный, тяжелый кулак.

- Он был немолод,- тихо сказала Аманда, - но красив. В глазах была такая грусть, такое отчаяние. Он улыбнулся, поздоровался со мной. "Чудесная погода", - сказал он. А дождь колотил нас по головам, и лица так и хлестал ветер. Я засмеялась, - чего же здесь чудесного. Но меня очаровал его голос. Хотя к тому времени мелодичный провинциальный акцент западных ирландцев уже стал привычным для моего слуха, в мгновение я поняла, что вот этот голос я смогу слушать часами. И так мы стояли, и говорили: о моей поездке, об Америке. Я узнала, что он фермер. Он считал себя плохим фермером, потому что, имея на руках двух маленьких детей, не мог их как следует обеспечить, и страдал от этого. Но грусть исчезла из глаз, они засветились, стоило ему заговорить о дочерях - Мэгги Мэй и Бри, так он называл их. О жене говорил мало.

- Выглянуло солнце, - продолжила Аманда, вздохнув. - Незаметно, пока мы стояли, и так чудно проглянули из облаков золотые лучи. Мы гуляли по узким тропкам, разговаривали так, словно были знакомы всю жизнь. И там, в горах, на огромной высоте, я влюбилась в него. Помню, тогда меня это смутило, - Аманда взглянула на дочь, осторожно протянула руку. - Мне, на самом деле, было стыдно, - ведь он был женат, у него были дети. Но мне казалось, что эти чувства испытываю лишь я одна; а много ли греха в том, что однажды поутру в душу старой девы запал красивый мужчина?

Она вздохнула с облегчением, когда пальцы дочери переплелись с ее пальцами:- Но, как оказалось, мои чувства не остались без ответа. Мы снова увиделись, - о, совершенно невинная встреча, - в пабе, у подножия скал; а однажды он свозил меня и Кейт на небольшую ярмарку за город. О невинности речи уже быть не могло. Ведь мы были взрослыми людьми, и чувства, которые оба испытывали друг к другу, были сильнее нас, но очень важны для нас и, поверь, очень искренни. Кейт знала, - любой, кто посмотрел бы на нас, понял бы все сразу, - мы поговорили тогда с ней, как друзья. Но я любила его и никогда не была так счастлива, как в те дни, когда мы были вместе. Он никогда мне ничего не обещал, ни разу. Да, мы предавались мечтам, но не скрепляли себя обещаниями. Он был привязан к жене, которая его не любила, и к детям, которых обожал.

Аманда облизнула пересохшие губы, глотнула через трубочку воды, когда Шаннон, не говоря ни слова, протянула ей стакан. Аманда собралась с духом, прежде чем продолжить.

- Я понимала, что творю, Шаннон. В том, что мы стали любовниками, была полностью моя ответственность. Он стал первым мужчиной в моей жизни, и в каждом его прикосновении было столько нежности, ласки и столько любви, что мы оба рыдали потом. Слишком поздно мы обрели друг друга, и будущего у нас быть не могло.

И все же мы продолжали строить безумные планы. Он обдумывал, как уйти от жены и оставить ей все, хотел привезти дочерей ко мне в Америку, и чтобы у нас была семья. Желание иметь настоящую семью обуревало и его, и меня. Мы без умолку разговаривали в комнате с видом на реку и воображали, что так будет всегда. У нас было три недели, и каждый день был прекраснее предыдущего, но сердца разрывались от мысли о предстоящей разлуке. Я должна была покинуть его, и ту страну. Он говорил, что будет приходить на Луп-Хед, где мы повстречались, будет подолгу смотреть за океан, в сторону Нью-Йорка, и думать обо мне.

Его звали Томас Конкэннон, - фермер, который хотел стать поэтом.

- Ты... - хриплым, дрожащим голосом проговорила Шаннон, - ты после этого встречалась с ним?

- Нет. Какое-то время я еще писала ему письма, он отвечал. - Аманда поджала губы, глядя прямо в глаза дочери. - Вскоре по возвращении в Нью-Йорк я узнала, что у меня будет ребенок.

Шаннон резко мотнула головой. В душе нарастала тревога и нежелание верить тому, что говорить мать:

- Ты забеременела? - Сердце глухо и бешено заколотилось. Шаннон снова мотнула головой и попыталась отдернуть руку. Она уже все поняла, без дальнейших слов, но отказывалась верить. - Нет.

- Я была в шоке, - усилием воли Аманда старалась сохранять спокойствие, - как только осознала это, была в шоке. Я никогда прежде не задумывалась о том, что у меня может быть ребенок, о том, что кто-либо одарит меня такой любовью, что я смогу испытать это счастье - стать матерью. Конечно же, я хотела, чтобы этот ребенок родился, я любила его, благодарила Бога за то, что послал мне его. Но очень было горько и больно думать о том, что чудо, зародившееся во мне от нашей с Томми любви, никогда не соединит нас. Когда я сообщила ему о ребенке, он очень взволновался, стал беспокоиться за меня и писал, что готов бросить дом и приехать ко мне. Он бы и в самом деле приехал, я знала, и была польщена. Но это было бы неправильно, Шаннон, хотя и была права наша любовь. Я написала ему в последний раз, и впервые солгала ему - сказала, что я ничего не боюсь, я не одна, и я уезжаю.