Нора Робертс. "Рожденная в грехе" (СИ)

ГЛАВА 1

Долгие годы Аманда готовила себя к этому разговору. Знала, что рано или поздно, тайну придется раскрыть, но всеми силами отдаляла приближение злосчастной минуты. Слишком тяжелый выбор предстояло сделать. Все, что казалось честным и правильным по отношению к одному из мужчин, ею любимых, неминуемо оборачивалось предательством для другого.

Однако, теперь не время переливать из пустого в порожнее и винить себя за грехи. Пора подумать о Шаннон, ей будет так больно узнать...

Умница и красавица, она всегда радовала мать, и та гордилась ею. Боль ядовитой стрелой пронзила тело, но Аманда только стиснула зубы. Вот-вот прибавится и душевная боль от того, что сейчас произойдет, а все потому, что много лет назад в Ирландии случилось кое-что другое. Где же ей взять душевных сил, чтобы смягчить эту боль?

Взглядом проследила за движениями дочери, когда та вернулась в комнату. Быстрая, грациозная, полна внутренней силы. "Совсем как отец, - подумала Аманда, - не Колин, нет".

Милый, дорогой Колин топал неуклюже и сам был нескладный, словно щенок-переросток. Зато у Томми была легкая поступь.

Ясные и лучистые, как озеро в солнечный день, глаза Шаннон цвета ярко-зеленого мха - тоже подарок Томми. Красноречиво выдавали ирландское происхождение и мягкие каштановые волосы, что роскошными волнами обрамляли лицо дочери. И все же Аманде было приятно осознавать, что овал лица, бархатистую кожу и мягкие полные губы Шаннон унаследовала от нее.

Но именно Колин, земля ему пухом, наделил дочь решимостью, честолюбием, прочным чувством самосознания.

Дочь освежила салфеткой влажное лицо Аманды и она улыбнулась:

- Шаннон, я так горжусь тобой, я почти не говорила тебе об этом.

- Ну, как же не говорила, мама?

- Нет, я была эгоисткой. Я так расстроилась, когда ты не захотела писать картины, и своими переживаниями огорчала тебя. Мне ли не знать, что свой жизненный путь женщина выбирает сама.

- Но ты и не отговаривала меня, когда я поехала в Нью-Йорк и стала рекламным художником. И потом,- оживленно добавила Шаннон, - иногда я все-таки пишу картины. Думаю, тебе понравится очередной натюрморт, я его почти закончила.

И почему она не взяла с собой холст? Да что там - холст, альбом с красками и то прихватить не догадалась. Рисовала бы сейчас, сидя возле матери, и ей было бы приятно.

- Вот эта картина - одна из моих любимых. - Аманда кивнула на стену, где висел портрет. - Отец, уснувший в шезлонге прямо в саду.

- Ага, присел, как обычно, чтобы собраться с силами и выкосить газон, - с усмешкой подхватила Шаннон. Отложила салфетку и подсела рядом с матерью. - И на наши вопросы, не пора ли нанять косильщика, всякий раз твердил, что обожает возиться в саду, потом выходил в этот самый сад и укладывался спать.

- Что ни говори, а развеселить меня он умел всегда. Сейчас бы это было так кстати... - Аманда слегка тронула запястье дочери. - Я знаю, ты тоже по нему скучаешь.

- Я все думаю, что вот распахнется дверь, он ворвется в переднюю и крикнет: "Мэнди! Шаннон! Надевайте ваши лучшие платья! Я только что провернул дельце на десять тысяч, и мы отправляемся в ресторан!"

- Да уж, делать деньги он любил, - задумчиво проговорила Аманда, - это было игрой для него. Доллары и центы были не важны, ни жадности не было, ни тщеславия. Просто забава. И такая же забава была ему переезжать с места на место. Двух лет не проходило, чтобы мы не сменили город. "Давай махнем отсюда, Мэнди, - говорил он. - Что, если в Колорадо? Или Мемфис?"

Она засмеялась и покачала головой. Так приятно было хоть немного посмеяться и ненадолго забыться в разговоре с дочерью.

- И вот, наконец, мы приехали сюда, и я сказала, что больше никуда не поеду; вдоволь наигралась в цыган, и теперь мой дом здесь. И отец остепенился, - будто вовремя нашел то, что искал.

- Он любил этот дом, - еле слышно прошептала Шаннон, - я тоже. Вообще-то, путешествовать с отцом мне нравилось, каждая поездка с ним превращалась в маленькое приключение. Но я хорошо помню, как сидела в своей комнате здесь, неделю спустя после приезда и думала о том, что на этот раз я хочу остаться. - Шаннон посмотрела на мать и улыбнулась. - Я так подозреваю, все мы чувствовали одинаково.

- Он был готов на все ради тебя, мог горы свернуть, сразиться с тигром. - Голос Аманды задрожал, она едва совладала с собой. - Ты хоть понимаешь, как сильно он тебя любил?

- Конечно. - Шаннон взяла руку матери в свою, прижалась к ней щекой. - Понимаю.

- Помни об этом. Помни всегда. То, что я скажу сейчас, может тебя обидеть, рассердить или обескуражить. Мне очень жаль. - Аманда тяжело вдохнула.

Увиденный ею сон не только веял любовью и печалью, но требовал от нее решимости. Она знала, что не вправе рассчитывать и на три жалкие недели, которые посулил ей доктор.

- Мама, я все понимаю. Но мы еще можем надеяться. Надежда есть всегда.

- Да я не об этом. - Аманда махнула рукой на больничную обстановку. - Все случилось раньше, дорогая. Гораздо раньше. Я тогда уезжала с подругой в Ирландию и останавливалась в Клэре.

- Я и не знала, что ты была в Ирландии, - странная мысль кольнула Шаннон. - Сколько бы мы ни странствовали, я всякий раз удивлялась, почему мы никогда не ездили туда, ведь корни у вас обоих с отцом ирландские. Я всегда чувствовала эту связь, такое странное притяжение.

- Правда? - Аманда мягко улыбнулась.

- Мне трудно это объяснить, - пробормотала Шаннон и смущенно улыбнулась. Она была не из тех женщин, которые привыкли говорить о мечтах, и теперь чувствовала себя неловко. - Я всегда думала - вот возьму большой отпуск, и обязательно поеду в Ирландию. Но дела закрутились, новые клиенты, - тут Шаннон передернула плечами, словно отгоняя желание оправдаться, - как бы там, ни было, помню, стоило мне завести разговор об этой стране, ты качала головой и твердила, что на свете много других мест, которые можно посмотреть.

- Мне было бы слишком тяжело возвращаться туда. Отец это понимал. - Аманда поджала губы, вглядываясь в выражение лица дочери. - Побудь со мной и выслушай. И, пожалуйста, постарайся понять, очень тебя прошу.

С новой силой прокатилась по спине нервная дрожь. Шаннон стало страшно, но отчего - понять не могла. Разве смерть - не самое худшее, что может случиться?

Не выдавая охвативших ее чувств, она присела, взяла руку матери в свою и попыталась спокойно заговорить. - Ты расстроена, а тебе ведь нельзя волноваться.

- Да, знаю, нужно мыслить позитивно, - со слабой улыбкой проговорила Аманда.

- Воля и разум могут победить болезнь. Я так много читала об этом и...

- Понимаю. - Тень улыбки исчезла с ее лица. - Я была чуть старше, чем ты сейчас, когда отправилась в Ирландию с одной из своих лучших подруг, - ее звали Кэтлин Рейли. Такое дальнее путешествие казалось нам настоящим приключением. Да, мы были уже взрослыми женщинами, но обе получили жесткое воспитание. Мне перевалило за тридцать, когда я осмелилась на такой шаг - так суровы и взыскательны со мной были родители.

Аманда повернула голову, чтобы видеть лицо дочери. - Вряд ли ты поймешь меня. Ты всегда смела и уверена в себе. А я в твоем возрасте даже не пыталась побороть свою трусость.

- Ты никогда не была трусливой, мама.

- О, еще как была, - тихо проговорила Аманда. - Была. Родители мои, ирландцы, благочестивые донельзя, - вели обывательскую жизнь. Огромным разочарованием стало для них то, что никто из детей так и не нашел своего призвания, и честолюбивые соображения оказались превыше религиозного рвения.

- Но ведь ты была единственным ребенком в семье, - перебила Шаннон.

- Эту ложную истину я выдумала сама. Я всегда так говорила, и тебе пришлось поверить. Но у меня двое братьев и сестра, только вот, ни слова между нами не было сказано с тех пор, как ты собралась появиться на свет.

- Но почему, - Шаннон прикусила язык. - Прости. Продолжай.