Шибболет (СИ)

- Я думал, это тебе.

- Я что ли потащу шесть кило? Да у меня жопа оторвётся. Пойдём-пойдём, тут недалеко.

Всё-таки коробила её вульгарность и словесная вольность. Впрочем, было интересно пообщаться, так сказать, с генерацией "некст" вот так вблизи. В своём кругу они тоже так разговаривают? Или это игра-показуха для взрослого?

Далеко-недалеко, но с полкилометра оказалось. Dortel Sol - огромный когда-то отель - давно уже стоял сгоревшим почти на самом берегу моря. Какие-то работы в нём периодически лениво начинались, потом столь же странным образом прекращались. То его выставляла на аукцион мэрия, то шум вокруг здания снова затихал на неопределённое время. Летом, во время съезда разноязыких израильских бомжей в тёплые края, когда спать можно на пляжах, газонах, под пальмами, почерневшие от копоти давнего пожара стены становились бесплатным приютом малоэстетичной публики. Впрочем, публика вела себя незаметно: бархатными курортными вечерами спитые личности протянутыми руками просили подаяние и одновременно вели меж собой матримониальные разборки. От сбора бутылок и алюминиевых банок их оттеснили суданцы и эритрейцы, в трёх благотворительных бесплатных столовых они тоже не появлялись. Чем жили? Как жили? Куда исчезали на зиму? Илья подозревал, что улетали на юг.

По узкой тропочке среди ломаного бетона, строительного мусора и мусора бытового: какие-то скукоженные чемоданы, тряпьё, разрушенные и сгнившие детские коляски, останки корзин и сумок и пр. и пр. и пр., - стали подниматься по такой же захламлённой лестнице наверх. Сквозь отсутствующие окна свет пробивался на грязь и пыль. Илья думал об одном: не оторвались бы картонные ручки от коробки с колой. По этим завалам он иногда прогуливался в поисках то проволоки, то резиновой велосипедной камеры, но так высоко - на второй этаж из девяти! - не восходил. "Алия моя, алия, - стал он напевать песенку Городницкого, - час решительный настаёт. Круто вьётся тропа моя, начиная второй исход..."

- Вообще-то очень интересно, что по составу мусора можно определить город, в котором ты находишься. Так сказать, мусор на улице как портрет израильского общества.

Девочка-девушка-кавалерист-девица молчала, тревожно вслушиваясь в какие-то неясные звуки, имевшие место в пыльном гостиничном коридоре. Илья продолжил:

- В Тель-Авиве, например, отходы на улицах сугубо бытовые: бумага, пакеты из супера, пластиковые бутылки и стаканчики, объедки и недоедки. В Иерусалиме, особенно во время осенних непогод, сломанные зонты и множество кип - коллекцию собрать можно. А в Эйлате очень часто встречаешь сломанные чемоданы и рваные дорожные сумки.

- Не трясись, - резко оборвала его мадрихá -ведущая. - Двигай туда.

Она махнула тощей ручонкой, куда двигать, и он двинул. Девочка шла легко и на редкость ловко и бесшумно. Она быстро перемещалась среди битой штукатурки, кусков бетона и цемента, разгромленных дверей и оконных рам, развороченных бумажных мешков и кусков рубероида. Илья же постоянно спотыкался об это всё. Она шла, словно не касался её этот хлам и тлен разрушения.

Из самого конца гостиничного крыла раздавались невнятные тихие голоса.

- Там кто-то есть? - удивился Илья.

Девочка продолжала идти, не производя шума. Не доходя до последней двери перед пожарным выходом на лестницу, она замерла, подняв руку ладонью вверх. Жест был знакомый. Илья встал. В комнате разговаривали несколько человек. Говорили, кажется, по-русски. И, кажется, голоса принадлежали не взрослым. Девушка замерла в какой-то странной позе полусогнувшейся фигуры. Лицо её было радостно, словно извещало: "Ох, что сейчас будет!" Спина и ноги напряглись, по-кошачьи приготовленные к броску. И бросок состоялся. Странный это был полёт - в проём двери с вертикальным поворотом.

- А-а! - угрожающе закричала она, приземлившись в комнате.

В ответ раздались несколько испуганных выкриков, внутри помещения что-то уронили и кто-то произнёс укоризненно:

- Да ну тебя, Женька! Вечно ты...

Женька, смеясь, махнула Илье рукой:

- Иди сюда.

Илья втащил в комнату коробку с кока-колой и упаковку прозрачных стаканчиков. Разминая побелевшие пальцы, он огляделся. На магазинных пластмассовых ящиках сидели шестеро: четыре мальчишки и две девчонки. Всем было не больше четырнадцати-пятнадцати лет. Один, по виду младше остальных, поднимался, с пыльного бетонного пола. Опрокинутый зеленый ящик для бутылок валялся рядом.

- Наш заяц снова чуть не обосрался, - ехидно произнесла одна из девочек.

Подросток, отряхивая штаны, ответил дрогнувшим голосом:

- Я не заяц. Я просто не люблю, когда вот так...

- Ша! - твёрдо произнесла Женька и кивнула головой в сторону Ильи. - Это добрый папашка. Штии нам купил. Тебя как зовут-то?

Илья представился.

- А вы, я смотрю, увели всё-таки пару арбузов.

Подростки заулыбались.

- Да. Пока ты перед ними кривлялась и уводила от нас, мы спустили с горки парочку.

- Было три, - сказал заяц, - но он треснул, мы его не взяли.

- Ага, пусть подавятся, подонки.

- Так вы арбузы упёрли, - рассмеялся Илья.

- Да они каждое утро выбрасывают больше! Мы специально следили. Что им эти арбузы! - возмутились сразу несколько.

- Да я знаю. Сам сегодня украл два огурца.

- Ты украл? - изумилась Женька. - Ни хрена себе!

- Я там работаю. Или работал. Не важно.

Подростки сдвинули два ящика и уселись на них втроём.

- Садись, - предложила Женька. - Угостим ворованным.

Самый старший, всё это время молчавший подросток, рыжий, усеянный конопушками по всему лицу, достал нож и отработанными движениями вскрыл крышку арбуза и столь же профессионально постриг его на дольки. В освобождённую сердцевину воткнул нож до рукоятки и протянул Женьке. Она взяла и уткнулась лицом прямо в красную мякоть.

- Сладкий, - одобрила она и тут же превратилась в простую девчушку с лицом, испачканным по самые глаза красным соком: и глаза эти оказались серыми под тёмно-каштановой чёлкой и весёлыми.

Все потянулись за скибками. Взял и Илья: обедать не вышло, так арбузом угощусь. Умиротворённую тишину, наполненную хлюпающими звуками, нарушил заяц.

- А я сегодня ещё пачку чёрного перца стырил.

Все перестали чмокать и жевать. Все удивлённо уставились на зайца. А Женя спросила ласково:

- Витасик, солнце моё, ты любишь кушать арбуз с чёрным перцем? Может, тебе кетчупа подать?

У рыжего рот растянулся до ушей и конопушки запрыгали на его лице. Казалось, от смеха они сейчас осыплются.

- А зачем они его продают? В Иерусалиме перечные деревья растут чуть не на каждом шагу. Бери сколько хошь. Это несправедливо.

- И где твой перец? - спросил Илья.

- А выкинул, - небрежно махнул рукой Витасик.

Лицо у Жени снова посуровело.

- Давайте ещё раз условимся. Мы за справедливость. Но мы не воры. И сегодняшние арбузы - тоже случай последний. На каждом из вас висит тик. За каждое проступок вы можете оказаться в колонии под Бэер-Шэвой. На полную катушку. Мы кто?

- Мы - борцы, - вразнобой и вяло ответили подростки.

- Ещё раз, - потребовала Женя. - Мы кто?

- Мы - борцы! - гаркнули и девочки и мальчики.

- Наша цель?

- Новый Израиль!

- Наша жизнь?

- Справедливость!

И тут в коридоре раздался хруст шагов. Все смолкли, прислушиваясь.

- Двое, - прошептала Женя. - Гена, нож спрячь.

Рыжий Гена сунул ножик под ящик, на котором сидел, и проговорил тихим голосом:

- Лишь бы не полиция.

Но это оказалась не полиция. Это оказались два то ли суданца, то ли эритрейца - кто их разберёт? Они тут же заговорили громкими визгливо-женскими голосами. Никто их не понимал. Кроме, кажется, Женьки. Она сидела, чуть склонив голову к плечу, и внимательно наблюдала за пришельцами. Лицо её было брезгливым и настороженным.

- Копчёные, - произнёс Гена. - Беженцы оттуда сюда.

У Витасика лицо подрагивало, он медленно впадал в истерику. Остальные тихо сидели на своих местах, но у ребят в кулаках уже оказались зажаты обломки кирпичей.