Игрушка (СИ)

"Когда вернёшься на судно, загляни в мой рундук. Там для тебя письмо".

Затем Чарнота легонько хлопнул возницу по плечу и пролётка пошла. Григорий Лукьянович увидел, как Виктор через некоторое время 118поднял руку и помахал кистью руки, прощаясь. Они проехали метров двести и извозчик, повернувшись к пассажиру, что-то сказал по-фински. Чарнота, конечно, ничего не понял, но достал из бокового кармана сюртука открытку с фотографией железнодорожного вокзала в Хельсинки и показал извозчику.

Эту фотографию ему дала Марта перед тем, как они вошли на судно. Она при этом сказала:

"Финский язык очень сложный и не похож ни на немецкий, ни на французский, ни на русский - тем более. А в Хельсинки вам нужно будет как-то добраться до вокзала, нужно будет финну объяснить что вы ищете. Ну вот, отец вам и предлагает просто показать это фото".

Так оно и получилось в реальности: извозчик взглянул на открытку, удовлетворённо кивнул, что-то добавил по-фински, и подстегнул поводьями лошадь. Та пошла рысцой. Ехали не более получаса и Чарнота, разглядывая дома финской столицы и вспоминая Париж, думал:

"Не зря Париж зовут столицей мира. Уж одни его архитектурные красоты - делают убожеством каким-то всё это".

Здание вокзала оказалось менее красиво, чем на фотографии. Возница остановил лошадь и повернулся к пассажиру. Чарнота не слушал, что тот лепечет на своём тарабарском языке. Ему было ясно: нужно платить. Григорий Лукьянович достал из кармана заранее приготовленные 5 американских долларов и с чувством благодарного и щедрого человека, которому хорошо услужили, протянул их извозчику. Тот взял купюру и некоторое время её рассматривал. Затем с видом человека немножко 119растерянного, но больше возмущённого, попытался вернуть её. Чарнота удивился и по-русски сказал:

"Ты чего, крестьянин, американские доллары не признаёшь? Совсем тёмный, что ли?" Извозчик то ли знал русский, то ли возмущённое лицо Чарноты оказалось столь выразительным, но он отдёрнул руку с купюрой, соскочил с облучка и побежал, видимо, советоваться, к своему товарищу, только что подъехавшему тоже с пассажирами к вокзалу. Вернувшись, извозчик радостно покивал Чарноте, уже стоящему на тротуаре, стегнул лошадь и укатил. Чарнота посмотрел ему вслед и сказал сам себе:

"Ишь ты, рванул. Наверно подумал, что я сейчас отберу у него пятидолларовое богатство".

В вокзале, следуя инструкциям, полученным от Вольфа, Чарнота прошёл в ресторан. Сел за столик. Открыл саквояж, достал бумажный пакет, который он вёз в Петроград и положил его на стол рядом с собой. Подошёл официант и Григорий Лукьянович жестами попросил у него принести кофе. Было 12 часов дня, а встреча с очередным сопровождающим была назначена как раз на временной промежуток с 11 до 13 часов.

"Если не повезёт, то мне с этой чашкой кофе придётся сидеть тут ещё целый час", - подумал Чарнота. Он даже и предполагать не мог, насколько он ошибся.

Прошёл час, а к Чарноте никто так и не подошёл. Ещё через час Григорий Лукьянович принял решение действовать. Он подозвал официанта, встал из-за стола, взял его под локоть и повёл по залу между 120столиками. Тот был явно удивлён таким поведением клиента, но подчинился. Подведя официанта к одному из столов, Чарнота показал ему пальцем на тарелку с чем-то похожем на украинский борщ. На следующем столе Чарнота указал на бутылку сухого вина и тут же, кстати, на этот столик поднесли жаркое из баранины с картофелем; Чарнота и на это блюдо указал уже радостно улыбающемуся и записывающему заказ в свой блокнот, официанту. Вернувшись за свой столик, Чарнота стал ждать, заказанный столь необычным способом, обед. Вино принесли сразу и он, налив себе целый бокал, выпил его залпом. Через несколько минут на душе у Григория Лукьяновича развеялся мрак от неопределённости его положения, он повеселел и принялся рассматривать ресторанные интерьеры. Принесли первое блюдо. Им действительно, оказался украинский борщ, что очень обрадовало Чарноту. В Париже, как он ни искал, так и не удалось ему отведать настоящего украинского борща - были какие-то жалкие подделки, но настоящего - нет, не нашёл. Финский же повар сварил отменный борщ, а финская сметана к нему оказалась просто лакомством. Чарнота, когда официант принёс жаркое, попросил его принести ещё сметаны в той же вазочке.

Насытившись, Чарнота стал готовиться расплачиваться. Он предполагал, что и в ресторане от его долларов будут нос воротить, но ошибся. Подошёл официант, выписал счёт и положил его перед Чарнотой. Тот достал приготовленные 5 долларов и, не глядя в счёт, положил их сверху. Официант мгновенно всё понял и мимикой лица попросил Григория 121Лукьяновича добавить. Когда тот на первую пятёрку положил ещё десятку, официант, не скрывая радости, быстро схватил деньги и спрятал их где-то под фартуком; затем услужливо помог встающему из-за стола щедрому клиенту: подал ему в руки его саквояж и свёрток и, не переставая кланяться, проводил до дверей.

"Что мне теперь делать?" - размышлял Чарнота, прогуливаясь по вокзалу. Зашёл в туалет и, заодно, переложил револьвер из кармана сюртука - за пояс (вокзал - место опасное). Вышел на пустой перрон и пошёл вдоль рельсового полотна в сторону водокачки, видневшейся невдалеке.

"А что делать, что делать - ждать! - ответил он сам себе. - Не сегодня, так завтра за мной обязательно придут. Ганопольский и Вольф - люди слова. Ждать!" - ещё раз утвердился он в принятом решении.

Навстречу ему по платформе шли трое путейских рабочих. Один из них нёс кувалду на плече, двое других - лопаты. Тот, что нёс кувалду, "как-то странно - пристально пялится на меня", - отметил Чарнота. Когда Чарнота с ними разминулся, то уже и успокоился, уже и остановился, рассматривая вагоны проходящего товарного состава, как услышал за спиной слова, заставившие его напрячься.

"Генерал Чарнота, Григорий Лукьянович?" Если бы эти слова прозвучали по-французски или по-немецки, то это было бы не так неприятно, как по-русски. Но слово "генерал" было сказано на чистом русском языке, а его имя и отчество так 122мог произнести только русский человек. Чарнота сначала не повернулся на звук голоса, но рука, держащая свёрток, медленно стала сгибаться, сокращая этим расстояние от кисти руки до рукоятки револьвера за поясом. Дождавшись повторения фразы, Чарнота постарался придать безразличное выражение лицу и не торопливо повернул голову на звук голоса. Перед ним стоял тот - с кувалдой.

"Это вы ко мне обращаетесь, мсье?" - спросил он по-французски рабочего. Тот явно не понял этих слов.

"Генерал, это же я - есаул Бережной. Неужто я так изменился, что и не узнать меня?"

Чарнота молчал, вглядываясь в лицо рабочего.

"Да, это он - тот ротмистр, который под Киевом спас положение, ударив со своей сотней во фланг, наступавшим на них махновцам", - вспомнил Григорий Лукьянович.

После боя Чарнота вызвал к себе офицера и они вместе распили бутылку французского коньяка, доставшегося Чарноте после встречи с союзниками, которые приезжали в "Добровольческую армию" для поддержания её боевого духа.

Сейчас перед ним стоял именно тот, но постаревший и необычно одетый боевой офицер достойный большей награды, чем полбутылки коньяка. Пауза затянулась. Но, наконец, Чарнота произнёс уже по-русски:

"Изменились, вы ротмистр, изменились; трудно вас узнать. Каким же ветром вас с юга на север-то занесло?"

"О, генерал, это длинная история. А вот вы и не изменились совсем. 123Послушайте, Григорий Лукьянович, а пойдёмте-ка ко мне. Я тут не далеко живу; работу закончил. Пойдёмте", - неожиданно предложил "рабочий-офицер".

Чарнота помедлил с ответом, но дал согласие - уж как-то очень кстати подвернулся ему этот ротмистр.

"Ведь где-то, всё равно, до завтра, пришлось бы коротать время", - подумал он.