Игрушка (СИ)

Начали работу. Чарнота справился с одним ржавое ржавым пятном на фальшборте, другим и перешёл к третьему. За спиной зазвучал бас боцмана:

"Не так, не так! Чистить нужно до металла".

Чарнота повернул голову и снизу вверх взглянул на боцмана. Тот стоял в позе Наполеона и это рассмешило Григория Лукьяновича. Боцману веселье матроса явно не понравилось. Он повысил голос и несколько раз повторил:

"До металла, до металла..." Чарнота успокаивающе согласно кивнул и боцман, развернувшись пошёл к трапу ведущему с бака на левый шкафут. Вот тут Чарнота и увидел ботинки боцмана. Необычно высокие каблуки боцманских ботинок ещё больше рассмешили Чарноту, но он сумел подавить в себе позыв к смеху. Напарник, наблюдавший эту сцену, улыбнулся и сказал по-русски:

"Вы поосторожней с ним, Жан Поль, - очень злопамятный тип".

"А что мне его злопамятность...", - тут Чарнота хотел сказать, что в Хельсинки он покинет судно навсегда, но вовремя одумался и, запнувшись, молча продолжил работу.

По каналу шли малым ходом: видимо так предписывала лоция, или ещё по какой причине, но шли со скоростью быстро идущего пешехода.

Чарнота начал чистку левого носового фальшборта, а Виктор - правого. Встретиться они должны были у форштевня. Когда работа подходила к 102концу и напарники уже были на таком расстоянии друг от друга, что разговор можно было вести не напрягая голосовых связок, Виктор спросил:

"Дювалье, а что вы думаете о событиях в России? (Он, видимо, и сам не заметил, что вновь перешёл на "вы"). Кто такие большевики?"

Чарнота не сразу ответил:

"Очень много думал и думаю я по этому поводу. Думал, думал и пришёл к самому простому выводу: в России бедные восстали против богатых. А большевики - это так, пена, но пена особая - социальная. Такая пена, которая в скорости накроет основную волну".

Виктор перестал тереть корчщёткой фальшборт и уставился на продолжающего работать Чарноту.

"Неужели так просто? А марксизм, он что и не причём тут?"

Чарнота в этот раз ответил сразу:

"Марксизм причём, ещё как причём. Чтобы наладить жизнь мало, чтобы бедный ограбил богатого. Ограбит и пойдёт пропивать, а нужно жить, нужно, чтобы человек видел жизненную перспективу, чтобы умел объяснить своим детям по какому такому праву он ограбил другого человека. Христианство и православие - тем более, грабежи не поощряют; там это грех большой - на чужой каравай рот не раззевай. Так что христианство нужно чем-то заменить. Вот они и пытаются его заменить марксизмом".

Чарнота замолчал. Молчал и Виктор, но было видно на сколько ему интересна тема разговора; он ушёл в себя и чисто механически, не думая о том что делают его руки, продолжал тереть корчщёткой по 103одному месту. Чарнота это заметил и сказал:

"Витя, Витя, потише - насквозь протрёшь",- Виктор тряхнул головой и остановил работу.

"Выходит, большевики - это люди сумевшие оседлать чувства большинства людей?!" - спросил он.

"Можно и так трактовать, - согласился Чарнота. - Оскорблённое чувство справедливости они оседлали. Чувство собственного достоинства сидит в человеке с рождения. У одних рабов оно просыпается, у других - нет. В Болотникове, Разине, Пугачёве проснулось и решили они эту самую свою справедливость установить. Не получилось, но в памяти народной эта попытка отложилась. Да ещё некоторые из богатых совестливыми иногда рождаются: декабристы, Герцен, да и Ленин не из бедных - дворянин".

Виктор слушал внимательно. Чарнота работая, дошёл до форштевня и уже перешёл на сторону напарника, а Виктор как будто и не замечал того, что его работу за него делает другой. Он сидел на тёплой палубе и в задумчивости ногтём пытался сковырнуть каплю застаревшей краски с палубной доски. Вдруг он, как бы, очнулся и оказался рядом с Чарнотой стоящим на коленях:

"Быдло это взбунтовавшееся, быдло!"

"Может и быдло, - спокойно согласился Григорий Лукьянович, но вот тебе (он тоже перешёл на "ты" как-то само собой), тебе приятней в паре с быдлом работать или с человеком?- И не дожидаясь ответа на свой вопрос. - Не нужно из людей быдло делать, они и не взбунтуются".

Эти слова погасили пыл возмущения у Виктора, но он всё-таки возразил Чарноте с укоризной в голосе:

"Нельзя их оправдывать".

104 "Никого я не оправдываю и не осуждаю. Я понять хочу", - сказал Чарнота, вытирая рукавом каплю пота с носа.

"Да тебя не вышибли с родины так, как меня. Ты в Париже круассаны жевал", - на эти слова Чарнота не ответил. Он только скрытно усмехнулся и продолжал работать.

"Ну, вот, - сказал он, закончив, - первая часть работы выполнена. Теперь нужно обезжирить зачищенные места, покрыть их грунтом и ждать, когда тот подсохнет".

Поздно вечером судно вышло в Кильскую бухту и встало на якорь. Впервые Чарнота видел как бросают якорь. По команде с мостика Виктор освободил стопор правого якоря и он полетел на дно бухты, грохоча якорь-цепью о якорный клюз.

После ужина в кубрик к Чарноте зашёл Виктор и по-немецки пригласил его на перекур на бак. Ему, впрочем, так же как и Чарноте, не хотелось показывать остальным членам команды, что они соотечественники. На баке было пусто и это обрадовало обоих. Закурив, Виктор, глядя на огонёк папиросы, спросил:

"Жан, а где вы познакомились с марксизмом?"

"В Сорбонне.- ответил Чарнота, - но там всё переводное и главного я не знаю - "Капитал" Маркса не изучил. Сущность марксизма проста и именно этой простотой он и силён".

"А можете вы мне его изложить прямо здесь и сейчас?" - с некоторой долей ироничности в голосе спросил Виктор.

"Прямо сейчас могу, пожалуйста", - не секунды не медля ответил Чарнота.

105На бак вышли несколько моряков и Виктор предложил Чарноте пройти в румпельную:

"Там уж точно нам никто не помешает", - добавил он.

Они перешли на корму. Подошли к круглому люку, расположенному посредине палубы юта и Виктор, покрутив колесо, открыл его. Заглянув в него, Чарнота увидел, что вертикальный трап уходит круто вниз. Внизу что-то светило, но так тускло, что, кажется, освещало только себя. Первым спустился Виктор. Через некоторое время внизу освещения явно прибавилось и послышался голос Виктора, приглашавшего Чарноту спускаться к нему. Когда Чарнота вступил на трап, а затем спустился на несколько ступенек вниз, Виктор попросил его закрыть за собой люк. Нужно было, одной рукой держась за трап, другой, освободить защёлку люка, а затем, когда крышка люка начнёт падать, придержать её и осторожно опустить на своё место. Всё это Чарнота удачно проделал и в конце ещё крутанул колесо, задраив люк с помощью трёх задвижек, которые были соединены с колесом специальными эксцентриками.

Спустившись в помещение, Чарнота увидел Виктора, сидевшего на импровизированной постели. Предвидя вопрос, Виктор сказал:

"У меня хорошие отношения со старшим рулевым. Это его заведование. Здесь тихо, никто не мешает, можно спать, читать. Я редко пользуюсь этим помещением. Вот сейчас оно как раз кстати. Здесь нашей беседе никто не помешает".

Григорий Лукьянович сел рядом с Виктором и огляделся. Огромный двойной штурвал стоял посередине.

"Эта комната называется румпельной, 106а где же здесь румпель?" - спросил он.

"Румпель это вот эта балка, - ответил Виктор и указал на выкрашенную в красный цвет не то трубу, не то бревно. - Румпель одним концом жёстко крепится на руль, а другим, с помощью тяг и тросов, соединяется со штурвалом расположенным на капитанском мостике. А этот штурвал - аварийный. Если поломается обычный руль, то сюда спускаются пять человек и управляют судном отсюда. Четверо крутят штурвал, а один стоит на связи у вот той переговорной трубы", - и он показал пальцем в тёмный угол.