Дети Шини (СИ)

И тут вдруг из крыла женского отделения послышались громкие возмущенные возгласы: " Не трогайте! Оставьте в покое. Это речь моего сына. Вчера судили политических, он был среди них".

Мы удивленно переглянулись.

- Бабка из электрички. Сумасшедшая. Которую ты тогда испугался.

- Глупенькая, это же она меня испугалась, - он шутливо постучал костяшками пальцев мне по лбу, я отмахнулась.

- Ну, конечно, и под лавку чуть не свалился именно поэтому.

- А это я за тебя так переживал. Из-за того, что она тебе наговорила.

- И что же она мне наговорила? Я и не запомнила.

- Велела сердцами не питаться, а то может несварение случиться. Я ещё тогда подумал, что она хороший психолог.

- Слушай, психолог...

Медсестра, прогромыхав мимо нас тележкой с лекарствами, поспешно бросила на ходу:

- Расходимся, расходимся.

Я схватила его за руку.

- Амелин, будь человеком, выписывайся, давай отсюда поскорее. Главное, не читай им стихи и не прикалывайся, просто молчи и слушайся.

- Тоня, - в черных глазах застыла настороженная тревога. - Что-то ты сегодня какая-то странная.

- Не знаю, - виновато пролепетала я. - Это что-то ненормальное, необъяснимое. У меня теперь всё наперекосяк. Я стала какой-то дурной, плаксивой и слабой. В точности, как Сёмина. Будто какая-то заноза во мне поселилась. И совершенно не понимаю, что с этим делать. Сижу ночами без света и совсем не боюсь темноты. Зато появились новые, глупые, идиотские страхи.

- Любопытно. Что же теперь?

- Теперь я боюсь, что мы можем больше никогда не увидеться, - на одном дыхании выпалила я.

Амелин испуганно встрепенулся, словно услышал нечто невообразимо ужасное.

- Это ты мне так мстишь?

От подобной реакции я вдруг растерялась и неопределенно пожала плечами.

- Но так нельзя!- на весь коридор выпалил он, сделав неудачную попытку встать. - Такими вещами не шутят. Как ты можешь? Как ты можешь быть такой бессердечной? Это больнее всего, что я когда-либо чувствовал. Ты не понимаешь. Я же могу вообразить невесть что. Это тупая и очень жестокая месть.

В таком тоне он никогда со мной не разговаривал.

- Прости, я не хотела. В первый и последний раз признаюсь кому-то в своей слабости.

Я решительно встала, внутри всё клокотало.

- Извини, извини, - засуетился он, не зная, то ли ему хвататься за меня, то ли за палку. - Просто я услышал в твоих словах то, чего хотел бы, и это очень мучительно, зная, что у тебя есть Якушин.

- Саша - мой друг.

- Он тоже? Ты же говорила, что твой лучший друг - это я, - Амелин так разнервничался, что непроизвольно дернул рукой, и его палка резко отлетев, гулко шлепнулась на пол.

И тут у меня случилось реальное и абсолютное помутнение, инстинктивный, безрассудный порыв, я стремительно села на его здоровую коленку и, схватив за ворот халата, сама поцеловала.

- Тоня? - он изумленно отстранился, ощупывая моё лицо. - Ты плачешь? Ты уже второй раз плачешь! Что всё-таки с тобой?

- Лучше ты мне объясни, - больше всего было стыдно за слёзы, - что это за фигня такая?

На секунду показалось, что Амелин тоже вот-вот заплачет, но то был один из его плутовских трюков, потому что в следующий момент он счастливо просиял и крепко прижал меня к себе.

- Знаешь, это такая очень заразная и очень опасная фигня, опаснее любой болезни. Страшнее голода, темноты и призраков. Сильнее боли, жестокости и зла. И даже, оказывается, круче смерти.

==========

Глава 51 ==========

И это неожиданно меня так увлекло, что действительно уже походило на зависимость или болезнь.

Я ездила в больницу каждый день, до самого конца недели. Но расписание уже выучила и больше не приезжала за полчаса до закрытия.

Его соседи по палате были страшно рады столь частым моим посещениям, потому что в выражении чувств Амелин, как обычно, никого не стеснялся, и им было очень весело, а мне неловко.

Так что пришлось самой идти и договариваться насчет прогулок. Сначала врачиха не хотела ни в какую, они все были напуганы его старой медицинской картой, и сказала, что до выписки дальше этажа ему ходить запрещается.

Но потом, после жалоб бабок, чей покой мы якобы нарушали смехом и, которых до глубины души возмущало наше "легкомысленное поведение" в коридоре, Амелину всё же разрешили гулять.

В субботу же, когда посещения начинаются с одиннадцати, мы проторчали на улице аж три часа, включая тихий час, и я почему-то совсем даже не замерзла.

А в воскресенье приперлись всей толпой и снова пошли на улицу, так как у его соседа по палате, парня, нашего ровесника, разбившегося на мотоцикле и валявшегося там уже больше месяца, сидели свои друзья. Ужасно шумные и постоянно ржущие над всякими глупостями пацаны.

Так, что Марков выразил Амелину свои соболезнования по поводу неудачного соседства, но тот, посмеявшись, сказал, что после того, как пожил с нами в Капищено, теперь легко находит общий язык с кем угодно.

В тот день мне пришлось уехать пораньше вместе с ребятами, потому что после обеда к нему, наконец, в первый раз за всё время, должна была заявиться Мила, а я не хотела с ней встречаться.

И мы очень вовремя успели уйти, потому что я заметила её в гардеробе.

А возле проходной Петров вспомнил, что оставил в палате камеру и, сказав, что догонит, побежал за ней.

Но мы дошли аж до метро, а он так и не догнал, и на телефон не отвечал, так что Якушин остался ждать, а мы поехали, потому что Насте нужно было домой.

Тем же вечером папа неожиданно сказал:

- Тоня, ты завтра в школу не пойдешь. Я взял выходной, и мы поедем с тобой на коньках.

- Странный ход. С чего бы это?

- Нужно тебя как-то встряхнуть. С тех пор как ты вернулась домой после этой своей самоволки, я тебя не узнаю. Ходишь печальная, молчишь или витаешь где-то.

- Типа, раньше я была веселая и заводная? Хохотала с утра до вечера?

Он и видел-то меня по три часа в день.

- Вот, пожалуйста, ещё и злишься на ровном месте. Я просто предлагаю погулять и развеяться.