Прогулка (СИ)

-- Конечно, Николаю Павловичу было пятьдесят восемь.

-- Странно то, что вы вдруг приняли образ императора Николая, хотя разница между вами почти двадцать лет -- вам сейчас тридцать девять. Хотя, для общего течения болезни это не имеет никакого значения. Скажите мне вот что, -- Никитин снова пытливо посмотрел на Олега Ивановича, -- каковы ваши ощущения? Мне всегда интересно влезть в шкуру другого человека, узнать, что он чувствует, что переживает.

-- Что я чувствовал? Знаете, я не воспринимал себя как некую другую личность. Я вел себя и думал как император, в этом смысле никаких проблем с моим поведением не было. Более того, я знал и помнил разные моменты жизни Николая Павловича, которые не должен был помнить и знать, будучи современным человеком.

-- Ну, это как раз просто, -- возразил Никитин, -- вы работали в архивах, много читали о той жизни. Что-то осело в мозгу незаметно для вас, а поскольку возможности нашего мозга огромны, то вы, подстраиваясь под личность царя, невольно извлекли эти сведения из глубин подсознания.

-- Возможно, вы правы, -- кивнул головой Олег Иванович, -- в то же время... -- он заколебался.

-- Ну-ну, говорите, что вас беспокоит.

-- Понимаете, есть знания приобретенные, полученные при чтении разных документов -- здесь я полностью согласен с вами. Но есть знания, по крайней мере, они возникли у меня, которые я никак не мог приобрести здесь, в наше время. Например, я понял, что у царя был роман с женой Пушкина и роман длительный, можно сказать, через всю жизнь. Я об этом не читал, вернее, читал, но не было такой уверенности у современников поэта -- так, одни намеки. Пушкинисты до сих пор спорят по этому поводу.

-- Да, я тоже читал. Насколько помниться, последний адепт этой теории, выпустивший книгу, был академик Петраков. Он с помощью различных фактов пытался доказать, что Николай Павлович и Наталья были любовниками еще до дуэли. Кстати и пресловутое свидание на квартире Полетики было не свиданием жены Пушкина с Дантесом, а её с императором.

-- Я не читал эту книгу, -- признался Кузнецов, -- и, если честно, никогда не интересовался перипетиями дуэли Пушкина и Дантеса. Думаю, что все рассуждения на эту тему бесплодны. Кто виноват на самом деле? Почему случилась дуэль? Написаны горы литературы, выдвинуто множество версий. Читать их, изучать, на мой взгляд, пустое занятие. Нам никогда не узнать всей правды.

Олег Иванович отхлебнул воды из стакана, уже теплой, успевшей нагреться пока они беседовали.

-- Один фильм на эту тему, -- продолжил он, -- все-таки, я посмотрел в восьмидесятые. Была такая картина: "Храни меня мой талисман", где известная дуэльная история как бы переносилась в наше время. Играли прекрасные актеры Янковский и Абдулов.

-- Да, ассоциации, ассоциации, -- задумчиво протянул главврач, -- что же, Олег Иванович, вам пора в палату, скоро обед. Мы с вами проведем ещё несколько бесед, прежде чем я решу, в каком направлении должно протекать лечение.

Поднявшись с кресла, Никитин подошел к двери и открыл её.

-- Макс, проводи Олега Ивановича до палаты! -- приказал он мордатому медбрату.

-- Вы же понимаете, что я здесь не останусь? -- выходя из кабинета, спросил Кузнецов главврача. Он глядел на врача настороженно и враждебно.

-- А куда вы денетесь с подводной лодки, голубчик? -- весело ответил Василий Павлович, сторонясь и пропуская пациента мимо себя.

Вернувшись в свою палату в сопровождении Макса, Олег Иванович обнаружил, что соседа уже не было. Кузнецов лег на кровать, закинув руки за голову, и прикрыл глаза. Что же с ним произошло? Почему он здесь? Вопросы, возникшие у него при пробуждении, вновь обеспокоили. Ответа на них от Никитина, как ожидалось, Олег Иванович не получил.

9.

После обеда в палату вернулся сосед. Он был чем-то похож по внешности на графа Бенкендорфа: низкорослый, голова с залысинами, узкое вытянутое лицо. Сосед был хмур и неразговорчив, полностью погружен в свои думы.

Олег Иванович не решился приставать к нему с расспросами, лишь только бросил взгляд на его левую руку. Главврач говорил, что он, Кузнецов, сильно щипался. Но сосед был в зеленом больничном халате, длинные рукава скрывали запястья, ладони, и Кузнецову не удалось ничего рассмотреть.

Как, оказалось, сегодня был день посещения родственниками. Сосед ходил на свидание с женой и принес сумку с домашней едой. Кузнецов не знал, что в психиатрических лечебницах разрешалось приносить пищу. По книгам и фильмам он представлял, что здесь жестокий режим: смирительные рубашки, жгуты и ремни для связывания, успокоительные уколы. Однако ничего этого здесь не увидел. Вероятно, палата, в которой он пребывал, была для больных с легкой формой заболевания, и здесь имелись определенные послабления.

К нему могла прийти жена, которая ничего не знала о его романе. Романе?

В голове Кузнецова начали, словно из тумана, появляться разрозненные воспоминания, возникать мысли. Ах, ну конечно, у него был роман со студенткой первого курса, звали её Юлей. Он вдруг вспомнил лицо этой девушки, оно четко возникло перед глазами, будто она сидела рядом. У Юли были густые черные волосы, карие светло-золотистые глаза. "Почти как у Пушкиной, -- в смятении подумал он, -- они очень похожи".

Еще он подумал, что вряд ли жена придет его навестить. У него не то положение, чтобы его жалеть -- он не ранен, не страдает тяжелой болезнью, вроде рака или инсульта. Психбольной -- это нечто странное, даже опасное. Уж сам-то он несколько раз подумал бы, прежде чем навестить какого-нибудь своего знакомого, оказавшегося в подобной ситуации.

Тем не менее, спустя час, его позвал всё тот же Макс и повёл в комнату для встреч с родственниками. Оказалось, пришла Юля.

Она была в легком, почти воздушном белом платье, так делающем её похожей на девушку из пушкинской эпохи. В комнате было душно и жарко -- сказывалась аномальная жара, стоящая на улице. Юля сидела на стуле, но увидев входящего Кузнецова, сразу поднялась.

-- Олег Иванович! -- радость вспыхнула в её глазах, она подошла к нему, обняла.

Он тоже обнял её, еще до конца не понимая, как себя вести. Он пытался вспомнить, что их связывало, пытался найти в себе те чувства, которые возникли между ними и оказались столь прочными, что разница почти в двадцать лет не стала помехой. Он нерешительно прижимал тонкое девичье тело, ощущал запах её духов.

-- Олег Иванович, -- всматриваясь в его глаза, медленно произнесла Юлия, -- я так рада, что ты очнулся. Врачи сперва всех испугали, сказали, что у тебя глубокая депрессия и тяжелое состояние. Но, слава богу, что ты пришел в себя! Я так рада!

-- Да, да, спасибо! Я сейчас чувствую себя хорошо. Просился, чтобы выписали, но пока продержат еще здесь. Совсем немного...

-- Вот и хорошо, я как раз нашла квартиру, она очень удобная -- недалеко от университета.

-- Какую квартиру? -- не понял Олег Иванович.

-- Ты не помнишь? Перед твоей болезнью мы решили, что ты уйдешь от жены и переедешь ко мне. Ты даже оставил у меня свою зубную щетку.

-- Хм, от жены? От Александры?

Непонимание мелькнуло в глазах Юлии.

-- Разве твою жену зовут Александра? Ты говорил, что Алла.

-- Боже, извини, конечно, Алла!

Кузнецов смутился и слегка расстроился. Он опять попал впросак со своей николаевской эпохой. Это жену Николая Павловича звали Александра Федоровна, но ведь он не Николай!

Если у него не прекратится эта путаница в мозгах, его никогда отсюда не выпустят.

-- Ты в этой больничной пижаме смешно выглядишь, -- улыбнулась Юля, -- как-то по-домашнему. Так и представляю тебя за столом и тарелкой с борщом.

-- Ага! "Всегда доволен сам собой, своим обедом и женой", -- процитировал он Пушкина и ответно улыбнулся.

-- Ты должен знать, что я тебя очень и очень люблю! -- вдруг серьезно сказала девушка, -- очень и очень!