Пытка любовью (СИ)

Одуван уже разлил чай в стаканы.

- Ну, чё, Игорь, погнали? -

- Давай, Одуван, погнали, - поднял свой стакан Игорь, - За "подводную лодку", и долгого ей "плавания". И чтобы нам не болеть и скорее откинуться отсинтелева. -

ЗНАЛ БЫ, ГДЕ УПАСТЬ

Ожидание и прохождение комиссий для Игоря было неимоверно тягостным временем, в связи с очевидной нелепостью этих зоновских мероприятий. Дни, которые для зэка и так тянутся достаточно медленно, с опостылевшими уже зоновскими порядками, с утренними и вечерними проверками, с обычными и внезапными шмонами, стали тянуться как бы ещё медленнее, чем прежде. Сами комиссии были похожи на один и тот же спектакль для дураков, в котором актёрами являлись социальные олигофрены, а зрителей вызывали по одному, как в театре для одного зрителя.

(ОЛИГОФРЕНИЯ - [от греческого oligos - незначительный; и phren - ум] - Различают три степени олигофрении: дебильность, имбецильность и идиотию).

Для прохождения комиссии каждого из зэков, человек пять-шесть которых ожидали перед дверью, вызывали по одному в кабинет замполита колонии, называя его фамилию, имя и отчество. В самом кабинете за тремя-четырьмя письменными столами сидели члены комиссии. В центре - замполит, а справа и слева от него человек семь-восемь из администрации колонии. Все в военной форме.

Зэк, зашедший в кабинет, здоровался с ними, называя свою фамилию, имя, отчество, статью, начало и конец срока заключения. Замполит, просматривая бумаги в картонной папке, заведённой на этого зэка для прохождения им этих комиссий, говорил о том, что колония предоставляет данного осужденного для прохождения первой, второй или третьей комиссии для выхода данного осужденного на стройки народного хозяйства, на вольное поселение или на расконвойное содержание. Говорил, что по характеристике, данной начальником отряда, осужденный работает хорошо, выполняет норму выработки, участвует в общественной жизни отряда, являясь членом СВП, нарушений за последнее время не имеет. А затем просил высказаться членам комиссии по данному поводу. Естественно, в связи с тем, что у зэка не было нарушений, члены комиссии высказывались "за". После этого замполит говорил, что эта комиссия для данного зэка считается пройденной, и говорил зэку, что он "может идти". Зэк говорил всем "спасибо, до свидания" и выходил из кабинета.

И так повторялось три раза. Одно и то же, через месяц - полтора. Нелепо. Но для уважаемых работников колонии со звёздами на погонах это была их работа. Их "трудная и опасная работа по перевоспитанию осуждённых преступников", а поэтому и высокооплачиваемая. А для подлых совейских зэков это было нудное и нелепое "прохождение комиссий", чтобы хоть куда-нибудь вырваться из-за колючей проволоки опостылевшей уже за долгие годы зоны.

Зима в этот год была обычная, снежная, но без сильных ветров. Морозы за сорок градусов были недели две в январе. Но этого как бы никто "не замечал", и зэков вывозили на строительство свинокомплекса, хотя по закону нельзя было вывозить зэков на дальние строительные объекты в морозы свыше сорока градусов. Жилые бараки зэки утепляли на хозработах снегом, засыпая им завалинки и проёмы стен до середины окон. Зимой большинство зэков ходили в серых валенках, а в морозы надевали поверх стёганных ватных фуфаек ещё и чисовские стёганые ватные бушлаты, которые были длиной чуть ли не до колен. Выезжающие на выездные объекты, надевали ещё и чисовские ватные штаны.

Те из зэков, у кого уже был лагерный опыт, пришивали на двух резинках изнутри к своим фуфайкам наспине квадратные куски от боковин старых валенков. На таких валенных ковриках было теплее сидеть в фургонах на промёрзших лавках. На резинках их было легко доставать, и они сами прятались под фуфайку при вставании зэка с лавки. Многие из тех зэков, которые сидели каждый день на таких промёрзших лавках просто в ватных штанах, схватывали от этого геморрой. Некоторые зэки, которые сидели на лавках спиной к железу фургонов, пришивали такие "коврики" ещё и без резинок изнутри к спине своих фуфаек, чтобы не было холодно сидеть, откинувшись на железо спиной.

Тёплых рукавиц в колонии не выдавали. Каждый зэк ходил в том, что имел. Кому-то меховые рукавицы присылали в бандеролях, а Игорь, узнав об этом ещё на тюрьме, сшил там себе меховые рукавицы из своей чёрной меховой зимней шапки. Они оказались очень тёплыми. В них он и ходил все зимы в зоне.

Во время прохождения Игорем трёх комиссий, его бригада была уже самой передовой не только на объекте ЖБК, но и в зоне.

Как-то в воскресный день, после того, как Игорь "прошёл" уже третью комиссию, к нему подошёл отрядный шнырь, и сказал, что у входа в барак его ждёт какой-то зэк, который говорит, что он фотограф. Игорь вышел из барака и увидел зэка, с которым его случайно познакомили, когда ещё Игорь был школьным художником-библиотекарем. Этот зэк на воле был корреспондентом какой-то газеты. А его отличительной чертой в зоне было то, что с любым зэком он разговаривал на "вы" и никогда не употреблял в своём разговоре матерных слов. Его разговор всегда напоминал некий симбиоз из разговорной речи очень уж культурного человека и газетного жанра "культура". Такая нелепость в зоне явно обескураживала каждого зэка, который бы с ним ни разговаривал. И так продолжалось год за годом. Зэки считали его со странным заё...м в голове, и старались вообще с ним не общаться. Игорь уже больше года не встречал его. А в последний раз, при какой-то случайной встрече, коротко поговорив с ним, Игорь отметил, что тот остаётся всё такой же белой вороной.

Увидев Игоря, вышедшего из барака, тот заулыбался и протянул ему руку.

- Здравствуй, Игорь, - заговорил он, тряся его руку в рукопожатии так, как будто долгое время ждал этой встречи, - Мне сказали сфотографировать тебя на "доску передовиков" колонии. Пойдём сейчас ко мне в мастерскую, и там я тебя сфотографирую. -

- А где это такая "доска передовиков"? - спросил Игорь.

- В штабе, на втором этаже, - ответил тот.

- А кто сказал тебе, что меня надо сфотографировать? -

- Замполит приказал. -

- А где твоя мастерская? -

- Там, где раньше сапожка была. Пойдём. -

- Подожди немного, я переобуюсь, не в тапочках же идти, и фуфайку с шапкой надену, - сказал Игорь.

Переобуваясь в бараке, Игорь подумал: "Наконец-то он на "ты" начал разговаривать. Понял, всё-таки, что в зоне разговаривать с каждым на "вы" слишком уж нелепо".

По дороге Игорь всё вспоминал и никак не мог вспомнить, как зовут этого фотографа, бывшего корреспондента. Помнилось лишь то, что зэки между собой называли его прип...женным корреспондентом.

- Проходи, Игорь, не стесняйся, - говорил фотограф, пропуская Игоря в дверь, - Фуфайку с шапкой повесь вот здесь, - говорил он, быстро снимая свою фуфайку с шапкой. Он повесил их на гвозди, несколько штук которых было вбито в стену рядом с дверью вместо вешалки. Игорь последовал его примеру.

В его просторной фотомастерской с двумя окнами был один старый светлый однотумбовый письменный стол, три стула на железных трубчатых ножках, зэковская тумбочка, самодельная полка с каким-то хламом и старый динамик внутреннего радио. Почти в центре комнаты стоял треножник с фотоаппаратом "Зенит", который был направлен в сторону стула, за которым на стене была натянута гвоздями белая простыня. По обе стороны от простыни, на вбитых в стену гвоздях на самодельных плечиках, сделанных из палочек, к центру которых были привязаны верёвочные петли, чтобы их можно было повесить на гвозди, висели два вольных пиджака с вольными рубашками под ними. Один из пиджаков был тёмно-серого цвета, а другой светлый в клеточку. По обе стороны от треножника с фотоаппаратом стояли два куцых самодельных светильника, сваренные из тонких труб и толстой проволоки, и направленные на простыню своими отражателями, грубо сделанными из алюминиевой жести.