Кыся 3: Кыся в Америке

Он спрыгнул вниз со своего высокого стульчака, а я взлетел наверх на его место. Сделали мы это совершенно одновременно. Даже встретились в воздухе!..

И когда Пилипенко открыл глаза, на месте Сокса ОН УВИДЕЛ МЕНЯ!!!

Я сидел точно так же, как Сокс, – мордой к нему, в упор глядя ему в глаза.

Пилипенко не мог оторвать от меня взгляда и закрыть рот. Он так и стоял с широко распахнутой пастью и отвисшей нижней челюстью. И от него за версту воняло "Столичной", выпитой перед банкетом, скорее всего, в отеле.

В его медово-липком и гладком вранье возникла тревожная, тяжелая, как булыжник, пуза. Весь Банкетный зал Белого Дома с недоумением смотрел на Ивана Афанасьевича Пилипенко, а я в это время МЫСЛЕННО И НАСТОЙЧИВО ВНУШАЛ ЕМУ:

"НЕ ОТВОДИ ГЛАЗА В СТОРОНУ. СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО. ВНИМАТЕЛЬНО СМОТРИ… СОСРЕДОТОЧЬСЯ НА ТОМ, ЧТО Я БУДУ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ. СЛУШАЙ МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО!"

Пилипенко согласно попытался кивнуть мне головой, но вместо кивка у него получился какой-то нелепый рывок подбородком…

– Ты чо, Иван Афанасьевич?! – испуганным шепотом спросил его Васька и проследил за мертвеннонеподвижным взглядом Пилипенко…

И ТОЖЕ УВИДЕЛ МЕНЯ!!!

– А-аа! И в ужасе коротко всхлипнул Васька и сам зажал себе рот двумя руками.

– Врача!.. Вызовите доктора!.. – вскрикнул кто-то.

"Рано, – сказал я Клинтону. – Никакого врача!"

И Президент поднял руку, призывая всех к тишине.

"СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, – говорил я, вкладывая в свой "посыл" все свои силы, всю свою волю, всю мощь моего существа, дарованного мне Природой, – ТЫ МЕНЯ УЗНАЕШЬ? ВГЛЯДИСЬ В МОЕ РВАНОЕ УХО, В МОИ ШРАМЫ НА МОРДЕ… УЗНАЛ?"

Вино у Пилипенко мелко выплескивалось из бокала – так у него тряслись руки!.. Не отрывая от меня глаз, он с трудом закрыл рот (мне даже показалось, со скрипом!..) и дрожащим голосом, все еще не веря своим глазам, выдавил из себя вслух:

– Вы… Господин фон Тифенбах из Мюнхена?..

Когда Банкетный зал услышал, как Пилипенко назвал меня "господином фон Тифенбахом", по столам пошел гул.

– Нет, нет! – громко возразил тот старый Конгрессмен из-за дальнего стола. – Это не Фридрих фон Тифенбах. С фон Тифенбахом мы кончали Гарвард. Я его хорошо помню… Этот Кот на Фридриха не похож!.. Они просто приятели.

"НЕТ, Я НЕ ФОН ТИФЕНБАХ ИЗ МЮНХЕНА, – неслышно, но явственно сказал я Пилипенко.

– Я НАПОМНЮ ТЕБЕ, КАК ТЫ САМ КОГДА-ТО НАЗВАЛ МЕНЯ, КОГДА ОТЛАВЛИВАЛ В ЛЕНИНГРАДЕ, НА ГРАЖДАНКЕ, НА ПУСТЫРЕ, САЧКОМ, ПОМНИШЬ?.. ТЫ СКАЗАЛ ТОГДА, ЧТО Я, КОТЯРА ТОГО САМОГО ЖИДА, КОТОРЫЙ В ГАЗЕТЫ ПИШЕТ!"

Я заметил, что Васька тоже ВОСПРИНЯЛ МОЙ ГИПНОТИЧЕСКИЙ ПОСЫЛ и стал тихо сползать под большой круглый стол, прикрываясь скатертью.

Но на него никто не обращал никакого внимания. Глаза всех сидящих в Банкетном зале, всей охраны, всех официантов были прикованы только к Пилипенко и ко мне.

Все понимали, что у меня с Пилипенко происходит какой-то диалог, но меня, кроме Пилипенко и Васьки, НЕ СЛЫШАЛ НИКТО. А ответы Пилипенко СЛЫШАЛИ ВСЕ!

"ВСПОМНИЛ? – спросил я, и Пилипенко снова попытался мне кивнуть. – А ТЕПЕРЬ ПРОДОЛЖАЙ СВОЮ РЕЧЬ О ПРАВАХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ. НО ТОЛЬКО СО ВСЕМИ ПОДРОБНОСТЯМИ!"

Нет, Пилипенко был Человеком не слабым! Сил у него было – невпроворот. Вон куда смог даже забраться, в ДУМУ! Но сейчас во мне сил было побольше…

"ГОВОРИ!!!" – приказал я ему.

И Пилипенко продолжил свою речь с абсолютно той же фразы, на которой остановился, увидев меня:

– …весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал наиболее гуманному способу УМЕРЩВЛЕНИЯ Кота, Кошки или Собаки!.. С Котом – попроще. Его просто засовываешь в мешок, желательно коленкоровый, чтобы он не мог тебя оцарапать когтями, а потом сквозь мешок сворачиваешь ему голову. Только хрустнет – и ладушки!.. С Собаками – сложнее. С риском для собственной жизни Собаке приходится просто перерезать глотку… Это если их брать на шкурки… А если для науки, то везешь в институт на Васильевский остров – никакой мороки, сдаешь их в лабораторию и получаешь бабки. Копейки, клянусь вам! Вы просто не представляете себе, как плохо у нас сейчас с наукой! Ой, что я говорю!

"НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, ИДИОТ!" – подхлестнул его я.

Переводчики молотили как бешеные! Американцы не могли отвести испуганных глаз от разговорившегося Ивана Афанасьевича, а все наши сгорали от стыда так, что мне их даже жалко стало. Наверняка там были и очень неплохие ребята. Особенно было жалко Посла. Они-то уедут, а ему тут оставаться!.. А тут еще все наши с надеждой смотрели на него.

– Депутату плохо! – решительно сказал Посол. – Он не понимает, что говорит!..

"ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ПИЛИПЕНКО? ТЫ ВСЕ ПОНИМАЕШЬ?" – спросил я.

– Как это я "не понимаю"?.. – обиделся Пилипенко на Посла. – Прекрасно я понимаю!.. В институте так мало платили, что на бензин для "Москвича" не хватало… А вот уже там, в науке, их убивали всего одним укольчиком…

"ТЕПЕРЬ РАССКАЖИ ПРО ШКУРКИ, ПРО ШАПКИ…" – приказал я ему.

– А чего? Хорошо выделать шкурку Кота – дело, я вам скажу, очень даже тонкое!.. Пока Кота обдерешь, еще так наеб… Извиняюсь! Намучаешься… Здесь что важно? Мездру не попортить! Иначе никто у тебя на Калининском рынке эту шкурку не купит. Считай, деньги на ветер! А мы…

Неожиданно в мозгу Пилипенко произошел незамеченный мною поворот, и он ласково сказал:

– Наша забота о "Меньших наших братьях", как правильно сказал наш уважаемый Посол, не знает границ, не имеет границ, и поэтому те семьдесят пять мильонов долларов, обещанных нам нашими братскими организациями Америки, будут огромным подспорьем для всего нашего общего дела – "Защиты прав домашних животных!.."

"НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, СВОЛОЧЬ, – сказал я ему. – ТЕПЕРЬ ПРО ШАПКИ!"

– А шо "про шапки"? Шо "про шапки"?!.. – сварливо отмахнулся от меня Пилипенко.

– Вы чо себе мыслите, что на шапках можно было много заработать?!.. Я их шил, эти шапки? Да ни в жисть! Мое дело было маленькое – поймать Кота или Пса, умерщвлить его, шкуру аккуратненько содрать, храни Господь, мездру не попортить, выскрести ее до кондиции, потом на специальные распялочки, а сушить тоже наука целая: пересушишь – она, шкура вот ихняя, к примеру…

Пилипенко показал сначала на меня, потом посмотрел на семью Президента Клинтона, поискал глазами Сокса, не увидел его и, льстиво улыбаясь Президентскому столу, продолжил:

– Или, к примеру, вашего Котика, мистер Президент… Ежели их шкурки на распялочках пересушить – они же ломкие станут, хрупкие… Какая же из них шапка? Еще и морду могут набить за такие шкурки. Это я к примеру говорю…

Я почувствовал, что слегка ослабил нить КОНТРОЛЯ, и Пилипенко зациклился всего на одной стороне своей прошлой деятельности и совсем забыл о своем сегодняшнем высоком общественно-государственном положении. И тогда я ему сказал:

"НЕ ОТВОДИ ОТ МЕНЯ ГЛАЗА, ПИЛИПЕНКО. СМОТРИ НА МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО… И ПРОДОЛЖАЙ, ПРОДОЛЖАЙ, ПОДОНОК!"

– Про что? – доверчиво спросил меня Пилипенко.

По Банкетному залу уже шел непрекращающийся возмущенный ропот.

"ПРО ВСЕ СЕГОДНЯШНЕЕ!" – сказал я.

– А сегодня всем нужно платить… – грустно ответил мне вслух Пилипенко. –

Хозяевам города платишь, бандитам – платишь, тем, кто охраняет меня от бандитов, – тоже платишь! А в Думу, в депутаты, как вы себе мыслите?.. За красивые глаза берут? Всем только доллары и подавай! Вы чо думаете, господа американцы, мы эти доллары у вас от хорошей жизни просим?!.. Не-е-ет! Мне, к примеру, лично уже ни хера не требуется. Я ежели эти семьдесят пять мильонов от вас получу, то на самого себя всего мильонов десять-двенадцать страчу. Не больше. Я тута один домик у вас в Майями присмотрел, так вот… Ну, и обстановка, конечно. Не без этого… Автомобильчики надо поменять! А все остальное – только на развитие нашего общего дела, Богом клянусь!..

Тут Пилипенко залпом опрокинул в рот оставшееся в бокале шампанское, вынул длинную зажженную свечу из высокого золотого подсвечника, закусил ею с полыхавшего конца, и хрястнул бокал об пол в мелкие дребезги…