Уроки переносятся на завтра (СИ)

После отъезда опергруппы в общаге наступила удушающая тишина. Попрятавшись по комнатам, студенты гадали о возможных последствиях и обсуждали варианты их преодоления. В основном, шёпотом. Многие вообще не прикасались к подушкам, и поэтому ночь текла медленно, словно густо заваренный кисель.

С самого утра в общежитие повалили важные делегации.

226-ой в этом плане досталось больше других — она буквально кишела народом руководящего вида. Ещё никогда её стены не видели такого количества начальства, собранного в одном месте и в одно и то же время. Сереге даже показалось, что в помещении от их присутствия стало как-то светлее.

Делегацию возглавлял проректор по учебно-воспитательной работе. Красный от злости, с дымящейся сигаретой во рту, он не стеснялся в выражениях и сыпал ругательствами, подавая плохой пример подрастающему поколению. Его, однако, вполне можно было понять — разбуженный среди ночи звонком из органов, он уничтожил в доме недельные запасы валокордина и коньяка.

Декан молчал, засунув руки в карманы модного пиджака, который проглядывал через расстёгнутое пальто, но его молчание являлось более красноречивым, чем вопли проректора. Ещё он с интересом разглядывал стены комнаты, возможно, сравнивая их содержание с тем, что висело у него самого двадцать лет назад.

Парторг факультета хлопал ресницами, вставляя короткие реплики типа «да» и «нет», а также всевозможные их комбинации. Остававшийся до пенсии год он не собирался тратить ни на что другое. Дабы по случайности не навредить и не смазать одним неосторожным движением долгой безупречной карьеры.

Борискин стоял чуть сзади, выглядывая из-за спин старших товарищей. Он разумно не лез в партер, но по первому же намеку готов был броситься в бой и порвать того, на кого укажет начальственная рука. Пока, однако, обходились без его услуг.

Комендантша, напуганная больше других, вытирала то и дело шершавыми ладонями мокрые губы и одёргивала старомодную шерстяную юбку. Какие мысли роились в её голове, не узнал бы и прокурор. Про выпить и закусить — не в счёт.

Пельменыч остался возле входной двери, словно член банды домушников, стоящий на стрёме. Однако двери он не закрыл — то ли случайно, то ли нарочно — и поэтому толпящийся коридоре народ мог видеть и слышать происходящее в прямом эфире.

Здесь же почему-то оказался и безымянный преподаватель, которому Серега помог недавно с траурным столиком в вестибюле. Искра воспоминаний блеснула в его глазах, но тут же погасла — он сделал вид, что не узнал студента. Ни к чему усложнять и без того непростую ситуацию.

228-ая тоже присутствовала здесь на полных правах провинившихся, внимая нелицеприятным речам.

- Кто жил у вас всё это время? - орал проректор. - Какую заразу вы приютили у себя в комнате?

Студенты вздыхали, чувствуя, что высокая комиссия более желает выговориться, нежели получить ответы.

- Кто организовал драку со студентами дружественной нам Монголии? Откуда взялась эта дурацкая идея с отрядом? От кого вы собрались защищаться?

Вот всё ему возьми да объясни за пару минут, тогда как идея выкристаллизовывалась долгими ночами на протяжении почти двух недель.

- Вы не просто нашкодили, - сам резюмировал проректор, видя, что никто не помогает ему. - Вы стали организаторами событий всесоюзного масштаба. Единственная причина, по которой вас не показывают сегодня по центральному телевидению в новостях — это продолжающийся в стране траур. Вы знаете, что мне звонили вчера из ЦК?

- Нет, - ответил Дед Магдей, как будто его кто-то спрашивал.

Проректор буквально испепелил его взглядом. Окажись кто другой на месте Деда, не выжил бы он. Но матрос устоял на ногах и поправил на голове воображаемую бескозырку.

- Какое кощунство! Какое коварное и преступное равнодушие! И всё это где? В стране победившего социализма. В передовом государстве мира.

Лёха кашлянул, тем самым переключая внимание митингующего на себя.

- Я не знаю, что с вами делать, - честно признался проректор, не найдя ничего полезного для себя в снайперских глазах. - Даже отчисление, даже суд и тюрьма не станут для вас хоть сколько-нибудь адекватным наказанием.

И тут Серега понял, что пропал. Нет, не потому что над ним уже занесён острый кинжал, а потому что сейчас он собственными руками поможет убийце воткнуть его в молодецкую грудь. Но другого выхода он не видел. Этот тип достал его своими пошлыми нравоучениями и банальностью. До оскомины. Зная свой праведный характер, он был уверен, что это только вопрос времени, когда у него сам собой откроется рот. Пара минут, не больше. Но неизбежное произошло ещё раньше.

- Откуда вы такие взялись? - изумился лектор, и Серега безрассудно рванулся в неравный бой.

- Из маминых животиков, - сообщил он.

- Что ты сказал?

Проректор театрально оглядел присутствующих, всем своим видом говоря, что последняя словесная выходка находится за пределами его понимания. Он глотнул свежей порции воздуха, словно дракон перед извержением пламени, но декан опередил его.

- Думаю, на сегодня достаточно, - веско произнёс он. - Ребята услышали много новых и полезных советов, и мне кажется, они примут их к сведению.

- Что вы имеете в виду?

- Только то, что мы обязательно во всем разберёмся. До мельчайших деталей. Мы выясним, кто и что делал, и виновные неминуемо понесут наказание.

- По всей строгости военного времени! - выпалил Дед Магдей.

Наступила полная тишина, и Серега вспомнил, как в своей приветственной речи к вчерашним абитуриентам декан, кроме всего прочего, сказал:

- Дети мои! На следующие пять лет я заменю вам отца с матерью и, если понадобится, не колеблясь, отдам за вас свою жизнь.

Выходит, не врал мужик.

- А в ЦК я сам позвоню, если возникнет такая необходимость. Ну, пойдемте, Валерий Леонидович. В отличие от нас с вами, им ещё к занятиям готовиться нужно.

Процессия тронулась, и замыкавший её Пельменыч показал на прощанье ни для кого не страшный старческий кулак.

Очевидцы утверждают, будто декан и проректор, выйдя из общаги, разговаривали на повышенных тонах, забыв о нормах приличия и окружающих. Борискин телепался далеко позади них, чтобы крамольные слова не впитались в него и не стали поводом для дальнейших свидетельских показаний. Комендантша махала им вслед цветастым платком, довершая картину.

На следующий день природа окончательно сошла с ума, разродившись в обед проливным дождём. Синоптики зафиксировали рекорд температуры за последние сто лет наблюдений — на уровне плюс десяти градусов — и на том успокоились, а студентам перебежками пришлось добираться до общаг. Больше всех досталось тем, кто недальновидно надел на занятия шубы и шапки.

Поверх обледеневших тротуаров возникли лужи, и в них купались ополоумевшие от такой нежданной возможности воробьи. Они трепыхались, брызгались, щипали друг дружку за куцые хвосты, чирикали — только что не матерились.

На студентах погода отразилась тоже не лучшим образом. Многие засели за уроки, навёрстывая упущенное. Из комнат не доносилась музыка и весёлые крики, никто не шатался пьяным по коридорам, не ломал казённое имущество.

Слегка сдвинулось и институтское начальство. По всей общаге вставили стёкла, даже там, где их отродясь не водилось. В умывальниках поставили настоящие смесители. Игорь бегал в деканат расписываться в получении новой аппаратуры для дискотеки.

Проявил некоторую неадекватность и комитет госбезопасности, отпустив ББМ на свободу. Вернувшись, тот собрал вокруг себя множество любопытных, рассказав им парочку историй из тюремного быта.

Свихнулось телевидение. Диктор провозгласил не заявленных в программе «Джентльменов удачи», и 226-ая наполнилась, как в старые добрые времена, народом, изголодавшимся по зрелищам, а не бандой лесных братьев. Лучшего лекарства для души, чем гениальная история близнецов-антиподов, и придумать было нельзя.