Уроки переносятся на завтра (СИ)

Выехали на дом к Ване Жилкину, где застали командира за ужином в кругу семьи.

- Да-да, - закивал он гостям. - Я сам собирался к вам ещё вчера. Но мне угрожали. Я могу доказать...

- Разберёмся, - пообещали ему. - Неси улики!

Под взглядами онемевших родителей Ваня вытащил из наспех сооружённого тайника за книгами сложенный вчетверо листок.

- Вот, - еле слышно произнёс Иван и протянул бумажку крупному мужчине, стоявшему к нему ближе всех.

- Что это? - опешил тот

- Список.

- Какой список?

- Отряда.

- Отягчаете, гражданин. Оружие где?

- В общаге.

Чекист строго посмотрел Ване в глаза и обнаружил в них лишь готовность к сотрудничеству. Тогда он деловито развернул бумажку и быстро пробежал глазами по списку сверху вниз. Лицо его потемнело.

- Что ты мне суёшь?

Сквозь выступившие не кстати слёзы Ваня всё-таки смог разглядеть аккуратно разлинованный лист, содержавший в том числе и его подпись. Документ начинался словами:

«Мы, нижеподписавшиеся, перед лицом своих товарищей, Партией и народом, со всей решительностью заявляем, что являемся засранцами, оболтусами и тупыми ничтожествами».

- Товарищи органы! - закричал Ваня. - Это не я! Это Атилла со Шнырем! Они проживают незаконно в общежитии, в 226-ой комнате.

То, что Иван говорил чистую правду, понял бы и ребенок.

В нашей правдивой истории настал тот неизбежный час, когда, наконец, должно выстрелить ружьё, всё это время скромно висевшее на стене. Или лучше сказать, загадочно исчезнувшее из шифоньера. На момент обыска в общаге оно, кстати, лежало на багажной полке скорого поезда «Москва-Улан-Батор». Но давайте обо всём по порядку.

После того, как деканат объявил, что в каждой комнате поселится свой монгол, Серега с Лёхой торжественно поклялись, что не будут проявлять к навязанному сверху жильцу враждебных чувств. Чем он, собственно, им навредил?

- Монгольский выучим за так, - предположил Серега. - Потом по распределению за границу можно будет рвануть.

Но на практике оно оказалось гораздо сложнее.

- Как тебя зовут? - спросили новичка.

- Атхуяк! - бодро ответил монгол, ни мало не смущаясь.

Серега нахмурился, но сдержал себя.

- У нас в комнате не матерятся, - пояснил он. – За каждое ругательное слово — десять копеек.

Он показал рукой на стоявшую у входа пол-литровую кефирную бутылку, полную мелочи. Они действительно, хотя и с переменным успехом, боролись с этим отвратительным явлением, косившим ряды будущей интеллигенции. Молодости свойственно ставить высокие цели.

- В общем, мы тебя предупредили. Так как твоё имя?

- Атхуяк! - опять сказал монгол, и Серега слегка позеленел.

- Десятерик сюда клади! - протянул он новобранцу бутылку.

Тот сопротивляться не стал, видя численное преимущество противника и принимая во внимание игру на чужом поле. Монетка дзынькнула о дно.

Трудно сказать, сколько бы ещё длилось это издевательство, если бы в тот момент в комнату деликатно не постучали. Открывший дверь Лёха пропустил внутрь свежую парочку граждан дружественной Монголии.

- Атхуяк здесь? - спросил один из них по-русски, но с сильным акцентом.

«Это же золотое дно!» - подумал Серега, сообразив, в чём дело, но вслух он сказал следующее, обращаясь к носителю диковинного имени:

- Значит, так. В этой комнате мы тебя будем называть... Чингисханом. И чтобы я не слышал всяких там... Ну, ты, короче, понял. А если эти, - он показал рукой на вошедших друзей. - Хотят называть тебя, как они привыкли, то пусть без денег сюда не заходят. Усёк?

- Усёк, - радостно подтвердил их новый сосед по комнате.

Согласно официальной пропаганды монголы приходились советским людям братьями по идеологии. Но братьями исключительно младшими. Деканат не уставал повторять, что они приехали в СССР за передовым опытом, который применят впоследствии, вернувшись домой. Серега с Лёхой честно отрабатывали свою часть общей программы.

- Под кроватью сырое мясо хранить нельзя, - монотонно поучал монгола Лёха. - Для этого существует сетка за форточкой. Или холодильник.

- Стаканы нужно мыть горячей водой, - вкрадчиво подключался Серега. - А то видишь, тут у тебя застывшее сало по стенкам размазано.

- Ага, - кивал ученик.

Удовлетворённый Серега отходил от него на два шага, но потом вдруг резко разворачивался и орал:

- И перестань складывать свои грязные носки ко мне в тумбочку! Ты понял?!

Список дружеских наставлений был обширен. В него входили и вопросы личной гигиены, и студенческий этикет, и особенности быта. Монгол схватывал всё на лету, а если случалось, что притормаживал, его штрафовали внеочередным дежурством по комнате.

В конце концов, приучили его и к европейским стандартам чистоты, и к порядку. И лишь одного сделать не удавалось — объяснить ему, что коммунизм ещё не наступил, и личная собственность всё ещё уважается законами. Из комнаты пропадали тарелки, ложки и прочая посуда, а также карандаши, линейки, резинки... Вместо исчезнувших вещей, правда, иногда появлялись другие, но не всегда они могли заменить собой потерю.

Всё-таки прав Ленин. Народы должны пройти все стадии развития: от каменного топора — до стиральной машинки «Вятка». А Монголия, как писали в учебниках, проскочила этап капитализма. И совершенно напрасно — годков бы, эдак, сто им ещё на мануфактурах попахать, в забастовках поучаствовать, поупражняться на биржах, проникнуться чувством обладания материальными благами.

Как бы то ни было, наши высокосознательные студенты мирились с недостатками товарища, надеясь, что их усилия не пропадут даром и, рано или поздно, им удастся наверстать упущенное историей. Но тут у Сереги пропала его любимая гитара.

На вопросы о сгинувшем бесследно инструменте Атхуяк не отвечал и косил под идиота, чем навлёк на себя дополнительный гнев. Серега словесно облегчился рубля на четыре, выдохся и объявил своё справедливое решение.

- Ключ сюда давай! - скомандовал он. - Будешь приходить только тогда, когда мы здесь. Понял? Нас нет — ты отдыхаешь в коридоре. Мы пришли — постучался, зашёл, сел. Как мышка. Слово лишнее сказал — на десять штрафных минут снова в коридор.

На деле приговор оказался ещё более суровым. Если монгол задерживался вечером чуть дольше положенного, дверь перед ним не раскрывалась вообще. Он стучал и плакал, но бессердечные его соседи по комнате дрыхли и не реагировали на шум. В конце концов, он и вовсе перестал появляться. Так, иногда забегал помыть полы.

Лёд, неожиданно сковавший их отношения, не могли растопить ни страх перед деканатом за самоуправство, ни по случайности найденная гитара, которую вырвали с боем, слегка постаревшую, но всё такую же благозвучную.

Иногда за монголом заходили по старой памяти его друзья. Им туманно отвечали, что-то вроде «в душ пошёл» или «задерживается».

В ту счастливую ночь, когда Атхуяка пустили на собственную кровать, он прекрасно выспался. И даже более того — утром его не прогнали по обыкновению за двери. Серега куда-то ушёл со своим товарищем, Лёха продолжал нежиться в постели, Атилла со Шнырем, как вы помните, раздевали в карты Алика, и Атхуяк решил использовать предоставившуюся возможность для экспресс-ревизии комнаты.

В шифоньере его ждало настоящее потрясение.

Вам, избалованным жителям современных мегаполисов, конечно, не понять чувств настоящего воина, берущего в руки оружие. Вам не ощутить той притягательной силы, исходящей от смертоносной стали, и ласковые поглаживания инструмента не вызывают у вас сильнейшего душевного трепета.

Что делает здесь, среди рваных тряпок и клопов, это произведение искусства? Чем заслужило оно такое к себе отношение?

Атхуяк аккуратно завернул находку в обрывок простыни и, млея сердцем, вышел из комнаты.