Белая кость

Падение рыбины вниз сопровождалось хлюпающе-чавкающими звуками и обильно бьющими из туши струями воды, похожими на фонтаны из переполненной гигантской медицинской перчатки, от которой вдруг отрезали несколько пальцев.

— Боцмана наверх! — прокричал командир в открытый люк и поднялся на свой порожек.

Появился боцман с выражением маски предсмертной судороги на лице. Похоже, он в деталях уже представил и пережил все то, что предсказал ему перед всплытием командир. Увидев сиротливо висящую на крючке шинель, он бессильно осел на комингс люка, так до конца и не поднявшись наверх.

— Ну, что расселся, как дома в клозете, давай-ка, шевели штанами. Я жду твоего доклада. И не дай тебе бог...

Трясущимися руками боцман извлек бумажник, из которого торчали мокрые корочки партбилета.

— Везет тебе, Хмара! От такой беды ушел!

Но радоваться было еще рано. Удивительное началось сразу, как только боцман открыл документ.

Погруженный на глубину более двухсот метров, он был настолько сжат давлением воды, что внутри оказался совершенно сухим. Замокли только корочки и торец красной книжечки. Зато вместо фотографии на него смотрела цветная мордочка орангутанга. Каким-то злоумышленником его «портрет» был аккуратно вырезан из старого учебника зоологии и приклеен поверх снимка хозяина.

— Похоже, что примат удачно ушел с прикормленных мест и стал мичманом на флоте, — тихо смеясь, подметил командир. — Хорошо, что рожу орангутанга приклеили, а не задницу гамадрила. Сейчас ты, вообще-то, на задницу больше смахиваешь. Везет же тебе, Хмара, как утопленнику!

Глубоководное погружение корабль прошел успешно, ракетную стрельбу отстрелял хорошо, попали почти что в «кол». Через десять дней их встречала милая сердцу Либава.

А коммуниста Хмару ждал партийный фитиль за халатность. Партия такого не прощала.

1 апреля 2004 г.

Ракетная грыжа

Согласно приказу сверху, средняя торпедная подводная лодка проекта 613 «C-229» была поставлена в завод на модернизацию. На флоте осваивали первые баллистические ракеты морского базирования и, чтобы начать стартовые испытания нового оружия в условиях моря, решили в дизельную ПЛ вмонтировать ракетную шахту. Ну и врезали в районе рубки, сразу за выдвижными устройствами. Это «хирургическое» вмешательство, естественно, значительно изменило привычные обводы корабля.

Цилиндр ракетной шахты выступал над рубкой почти на метр, ну, а в подводной части — труба торчала почти на  4 метра. Идея сего прожекта держалась в секрете, но с легкой руки рабочего класса лодку немедленно окрестили  «ракетной грыжей». Прозвище настолько прочно привязалось к «железу», что, по прибытии к новому месту базирования в Феодосию, теперь уже «С-229Р» ни для кого уже секрета не составляло. И сопровождало оно корабль до самого конца.

Надо сказать, что новое для ВМФ ракетное оружие, как крылатое, так и баллистическое, изначально  «привязывали», испытывали, а впоследствии и использовали с дизельных подводных лодок. Это, в свою очередь, породило массу новых проектов с экзотическими, порой удачными, а порой и весьма нелепыми формами, которым народ сходу клеил не менее экзотические названия, типа: «ракетный трактор», «раскладушка», «ракетно-ядерный забор» или, того хлеще, «гидродинамический урод».

Новые формы и измененные обводы резко влияли на тактико-технические характеристики кораблей и привычные гидродинамические свойства, способствуя появлению в среде подводного люда самых разнообразных, порой и обидных для «железа» прозвищ.

Вот и «С-229Р», единственная в своем роде, стала — «ракетной грыжей». Сильно выступающая под водой часть корпуса, напрочь исключала для корабля решение каких-либо задач, помимо испытательно-стартовых. Ракета загружалась, подводная лодка выходила в полигон и стреляла этой «ракетой», которая, пролетев 1-1,5 км,  падала в море. Ее подцеплял торпедолов и буксировал в базу. В период пуска ученые-специалисты с помощью приборов снимали стартовые показатели, производя нужный анализ. Так происходило довольно часто, не менее одного раза в неделю, а бывало и чаще.

Экипаж на корабле был штатным и прозвище, которое «приклеилось» к кораблю, в той или иной мере некоей тенью легло на плечи каждого.

 Пожалуй, меньше всего оно затронуло командира.  Капитан 3 ранга Заборцев — строгий, грамотный и вдумчивый офицер, к прозвищу своего корабля относился философски и не обижался. Что касается «тени», то на него она не могла лечь по определению. Командир — это свято. Зато когда он делал разнос кому-то из нерадивых подчиненных, слышавшие его громкий, зычный голос офицеры, делясь впечатлениями, тихо говорили:

— Опять Матвеич кого-то одевает на «грыжу».

 Старпому, капитан-лейтенанту Филину, доставалось гораздо больше. По своей должности ему частенько приходилось наведываться в штаб бригады, и нередко командир бригады или  начальник штаба, далеко не всегда довольные его организаторской деятельностью, обидно выговаривали: «Опять вы, Филин, «грыжей думали»!

 А зама и вовсе в народе за глаза звали — наша «лысая политическая грыжа». Но, пожалуй, больше всего по этой щекотливой теме приходилось распространяться корабельному доктору, к которому часто обращались молодые, «зеленые» матросы, которых интересовало, что же такое на самом деле грыжа, от чего она бывает и чем отличается, к примеру, от геморроя.

Док, не спеша, доходчиво и профессионально, объяснял любопытствующим, что такое грыжа, от чего и какого вида она случается, и что грыжа с геморроем качественно разные болезни и принадлежат разным частям бренного человеческого тела. После таких просветительных бесед народ удовлетворенно расходился по боевым постам, понимая, что попали служить именно туда, куда надо.

 Как-то в штаб бригады поступило боевое распоряжение, которым подводной лодке «С-229Р» ставилась задача испытать новый автономный паек, придуманный ученым. Для его утверждения  главкомом недоставало лишь практического испытания на людях.

Согласно распоряжению в море выходить было не надо, но стоянка в базе летом, когда корпус лодки безумно нагревается, без кондиционеров, с полным экипажем, безвылазно в течение месяца, в голове укладывалось с трудом.

Автономный паек был получен и загружен в провизионку, комплектность проверена и засвидетельствована актом. В день «отхода» прибыл представитель штаба флота. Построен и проверен личный состав, НШ бригады зачитал приказ, и под бдительным оком проверяющего экипаж спустился в корпус. Люки закрыли, опечатали, и «С-229Р» начала «эксперимент».

Самое трудным в этом «плавании» было решение таких серьезных вопросов, как и чем занять личный состав и каким экологически чистым образом избавляться от стремительно скапливающегося мусора.

Проверяющие, казалось, сделали все, чтобы условия эксперимента были приближены к «боевым», но они не учли одного — в ракетной шахте не было верхней крышки. Вместо нее был предусмотрен брезент, а ракетная шахта в 4-ом отсеке имела технологический лаз.

Стоять в базе, видеть всех и вся в перископ и по расписанию «переводить добро автономного пайка на дерьмо» оказалось делом  далеко не простым. Ежедневный соблазн сходить в «самоход» как червячок грыз офицеров все ощутимее. Первым «прокололся» замполит. Как бывший механик он живо интересовался  устройством «железа», на котором протекала его служба. И представлял все практически.

«Мне бы в политотдел?» — как-то заикнулся он командиру. За что и был командиром по-дружески «надет на грыжу».

Намеки от офицеров на возможные «тайные» сходы с корабля пошли уже где-то через неделю после убытия в «автономку», и командир в тиши своей тесной каюты порой ловил себя на мысли, что продумывает такой вариант...на крайний случай. На эти мысли его толкал усиливающийся запах отходов и мусора, количество которого росло с каждым днем. Однако

на очередном совещании офицерского состава командир решительно отсек все попытки «страждущих» незаметно сходить на берег под личным или служебным предлогом. Впрочем, до одного совершенно непредвиденного случая.